Отзвук дома

Отзвук дома

Выстрелы на Дальнем Востоке оказались не одиночными. В 11 часов утра 16 июня 1904 г. при входе в здание финляндского сената выстрелом из пистолета был убит генерал-губернатор Финляндии, член Совещательного военного совета России, генерал Н.И. Бобриков, вывший военный атташе российского императора. Убийца — Ойген Шауманн, сын бывшего сенатора, совершил самоубийство. У него была найдена записка, адресованная царю: «Зная доброе сердце и благородные намерения Вашего Величества, я умоляю Вас познакомиться с информацией о подлинном положении дел во всей империи, включая Финляндию, Польшу и Балтийские провинции». Россия вела войну, и ее солдаты с трудом отбивали удары противника. Ослабление великой империи изнутри как ничто помогало наступающим японским дивизиям.

Напряжение войны начало сказываться на экономической жизни страны. Смещение воинских сил на восток, возросшая работа железных дорог, огромные военные заказы осложнили связи между губерниями, создали прежде неощущаемые трудности. На них наложился неурожай 1904 г., особенно горестный в таких местах как Бессарабия. Огромная масса крестьян в преимущественно крестьянской стране ощутила лишения в полной мере. В этой ситуации революционные силы крепили свою организацию. В конце марта 1904 г. социал-демократы опубликовали манифест, в котором обличали «своекорыстные интересы буржуазии и капиталистов, которые в поисках прибыли продают и превращают в руины свою страну, спровоцировали войну, принося неисчислимые беды трудящемуся народу». Против войны выступили такие авторитетные в стране голоса как Лев Толстой.

Западная пресса широко освещала планы революционеров-террористов, готовящихся уничтожить правящую элиту страны. 8 июля 1904 г. лондонская «Таймс» и ньюйоркская «Нью-Йорк Таймс» опубликовали сообщения из Вены, цитирующие призыв губернатора русской Польши к царю объявить в польских губерниях военное положение, как единственное средство предотвратить революционное восстание. 29 июня многотысячная манифестация в Варшаве прошла под лозунгом «Война войне». Газетные сообщения того времени: «Полиция не только не предприняла попытки остановить процессию, но удалилась с ее пути. Некоторые даже снимали свои головные уборы». В публике укрепилось мнение, что телеграммы Кропоткина цензурируются, искажаются и подаются в препарированном виде с целью ввести в заблуждение относительно бездарно ведомой войны.

Но на театре военных действий сами японцы были пока еще весьма далеки от эйфорических настроений. Страх относительно возможности выхода на морские просторы русской эскадры из Порт-Артура был повсеместен. Токио обязан был спешить. 10-я дивизия генерала Кавамуры была послана в наступление на Ляоян с такими объяснениями: «Недавние сообщения говорят о том, что русский флот находится сейчас в состоянии выйти из Порт-Артура. Это сделает наши морские коммуникации очень уязвимыми и может создать исключительные сложности для снабжения всем необходимым наши армии в Маньчжурии, когда они достигнут Ляояна».

Генеральный штаб Японии, предвидя скорые масштабные сухопутные бои, начал создавать Четвертую армию. Главой ее был назначен генерал Нозу Мичицура из свирепого клана Сацума (как и Ноги — «трудная» личность, но борец и волевой командир. Впрочем, сравнение с Ноги определенно «хромает». Нозу был известен как знаток французских вин, как бонвиван, не похожий на спартанский тип самурая). При обсуждении его кандидатуры генерал Ойяма сказал: «Нозу лучший солдат, чем я, но работать дружески он не может ни с одним генералом».

Теперь задачей японского военного руководства было наладить кооперацию, взаимопомощь и взаимодействие между четырьмя японскими армиями, изолировать очаги русского сопротивления и начать общее движение к Ляояну, где Кодама наметил генеральное сражение, должное решить судьбу войны.

Японские инженеры начали строительство дополнительных магистралей, связывающих Фэнхуанчен с портом Антун, и в конце июня 1904 г. здесь открылось регулярное сообщение. Первая армия генерала Куроки получила превосходные дополнительные возможности снабжения и мобильности. И Куроки не замедлил воспользоваться новыми возможностями в условиях сложного сезона дождей. Первая армия начала продвижение на север, в горы. 12-я дивизия шла на правом фланге фронта Куроки, Гвардейская дивизия продвигалась на его левом фланге, буквально касаясь войск Нозу в Такушане.

Это был тот час, когда относительно небольшая русская часть, возможно, могла бы перекрыть путь Куроки в горах, где было много узких дорог, окруженных высокими пиками. Но недостаточно эффективно работала русская разведка, и не нашлось энергичного командира, который ощутил бы слабое место уходящих от побережья японцев. А Куроки ожидал трудностей именно в горах, и для него была приятной неожиданностью покорная пассивность русских, особенно у таких мест как горный проход Мотиен, где два пулемета остановили бы едва ли не целую армию. То, что Куропаткин оставил горные гнезда к востоку от Ляояна — лежит полностью на его совести. Его извинение — он послал войска к Телису и потерял при этом. Вне себя от удовлетворения, генерал Куроки после прохода Мотиена устроил отдых своим частям. Теперь он был больше уверен в успехе своего предприятия, чем до начала похода.

Японцы оставили на Мотиене лишь один батальон своих войск, и Куропаткин соблазнился этим, организовав ночную контратаку. Но небольшой русский отряд не смог превозмочь оседлавших горную дорогу японцев и днем русские уже стремительно отступали по «дороге Мандаринов».

Система русского командования была очень далека от совершенства. Куропаткин не мог полностью игнорировать мнение адмирала Алексееве — наместника края. Тот торопил с контрдействиями. В результате Куропаткин перестал следовать собственной стратегической схеме и при этом не изменил суть своего замысла. Куропаткин всегда считал, что сбор войск у Ляояна займет шесть месяцев. Сложности продвижения по Транссибирской дороге сделали и полгода излишне оптимистическим сроком. В текущий момент он, стойкий сторонник концентрации войск, вопреки своим убеждениям, стал их рассредоточивать. Ведущий русский генерал становится рабом обстоятельств, а не их создателем. В решающий момент войны генерал Куропаткин руководит войсками, не имея собственного плана, не обозначив очередностей целей, не дав войскам достойного их жертвенности замысла. В конечном счете Куропаткину потребовался еще один месяц для выработки альтернативного первоначальному плана.

Глядя на ситуацию в целом, следует сказать, что японцы уже осуществили многое из задуманного: высадились на континенте в разных местах, преодолели первоначальное сопротивление русских, сумели скоординировать свои силы — три армии — и в конечном счете объединить их на пути к центру русских позиций — Ляояну. Если Куропаткин с наибольшим вниманием и надеждой смотрел на листки календаря, моля о времени и подкреплениях, то все три японских генерала упорно и планомерно, агрессивно и сосредоточенно шли вперед и решали конкретные задачи увода русских от побережья. Куроки оставался лишь трехдневный марш до выхода к железной дороге, ведущей к Ляояну. Генерал Оку шел на юге прямо по железной дороге, отсекая боковые ее ветки. Севернее Нозу прошел опасный горный перевал Феншуи и теперь готов был устремиться в направлении Ляояна. А в Японии хладнокровно калькулировали свои действия генералы Кодама и Ойяма.

Нет сомнения в том, что русским было сложно ориентироваться в системе феодальных взаимоотношений военной верхушки Японии. Жестокое соперничество кланов Сацума и Гошу непосредственно сказывалось на системе военного командования. Сацума брали верх. Их теперь представляли генералы Ойяма, Куроки, Нозу, Кавамура. Жена Ноги была из клана Сацума, начальник его штаба был из клана Сацума. Оку происходил из соседних с кланом Сацума мест. Ойяма был назначен главнокомандующим японскими войсками в Маньчжурии с более или менее независимым Кодамой в качестве начальника штаба. Именно последний становился теперь «мозгом» японского стратегического и оперативного планирования.

Самым слабым звеном командного мыслительного процесса было определение судьбы Порт-Артура. Эта проблема была сложна и для японцев. Здесь русские части отошли к более чем двадцатикилометровой линии обороны, идущей от Шиопингтао на восточном от Порт-Артура побережье — к к Аншишану на западном от него побережье. Это была первая линия обороны Порт-Артура. Помогала местность: невысокие горы, занимая верховья которых, можно было надеяться на отражение противника.

Свою первую атаку на эти позиции Третья армия начала 26 июня. В Дальний к японцам прибывали подкрепления. К середине июля у Ноги было уже более 60000 штыков. И 26 июля Ноги предпринял первую серьезную попытку преодолеть русские укрепления на подходах к Порт-Артуру. Русские части сражались исключительно удачно, японцы несли потери. Но. Третьяков пишет, что утром 31 июля он узнал, что «наши люди в Фенхуаншане быстро отступили в крепость без какого бы то ни было серьезного сопротивления. Это была очень горестная весть, ибо теперь мы противостояли противнику непосредственно у стен самой крепости».

В то время как революционные слои в России с ненавистью воспринимали армию — как воплощение оплота самодержавия, в Японии был подлинно национальный праздник, когда генералы Ойяма и Кодама 6 июля 1904 г. отправились на боевые позиции в Маньчжурии.