Новые религиозные общины

Приверженцы новых богов собирались в культовые общины. Для полисных божеств рамками культа являлся, по существу, полис, тогда как здесь мы имеем дело с частными объединениями, настоящими братствами, в которых верующие тесно общались, поскольку они сами выбрали почитание одного и того же бога.

Здесь сталкивались греки и варвары, полноправные граждане и иноземцы. Хотя рабы иногда объединялись отдельно (как кампеталиасты на Делосе), большинство братств принимало и свободных людей, и рабов. В них мужчины и женщины были равны, а дети даже допускались в хор в качестве певчих. Эти братства представляли собой первые ячейки социальной унификации. Классическому миру, в котором противопоставление грека варвару или гражданина рабу было абсолютным, где женщиной <158> пренебрегали, пришел на смену новый мир, в котором противоречия стирались и все люди чувствовали себя братьями, потому что любили одного и того же бога и одинаково ждали от него спасения.

Существовали различные виды братств. Оргеоны (кажется, о них говорят даже микенские таблички), имевшие многовековую традицию, почитали героев-покровителей, но они довольно быстро исчезли. Их заменили фиасы – группы, исповедовавшие культ бога-спасителя, создание которых восходит к концу V в. до н. э. Эраной – общества, объединенные паями, появились в III в. до н. о. Они организованы сложнее фиасов, но менее религиозны, чем они. Благодаря многочисленным надписям мы довольно хорошо внаем многие из этих сообществ, игравших все более и более значительную роль в повседневной жизни. Так, фиасы дионисийских технитов (артистов) – это группы актеров, которым властители часто поручали организацию представлений и процессий. Самыми знаменитыми были фиас «артистов Истмийских и Немейских игр» в Коринфе и фиас «артистов, находившихся под покровительством Диониса в Ионии и Геллеспонте», который развернул свою деятельность во всей Анатолии и которому Атталиды оказывали покровительство.

Но разница между различными религиозными обществами в данном случае неважна. Суть их одна и та же: участники являлись братьями, собиравшимися для молитв, литургий или пиршеств. Смерть не разделяла их, поскольку у каждого общества часто было свое кладбище. Люди были объединены, поскольку избрали одного бога. Союз сердец скреплялся участием в одних и тех же церемониях, посвящениях, часто в форме окропления водой или кровью, в одних и тех же постах, ритуалах, которые, как, например, «катабасис» («сошествие в землю»), символизировали надежду на загробную жизнь. Главное же в том, что члены сообществ одинаково рассчитывали на спасение. Как прекрасно сказал Р. П. Фестюжье, достаточно заменить имя бога в знаменитой фразе из «Послания к галатам» (3, 28), и у нас будет определение для всех религиозных обществ: «Нет ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, ни мужчины, ни женщины, но все едины во Христе».

Таким образом, тревожный дух эпохи лучшие развеивали занятиями философией, а простые души тешили себя надеждами, которые открывали им учения о спасении. Сложился тот самый тип религии, горячей и живой, <159> который будет заимствован Римом, и вклад Востока (наряду, конечно, с греческими элементами) не должен быть в данном случае преуменьшен.

В этом же мире зарождалась и другая восточная мистическая религия – религия спасения, постепенно завоевавшая мир,– христианство. Психологически оно было подготовлено именно эллинистической религией, несмотря на то что его иудейские корни очевидны. Троица, возможность соединения божественной и человеческой природы, Богоматерь, культ святых – все эти догматы имеют прямые аналогии в религиозных представлениях, бытовавших в эллинистических царствах Востока, в то время как они глубоко чужды иудаизму. Весьма важно также и то, что христианство проповедует не страх перед богом, а любовь к богу, подобно мистическим религиям Египта и Азии.

В контакте Греции и Азии, который был следствием завоеваний Александра Великого, трудно измерить то, что дал Восток эллинистической цивилизации. Может быть, следует выразиться так: ничего для литературы и науки, немногим больше для искусства и философии, почти все – для религии.

Обобщая, можно сказать: все, что было смолото на мельнице языка, испытало незначительное восточное влияние, тогда как душевные порывы часто находили отклик в соблазнительных и таинственных верованиях и ритуалах Востока. Если египетский грек заболевал, то сначала он обращался к греческому врачу, который использовал почти чисто греческую методику диагностики, лечения, фармакопею. Но если он терял надежду обрести таким образом здоровье, то он охотно поднимался в горы, к фиванским гробницам, чтобы испросить выздоровление у Аменхотепа, сына Хапу, «благого бога», как ого называют граффити, почти все составленные по-гречески.