Американское посредничество

Американское посредничество

Цусима изменила многое. Японцы теперь стремились использовать, «капитализировать» свой феноменальный успех. Как уже говорилось выше, 31 мая 1905 г. японская сторона сделала президенту Рузвельту запрос — не может ли тот «пригласить обе воюющие стороны устроить встречу с целью ведения прямых переговоров». Понятно, что потеряв весь флот в Тихом океане, Россия была вдвойне заинтересована в прекращении бойни, в которой она претерпела столь унизительные поражения на морях, на маньчжурских сопках, на стенах крепостей. Царь встал перед угрозой революции возмущенного народа. Но и Япония заплатила за свой военный триумф немалую цену. Мнение Рузвельта: пятнадцать месяцев практически тотальной войны довели Японию почти до полного истощения.

Рузвельт все более укрепляется во мнении, что безоговорочная победа Токио не соответствует американским интересам. После падения Порт-Артура Рузвельт пишет: «Япония стремится получить от своей победы в русско-японской войне больше, чем она заслуживает, против нее восстанут все великие державы, и сколь решительными ни были бы японцы, Япония не может восстать против всего мира». Рузвельт думал о посредничестве еще до Цусимы. После нее идея прекращения конфликта стала казаться ему еще более насущной.

Позднее самые мрачные предположения Рузвельта перешли в уверенность: «Если японцы выиграют войну, это, возможно, будет означать борьбу между ними и нами в будущем». Американским интересам не соответствовало бы довести до последнего издыхания Россию. Теперь Рузвельт боялся того, что, закусившие удила русские генералы, обяжут императора Николая Второго пойти на крайние меры военного противостояния Японии. Теперь для выдвижения своей мирной инициативы Рузвельт ожидал только подходящего момента. Этот момент наступил 31 мая 1905 г. В этот день Рузвельт получил каблограмму отминистра иностранных дел Японии Комуры, содержавшую принципиальное согласие на мирную конференцию, процедуру созыва которой предлагалось выработать американскому президенту.

Дипломатические усилия президента Рузвельта требовали исключительного соблюдения секретности. Только секретарь Лоеб и жена Эдит знали о запросе японцев. В обстановке строжайшей секретности Рузвельт призвал в Белый дом русского посла Кассини. Он попросил посла передать царю его, Рузвельта честное мнение, что дальнейшее ведение боевых действий «абсолютно безнадежно для России». Если Его Величество согласится с идеей проведения мирной конференции, он надеется склонить к этой идее японское правительство.

Рузвельт сомневался, что у посла Кассини хватит мужества передать его предложение во всех деталях. Поэтому президент приказал американскому послу в Петербурге навестить российского императора и «продублировать» его предложение. Настойчивость американского посла вызвала изумление министра иностранных дел графа Владимира Ламздорфа. Император Николай находился в Царском Селе и вместе с семьей намеревался отпраздновать свой день рождения. Царь в этих обстоятельствах никогда не принимал иностранных послов. Но посол Мейер проявил настойчивость: его дело не терпит отлагательства. Ему поручено от лица американского президента сделать предложение лично российскому самодержцу. До дня рождения императора (7 июня) остается целых два дня. Ламздорф не терпел подобного давления, но обстоятельства действительно были экстренными. В два часа следующего дня Мейер встретился один на один с царем Николаем Вторым и пересказал ему предложения Рузвельта. Это была ошибка. Куртуазный царь не обидел посла и взглядом, но тот понял, что неверно взялся за дело. Николай пообещал подумать. Тогда Мейер испросил разрешения прочитать слово в слово собственно послание Рузвельта.

«Мнение всех сторонних наблюдателей, включая самых верных друзей России, сходится в том, что нынешний конфликт абсолютно безнадежен и результатом его продолжения будет утрата Россией всех своих владений в Восточной Азии. Чтобы избежать того, что может стать неотвратимым несчастьем, президент самым искренним образом советует приложить усилия к тому, чтобы представители двух воюющих сторон обсудили вопросы заключения мира между собой, позволив сторонней державе лишь организацию встречи». Царь слушал молча. Но были заметны пункты, которые его устраивали — полная секретность, ненавязчивое приглашение, отсутствие третьей стороны.

Этажом выше веселились царские дети, за окном млел прекрасный русский май. Царь был сама серьезность. «Если Россия согласится на такую встречу, президент постарается добиться согласия японской стороны, действуя исключительно по собственной инициативе, и не указывая на Россию как на инициатора». (Мейер не знал, что японцы осуществили подобный зондаж по собственной инициативе). Посол продолжал читать в напряженной тишине. «Президент верит в то, что его инициатива увенчается успехом. Ответ России на данное предложение будет держаться в полном секрете, ничто не будет предано гласности до согласия Японии. Затем президент открыто запросит обе стороны согласиться на встречу, которая может состояться в заранее согласованное время и на согласованной территории. Что касается места встречи, то президент предлагает найти таковое между Харбином и Мукденом; но это лишь предположение. Президент искренне надеется на скорый и благоприятный ответ, который предотвратил бы кровопролитие и раздор».

Император Николай сидел, словно в ступоре. Он оживился только когда посол Мейер сказал, что, в случае несговорчивости японской стороны или откровенной жадности японцев, за столом переговоров весь русский народ сомкнется вокруг своего царя. — «В этом моя вера, я думаю, что Вы абсолютно правы». Мейер ответил, что президент Рузвельт, с которым он учился в Гарварде, действует «исходя из самых высоких мотивов». Разумеется, императору было более чем тяжело смирить свою гордость, но речь шла о сотнях тысяч его подданных. Ведь альтернативой было призвать «Христово воинство» к битве с теми азиатами, у которых не было страха смерти, которые, напротив, превозносили такую смерть. По протоколу время аудиенции завершилось, но царь продолжал безмолвно сидеть. Наконец он сказал: «Если мое решение останется в абсолютном секрете как в случае отказа Японии, так и в случае ее согласия, я соглашаюсь с планом президента… Предполагаете ли вы, что президент Рузвельт знает — или может узнать в текущее время и дать нам знать — каковы условия японской стороны?» Произошло ключевое событие. Царь Николай II согласился на проведение конференции при условии, что в ее работе не будут участвовать посредники, а основные требования Японии станут известны заранее.

Сообщение в Белый дом поступило немедленно. Вовне все было спокойно, первые намеки в прессе относительно возможности мирных переговоров появились значительно позднее. То было время действовать. Зная о принципиальном согласии обеих сторон, Рузвельт выступил со «смелым» предложением, и 10 июня 1905 г. официально пригласил российскую и японскую империи за стол переговоров. Обе воюющие стороны приняли предложение Рузвельта. Лишь спустя много лет стало известно о тайных встречах Рузвельта с японцами и других подготовительных акциях.

Обычно словоохотливый, Рузвельт словно дал обет молчания. Это создало сложности для государственного корабля. Государственный департамент искренне не знал, что происходит, равно, как ничего не знали прочие министры (за возможным исключением Тафта). Об обстоятельствах переговоров знал очень узкий круг людей — супруга президента Эдит, его друг сенатор Лодж, германский посол фон Штернберг и французский посол Жюль Жюссеран. Да и те знали очень дозированный и целенаправленный объем информации. (Фактически Рузвельт выступал посредником не только между Россией и Японией, но и между Францией и Германией). В результате для желающего знать общества получалась весьма искаженная картина; приобщенные знали часть правды, и только Теодор Рузвельт держал в своем сознании полную картину.

Британский посол сэр Мортимер Дюран сообщает как счастлив был президент, как исполнен сил, как увлекла его многослойная дипломатическая игра. Он «полностью уверен в успехе».

После смерти Джона Хэя 1 июля 1905 г. Рузвельт назначает государственным секретарем Элиу Рута, но продолжает сам вести и возглавлять воодушевляющую его дипломатическую интригу. Тем более, что обе воюющие стороны периодически решали на полях сражений выдвинуть свои основные аргументы, и их нужно было приводить в чувства.

Рузвельт еще поражен содеянным островной империей, ему еще трудно представить, что молодая индустриальная держава нанесла оскорбительно-унизительный эффективный удар гигантской России, сумев победить русских и на море и на суше — при этом увеличивая свой экспорт и укрепляя свою индустриальную мощь. Поражала эффективность «маленьких желтых людей». Каким будет направление их последующей экспансии? Восьмью годами ранее он поставил вопрос планировщикам Военно-морского колледжа: Япония имеет претензии в отношении Гавайских островов. Эта страна склонна вмешаться в чужие дела. Какова должна быть сила, необходимая для блокирования их экспансии, и как эта сила должна быть использована? Теперь президент Рузвельт убежден, что Соединенные Штаты должны заложить на своих стапелях новые военные корабли, сделать их больше и спустить их на воду быстрее. Не ждать же, когда Цусима произойдет в Пирл-Харборе?

«Через двенадцать лет англичане, американцы и немцы, которые ныне видят друг в друге соперника в тихоокеанской торговле, все будут бояться японцев больше, чем любую другую нацию… Я верю, что Япония займет место огромной цивилизованной силы, гигантской и нового типа, ведомой мотивами и суждениями, которые отличаются от свойственных нашей собственной расе. Моя политическая линия проста, хотя у меня нет ни малейшей идеи, смогу ли я повести за ней мою страну. Я хотел бы, чтобы Соединенные Штаты обращались с японцами в духе максимально возможной вежливости, со всем возможным великодушием и справедливостью… Если мы дадим знать, что смотрим на японцев как на низшую и враждебную расу, и пытаемся обходиться с ними так, как мы обходимся с китайцами, то нам нужно держать свой военно-морской флот на высшей стадии боевой готовности и размера — только таким путем мы можем избежать несчастья.

Это письмо Спринг-Райсу следует рассматривать на фоне очевидных проявлений антияпонских настроений в Калифорнии, где в местной легислатуре все иммигранты из Японии были названы «аморальными, несдержанными и драчливыми». Рузвельт считал эту резолюцию (принятую, к слову, калифорнийской законодательной властью единодушно) «худшим проявлением политического вкуса».

Рузвельт при этом боялся потерять свой престиж честного брокера между тем, что русский посол граф Кассини назвал «белой» и «желтой» делегациями на мирной конференции. Президент попросил Ллойда Грискома проинформировать японское министерство иностранных дел, что принятая штатом Калифорния резолюция не представляет общего мнения Америки.

Эту же ветвь дружбы несли с собой премьер-министру Кацуре Уильям Тафт и дочь президента Рузвельта Алиса. Их вошедший в гавань Токио пароход имел многозначительное название «Маньчжурия». В данном случае Маньчжурия была в американских руках, поскольку на судне плыли еще тридцать членов конгресса США вместе с женами. Официальная цель была обозначена как «тур вокруг Филиппин», но заранее было объявлено, что корабль посетит Японию. Алиса Рузвельт, как было очевидно, выросла в необычной семье. Она курила на виду у прессы при малейшей возможности, осваивала хула-хуп, стреляла из своего револьвера. Тафт был вынужден напомнить ей, что она вольно или невольно представляет президента США.

По прибытии в Токио 25 июля 1905 г. Алиса при первой же возможности позавтракала с японским императором, познакомилась с принцессой Насимото, умея при этом сидеть со скрещенными ногами в течение немыслимого для остальных американцев времени. Она вместе с Тафтом встретилась с премьер-министром Кацурой и участвовала в беседе, запись которой Тафт посчитал нужным отослать в Белый дом.

Хотя это была малообязывающая декларация, это все же был важный документ, определяющий японскую политику в Восточной Азии, и влияющий на политику Соединенных Штатов в восточной части Тихого океана. Тафт представлял Рузвельта, а Кацура — микадо. Накануне важнейших для Японии переговоров это было многозначительное знакомство. Тафт хотел видеть Филиппины застрахованными от пертурбаций прошлого, японцы жаждали полного контроля над Кореей. Согласно замечанию Кацуры, именно Корея, контроль над ней, стали причиной войны Японии с Россией. Контроль над Кореей был назван японцами «легальным следствием» японских побед в войне. Если позволить корейцам распоряжаться своей судьбой, то результатом будет, как и прежде, немощная сдача позиций. Только Япония может скорректировать корейское развитие в нужном направлении. Кацура предоставлял управление Филиппинами Соединенным Штатам — «дружественной и сильной нации». В этом был некий элемент двусмысленности, но Тафт предпочел не впадать в тонкости.

Тафт заявил, что, согласно его представлениям, Рузвельт готов одобрить японскую политику в отношении Кореи, но он лично не может вносить коррективы в американо-корейское соглашение 1882 г. Вечером этого же дня Тафт, очевидным образом смутившийся, шлет в Белый дом телеграмму: «Я рассуждал несколько более свободно, чем нужно, и несколько неаккуратно и неразумно. Я знаю, что вы можете меня поправить». Рузвельт тут же ответил: «Ваша беседа с премьером Кацурой абсолютно корректна во всех отношениях. Я хочу, чтобы вы сказали Кацуре о моей поддержке каждого вашего слова». Рузвельт явно хотел видеть Корею японской, а не русской колонией. И не китайской. В текущий момент Филиппины были вне опасности, не говоря уже о Гавайях. Рузвельт полагал, что, поворот японцев к Корее ослабит поток японской иммиграции в Калифорнию, и утихомирит местных борцов с «желтой опасностью». А сама растущая Япония будет ощущать благодарность Америке за помощь в сложное конфликтное время.

А между тем шел сложный процесс — происходило формирование первой фазы весьма деликатных переговоров. Обе воюющие стороны пока более всего беспокоились о том, чтобы не потерять лица; согласившись на переговоры, обе стороны при этом всеми силами стремились изобразить, что инициатором переговоров была противоположная сторона. Началась «битва за детали» — где, когда, в каком объеме начнется переговорный процесс.

В переговорах с русским правительством Рузвельт опирался на помощь кайзера Вильгельма (содействие оказывал старый друг — посол Шпек фон Штернберг) и посла США в России Джорджа Мейера. При этом Рузвельт должен был учитывать, что Лондон очевидным образом сочувствует Токио, а Париж — испытывает союзнические обязательства в отношении Петербурга. Но уход Делькассе с поста главы французской дипломатии ослабил твердость Парижа в противостоянии Берлину. В то же время Британия, находясь на грани новой войны с бурами, невольно ослабила поддержку своего дальневосточного союзника.