Омерзели уже все иноземцы, а поляки наипаче

Эта фраза встречается в ряде источников, относящихся к концу 1612 – началу 1613 года. Решался вопрос о выборе нового русского царя. О том, что можно жить и без царя, тогда абсолютное большинство населения не думало.

В соответствии с пресловутым «синдромом Рюрика» (см. выше) и в условиях раскола московского общества оптимальным вариантом было бы избрание на царство какой-то нейтральной фигуры. Наилучшим вариантом было бы приглашение знатного, «лицензионного» иностранца, принадлежащего к одному из царствующих в Европе домов. Выбор был не очень большим.

Еще Василий Шуйский заключил договор со Швецией. В Швеции можно было разжиться кандидатом на московский престол. Но шведы вели себя крайне неприлично. В борьбе с поляками они участия практически не принимали, но захватили значительные территории на русском северо-западе. Поэтому шведского принца не стали приглашать. Время для скандинавов в России ушло безвозвратно.

Законный государь у московитов был. После свержения с престола царя Василия Шуйского 17 июня 1610 года образовалось Временное правительство. Его прозвали «Семибоярщина», так как в него вошли старейшие и авторитетнейшие бояре: Ф. И. Мстиславский, И. М. Воротынский, А. В. Трубецкой, А. В. Голицын, И. Н. Романов, Ф. И. Шереметев, Б. М. Лыков. Первоначально они даже хотели созвать Земский собор для избрания царя и призвали воинов для борьбы с поляками. Но ни выборщики, ни воины не прибыли, и московские бояре остановили свой выбор на Владиславе. Поляк был из древнего королевского рода, не достиг еще совершеннолетия, корней на Руси не имел и в роли очередного «Рюрика» мог стать послушной марионеткой в руках русской знати.

Откладывать решение, долго думать и советоваться с народом не стали. 17 августа 1610 года был подписан договор о признании нареченным русским царем королевича Владислава, а 27 августа коронный гетман С. Жолкевский, руководивший польскими войсками, принял за Владислава присягу членов двора и правительства. Население тоже целовало крест новому монарху[36].

После капитуляции и изгнания поляков из Москвы приглашать снова польского королевича Владислава, который в 1610 году был провозглашен русским царем, не захотели. Поменять свою католическую веру на веру православную он так и не собрался. Поляки за два года пребывания в России вызвали к себе огромную ненависть. Да и сам он так и не приехал. Польский король Сигизмунд III сына в Московию, которую сам собирался проглотить целиком, не отпустил.

Освобождение Москвы от поляков открыло новые возможности для проявления воли народа в деле восстановления российской государственности. Поскольку «Омерзели уже все иноземцы, а поляки наипаче», решили искать у себя в отечестве подходящую кандидатуру. На престол претендовали несколько человек: Ф. И. Мстиславский, В. В. Голицын, И. М. Воротынский, Д. Т. Трубецкой, Д. М. Пожарский и М. Ф. Романов. Еще известный дореволюционный историк Д. И. Иловайский в основательной «Истории России» разобрал достоинства и уязвимые места каждого кандидата.

Но результат известен. Выбрали Михаила Федоровича Романова. Воля народа была выражена в решении Земского собора 21 февраля 1613 года о призвании на русский престол Михаила Романова. На соборе, по выражению В. О. Ключевского, «восторжествовала старая привычная идея "природного" царя», потому что «народный ум… не справился с новым положением и предпочел вернуться к старине.». На Земском соборе 1613 года было от 40 до 50 представителей духовенства, 16 бояр и окольничих, около 40 ополченских воевод, большая часть из которых была чашниками, стольниками и московскими дворянами, 19 приказных людей, 19 городовых воевод и около 300 выборных от городов. Всего до 500 человек, что свидетельствовало о его представительном составе. По мнению современной исследовательницы Л. Е. Морозовой, главную роль при избрании сыграли не ополченцы, не казаки и не представители городов, а высшая знать[37]. Опыт выборных царей, вызвавший ожесточенную борьбу за власть, показался элите того времени не очень удачным.

При избрании на престол участники Земского собора учитывали родство Романовых с Рюриковичами. Михаил Романов называл Ивана Грозного дедушкой, так как приходился ему внучатым племянником, а Федору Ивановичу – двоюродным племянником. В Михаиле Романове не было ни капли крови Рюриковичей, но в Федоре Ивановиче была кровь Романовых. Ведь его матерью была Анастасия Захарьина-Юрьева, брат которой Никита Романович Захарьин-Юрьев был родным отцом Федора Никитича Романова и родным дедом Михаила Федоровича Романова. Романовы пострадали от Бориса Годунова и не запятнали себя сотрудничеством с поляками. Многие считали, что Михаил Романов еще молод (16 лет), «умом не дошел и нам будет поваден».

«Нет сомнений в том, что кандидатура М. Ф. Романова устраивала большинство членов Земского собора: и прежних бояр (Михаил состоял в родстве со многими из них), и членов царского двора (его избрание гарантировало им прежнее положение), и представителей городов (не связанный с какими-либо политическими группировками, он мог стать гарантом законности и справедливого порядка), и в какой-то мере ополченских воевод (при молодом царе следовало ожидать быстрых продвижений по службе)», – характеризует ситуацию Л. Е. Морозова[38]. Она попыталась показать, что М. Романов был более самостоятелен, чем его обычно представляют, не был «послушной игрушкой в руках бояр». Но достаточно вспомнить, что этот царь не смел перечить матери, которая фактически запретила ему жениться на той, кого он выбрал. А отец – патриарх Филарет, вернувшись из польского плена, подписывал все государственные решения наравне с сыном.

Сложившееся о первом Романове мнение вряд ли удастся серьезно изменить. «Выбрали не способнейшего, а удобнейшего», – оценил происшедшее В. О. Ключевский, обозначая принцип «гнилого компромисса», который еще часто будет побеждать в отечественной истории[39].

1613 год представляется важной исходной точкой в возникновении своеобразного «маятника»: между космополитизмом и ксенофобией. С одной стороны, заграничный продукт почти всегда несет на себе «знак качества». С другой стороны, закомплексованность по поводу отсутствия аналогичных качественных отечественных продуктов порождает столь же устойчивую ненависть ко всему иностранному. Весной 1993 года автору в составе группы из 20 человек довелось в течение трех недель с большим интересом изучать организацию жизни в небольшой европейской стране – Дании, где налицо было что-то вроде капиталистического коммунизма. Помнится, один из членов делегации (депутат тогдашнего петербургского Совета народных депутатов) по поводу каждого очередного очевидно удачного решения того или иного вопроса тихо, но смачно, скорее всерьез, чем в шутку, повторял: «Ненавижу!»

Некоторые авторы позднейшего времени, оценивая историческую развилку 1612–1613 годов, не без оснований считают, что русские люди упустили реальную возможность начать новую жизнь.