Герой предопределением свыше

В личности Александра удивительным образом сочетались такие качества, как осторожность и рискованность, рассудительность и чувство интуиции. Обычно эту исключительную натуру объясняют влиянием фактора двойной наследственности: реальной (от Филиппа) и полумистической (от Олимпиады, его матери). Мать обладала неистовым характером, безудержной чувственностью, участвовала в вакхических ритуалах. Она принадлежала к молосскому царскому роду Эакидов {1}, восходившему своей родословной к Пирру, сыну Ахилла, вспыльчивого и порывистого героя «с львиным сердцем», ставшего предком Эакидов благодаря стараниям некоего ученого комментатора. У Александра наблюдали те же неуправляемые взрывы гнева и порывы энтузиазма, что и у других Эакидов – Пирра, Филиппа II. <3>

Все это имело огромное значение для юноши, который был убежден, что происходит по отцовской линии от Геракла {2}, а по материнской – от Ахилла и Приама. Погрузившись в мир мифологии, он вообразил, что в его жилах кипит кровь героев – его предков. Но Александру уже недостаточно быть отдаленным потомком Зевса, отца Геракла. В эпоху одержимости сверхъестественными силами он легко преступает черту, отделяющую его от бога. Посещение оракула Амона в оазисе Сива еще больше убеждает царя в своем божественном происхождении. В святая святых Александр получает от бога именно те ответы, которые желал получить: Амон объявил его своим сыном и предрек ему мировое господство. И неважно, что Александр слишком буквально понял выражение «сын Амона», столь обычное в титулах фараона, – важна была обретенная им уверенность в том, что он не только наследный царь, но и любимое дитя божества, а значит, сам он воплощение бога на земле.

Поскольку Александр считал себя сверхчеловеком, то и вел себя как сверхчеловек. Он теряет чувство меры, вселившийся в него дух неумеренности как бы перечеркивает уроки Аристотеля, считавшего умеренность правителя единственной гарантией существования монархии. Г. Раде познакомил нас с образом мифологического Александра, приходившего в восторг от мысли о повторении им благородных подвигов Ахилла. Ф. Шахермайр показывает Александра более романтическим и в то же время несколько демоническим: сверхчеловек, в котором уживаются свет и тьма, добро и зло, благодетель человечества и кровавый тиран. Действительно, в глубине его души зрело чувство исключительности, которое выделяло его даже среди величайших из смертных. И можно понять, впрочем не прощая безумия убийства, охватившего Александра, когда на одной из пирушек его молочный брат Клит {3}, желая подшутить над ним, прочитал несколько строк из Еврипида:

...Гордо

И мирные цари сидят в советах:

Их головы вздымаются меж граждан,

Хоть и ничтожны души.

Еврипид. Андромаха. Стк. 693 (Пер. И. Анненского)

Он не просто человек, как все, потому нет мер, способных обуздать его, – ни мудрость, которую он считает признаком посредственности, ни традиционная мораль. <4>

Ему все разрешено, ибо он за все в ответе. В оправдание можно лишь сказать, что несомненные недостатки его натуры, омрачавшие ему жизнь, – ничто по сравнению с достоинствами: горением и творческим порывом, которые Александр с чистой совестью мог считать божественными, даже если пренебречь недобросовестными увещеваниями жрецов Сивы, Дельф или Гордиона.