Греки, азиатские степи и Китай

Трудно представить себе, что в эллинистическое время существовали еще более дальние связи – со степью, населенной иранцами, саками и сарматами, а восточнее – гуннами, с Китаем. Тем не менее их нельзя отрицать, хотя они и были единичными, и лишь немногочисленные археологические находки проливают на них свет.

В этих связях ведущую роль играла Бактрия. Пути огромной протяженности, на которых путешественник должен был преодолевать трудные перевалы и испытывать муки жажды в пустыне, издавна соединяли ее с <222> китайским миром. Два из них заслуживают особого внимания.

Первый часто называют «великим шелковым путем», и проходил он по долинам Памира, достигал Кашгара и огибал с севера (по Аксу и Турфану) или с юга (по Хотану и Дуньхуану) пустынный бассейн Тарима; остаток пути до Китая был не столь труден. Он приводил к Чанъаню (совр. Сиань), столице империи ранних Хань. Очевидно, слово «Чанъань» означало sera metropolis – столицу серов у римских географов. Второй путь поднимается на север к Самарканду, откуда можно попасть на северный отрезок первого пути у Аксу или идти дальше к северо-востоку, чтобы через Монголию достичь Хуанхэ.

Китайским текстам хорошо известны Та-Юань (Фергана), часть которой была завоевана бактрийскими царями, и Да-Хья (Бактрия). В них содержатся точные сведения о завоевании Бактрийского царства племенами юэчжи. Император У-ди посылает в Бактрию разведывательную экспедицию под командованием Чжан Цяня (около 138–125), его рассказ использован и частично воспроизведен около 100 г. до н. э. великим историком Сыма Цянем, который сообщает о многочисленных укрепленных городах в Фергане – они могли быть построены только греками. Рассказ ценен не только деталями, которые видел сам автор (например, в Бактрах – сычуаньские ткани и трости из бамбука). Он также слышал о двух странах, расположенных дальше к западу: Нган-си (Персия) и Тяо-че (вся остальная Азия до Западного, т. е. Средиземного, моря). О Тяо-че, т. е., по всей видимости, об эллинистических или эллинизированных государствах, он знал, что там сеяли рис, правили мелкие владыки, а люди там – ловкие фокусники!

Тот же источник повествует о трудностях ферганских купцов, желавших наладить прямые контакты с Китаем. Первые такие контакты произошли, судя по всему, только в 106 г. до п. э., когда в Парфию через Бактрию прибыл первый китайский караван. Но обмен через посредников осуществлялся и раньше. В одном направлении шли жеребцы для китайских конных заводов, в обратном – шелковые изделия, меха, обогащенная железная руда, драгоценные металлы. Доказательством могут служить медно-никелевые монеты, которые бактрийские цари Евтидем III, Панталион и Агафокл начали чеканить в начале II в. до н. э. и которые в то время можно <223> было делать только из естественных сплавов, содержащих никель из-за высокой точки плавления последнего. Если бы было точно установлено, что подобные руды есть только в Юньани (что недавно было подвергнуто сомнению, так как полагают, что месторождения подобных руд были и в Иране), мы имели бы неопровержимое доказательство существования китайско-бактрийской торговли с начала II в. до н. э. Однако слово «шелк» было хорошо известно в Средиземноморье еще до нашей эры. (Несмотря на конкуренцию бомбицина (косского шелка), китайский шелк высоко ценился в Средиземноморье в позднеэллинистическую эпоху. Римляне оценили его по достоинству при Цезаре.) Большое значение имеют находки предметов из стран Средиземноморья, служащих как бы вехами на торговых путях, например боспорских монет IV в. до н. э., найденных в долине реки Или, впадающей в озеро Балхаш. Шерстяные ткани Анатолии, драгоценности со стилизованным животным орнаментом, изготовленные степными мастерами,– все это лежит рядом в знаменитых «ледяных могилах» сарматских вождей на севере Алтая, в долине Пазырыка (Пазырыкские курганы).

Греческие ткани конца II в. до н. э. (из Сирии, Бактрии или Боспора Киммерийского), китайские изделия из нефрита и войлочные ковры, степные бронзовые изделия находят в курганном могильнике гуннов Ноин-Ула в горах Ноин-Ула в Северной Монголии. Александрийская стеклянная ваза с головой Афины (II в. до н. э.) была обнаружена в Хунани, т. е. в среднем течении Янцзы.

Мы говорили об эстетическом влиянии эллинистического искусства на Южную Сибирь (через северный торговый путь в Бактры доставлялось сибирское золото) и на китайское искусство эпохи Хань. В текстах Хотана (Восточный Туркестан) III в. н. э. есть греческие слова, обозначающие драхму, военный лагерь и др., и никто еще не предположил, что они восходят ко времени Греко-Бактрийского царства. Китайское слово, обозначающее «виноград» («пу тхао»), может быть транскрипцией греческого слова «ботрюс» (виноградная гроздь). Виноград, возможно, попал в Китай вследствие китайско-бактрийских контактов.

Но Бактрия была не единственным центром, через который осуществлялись связи между Китаем и эллинистическим миром. Сухопутные и морские пути соединяли <224> Китай и Индию. Греко-индийские царства, очевидно, ввозили золото из Юньани. В эллинистической Таксиле найдены китайские изделия из нефрита, раковина из Японского моря, а также явно греческая статуэтка, изображающая гориллу, – единственное свидетельство возможного контакта с Индокитайским полуостровом. Даже после завоевания Бактрии кочевниками, т. е. после прекращения сухопутной торговли между Индией и Средиземноморьем, продолжали существовать морские связи, благодаря которым можно было перевозить китайские изделия, в частности шелк. И наконец, вполне вероятно, что северный путь из Китая через Монголию, огибавший далеко с севера Центральную Азию, не обязательно вел к Самарканду и Бактрам – его ответвление выводило прямо к Ольвии на Черном море.

Но все это блекнет в сравнении с историческим фактом прямого контакта – посольством 166 г. до н. э. Марка Аврелия к китайскому императору.

От Бу-Регрега до Ганга, от Эльбы до Голубого Нила эллинизм был единственной силой, способной хоть в какой-то мере объединить блиставший разнообразием мир. Но в образе мысли и жизни греков не все одинаково поддавалось освоению, его степень зависела от удаления, этнического характера, но в основном от уровня цивилизации. Если Рим полностью изменился в результате контактов с эллинистическими царствами, если кельты, иберы, нубийцы благодаря греческой культуре поднялись в своем развитии, то индийцы обязаны эллинизму только новым пониманием красоты.

Эллинизм проникал повсюду благодаря своему необъяснимому очарованию. Он завоевывал не только покоренные народы, но и римлян, политически победивших греков, и свободных от их опеки парфян или скифов. Знаменитые слова Горация о побежденной Греции, победившей своих диких победителей («Послания», 2, 1, 156), относятся не только к римлянам эпохи Республики, но и ко многим другим народам.

Поддаться чарам эллинизма (для любого народа) никогда не значило отказаться от самого себя. Напротив, это означало обрести средства для более полного и верного самовыражения, стать причастным к более человечной жизни.

Отсюда и значение искусства, распространявшего в высшей степени гармоничные формы. Искусство – это тот язык, в котором форма и содержание едины, <225> это тот синтаксис, который таит в себе самое сложное выражение видимости и сущности. Для лучших эллинизм – это освобождение, доступ к безмятежным храмам, освобождение от суеверий и ритуализма. Для всех это было откровение, острое осознание своих скрытых возможностей, средство углубить самые сокровенные верования. И суровые лица героев Энтремона, и разочарованную улыбку Будды из Гандхары можно одинаково считать детищами Греции.