Эффективное оружие: дипломатия

Эффективное оружие: дипломатия

У войны свои причины, которые необязательно приемлемы для разума, но с которыми дипломатия обязана считаться. Дипломатия, как и война, является основным предметом обсуждений и забот совета министров; она, как война, входит в сферу исключительной компетенции короля. «Руководил ли Людовик XIV лично иностранной политикой? Это очень простой вопрос, так как на него можно сразу ответить утвердительно»^{281}. Ничего не представляется более важным для монарха старого режима, чем ведение переговоров, заключение альянсов и договоров. Мощь государства, его авторитет, его величие измеряются при сравнении его с другими государствами. Дипломатия — это по преимуществу оружие короля, управляющего как добрый отец семейства своими наследственными землями. Он может управлять внутри государства, передавая свою власть или даже позволяя ее разделить (король делает интендантов; интенданты, в свою очередь, создают себе подчиненных). Но он никому не передает высшее управление иностранными делами. Он внушает дофину, что нет более приятного занятия для монарха, чем дипломатия: «Иметь возможность видеть все, что творится на земле, узнавать ежечасно новости <…> обо всех народах, тайны всех дворов, настроение и слабые стороны всех королей и всех министров других государств»^{63}. И чтобы никто не имел ложного об этом представления — ни Монсеньор, ни потомство, — он посвящает дипломатии львиную долю своих «Мемуаров».

В течение всего правления Людовика XIV французской дипломатией управляли четыре высокопоставленных чиновника: де Лионн (умер в 1671 году), Симон Арно де Помпонн (временно впал в немилость в 1679 году), Кольбер де Круасси (умер в 1696 году) и его сын маркиз де Торси (который был отстранен от должности по нелепой причине в 1715 году). Кроме них, было много других советников, у которых не было соответствующих полномочий, но которые оказывали влияние на внешнюю политику. Это были виконт де Тюренн, Жан-Батист Кольбер, маркиз де Лувуа, маркиз де Шамле, де Шамийяр, канцлер де Поншартрен, даже граф де Бержик. И кто может утверждать, что Людовик XIV изменил бы свою иностранную политику трижды, десять или пятнадцать раз с одним-единственным желанием: последовать совету тех, к кому он обращался. Вероятнее всего, он подбирал людей, которые больше всего подходили для осуществления его замыслов. На самом деле, король нисколько не отступает от выбранного им курса, заставляет принимать нужные решения и проводить их в жизнь^{281}. Он берет на себя целиком ответственность за все.

Накануне Деволюционной войны Людовик будет смотреть на столкновение с Испанией как на «обширный полигон», который ему даст большие возможности проявить себя. Но он тотчас же сделает поправку: «Наша храбрость, как бы велика она ни была, не должна пренебрегать советами нашего разума»;^{63} следует отметить, что в то время «слава» короля или его оружия является всего лишь символом славы нации, нации, которую обязаны защищать донкихоты, но которую кормят и обслуживают санчопансы.

Славу королевство приобретает явно в 60-е годы, как и в годы правления кардиналов; и предшествовало этому прямое или косвенное принижение Австрийского дома и потеря влияния Испании и ее империи. Все, кажется, тогда благоприятствовало Франции: демографическая обстановка, которая компенсировала с лихвой экономическое опережение Соединенных Провинций и Англии; ослабление императорской власти в Германии; раздел Италии; возросший авторитет наихристианнейшего короля, победившего Его католическое Величество. В тот самый день, когда в 1660 году Людовик XIV и Мария-Терезия, его молодая супруга, въезжали в Париж, можно было прочитать надпись на Триумфальной арке (рядом с которой стоит статуя Генриха IV), где молодой король сравнивается со своим предком. Текст в переводе на французский язык звучит так: «Один и другой подарили своим народам благополучие мирной жизни, но второй распространил его на весь мир, утихомиривая все королевства благодаря своему посредничеству».

Посредничать можно успешно в том случае, если уметь поддерживать, создавать сторонников за границей. И король Франции в этот момент достаточно богат, чтобы осуществить такую программу «золотой ценой и этим крепко привязать к себе монархов и министров других государств. Можно было подумать, что вся Европа продажна»^{281}. На землях Священной Римской империи князья и епископы оспаривают друг у друга преимущество быть включенными в список получающих нашу денежную помощь. Но Франция должна еще отправить мешки с золотыми экю восстановленному на троне Карлу II, королю Англии, двоюродному брату Людовика XIV, недовольным в Венгрии, польскому королю, своим шведским союзникам. Наше правительство надеется такой ценой досадить британскому парламенту, разыграть карту князей Священной империи против императора, поддержать союзников, способных нанести ему удар с тыла, укрепить шаткую верность нерадивых своих протеже. До Нимвегенского мира, по крайней мере, но иногда и после него дипломатия Людовика XIV пользуется этим старым способом, доведя его до такой степени эффективности, которая привела бы в изумление самого Людовика XI. Однако ничего нет прочного в этом грешном мире, так что предательства, отход от альянсов, увертки и отречения от данных обещаний союзников, которым мало заплатили, не вызывали, судя по всему, у министров Короля-Солнце ни малейшего удивления.

Пример со шведами говорит сам за себя. Франция осыпала милостынями этого северного помощника, страну, которая получила лакомый кусок в 1648 году, страну, в которой насчитывается менее трех миллионов подданных. Благоприятный Оливский мир (1660) был подписан лишь благодаря посредничеству Мазарини. И Франция, «традиционная союзница Швеции», подписала с ней в 1663 году торговый договор, укрепив тем самым союзнические пакты. Однако это не мешает Швеции вести переговоры с Англией в 1665 и в 1672 годах, с Голландией в 1675 и в 1679 годы, несмотря на состояние войны. В начале 1668 года она будет примыкать к Тройственному союзу, и англо-голландцы ей вручат за это, в качестве первого взноса, сумму в 480 000 риксдалеров серебром. Однако принятое ею обязательство, направленное против Франции, останется лишь на бумаге, если Париж даст ей дополнительные субсидии. В 1672 году, по Стокгольмскому соглашению, те же шведы будут гарантировать Франции в случае необходимости свое выступление против немецких князей и даже против голландских кораблей в обмен на незамедлительную годовую ренту в 400 000 экю, которая должна возрасти до 600 000 экю в случае открытого военного столкновения. На этот раз они выполняют свои обязательства, подписанные, благодаря дипломатическим усилиям маркиза де Помпонна, и за которые в данном случае не пришлось, по крайней мере, слишком дорого заплатить»^{257}.

После Нимвегенского мира дела пойдут не так легко. Политика «присоединений» будет вызывать все большее и большее раздражение в землях Империи. Злоязычные католики будут упрекать наихристианнейшего короля в том, что он не помог, как поляки и лотарингцы, защитить Вену и христианство от турецкой опасности. Протестантские государства не простят отмену Нантского эдикта (1685). Будет намного труднее содержать штат сторонников за границей. К тому же эта политика субсидирования по-настоящему разорительна. Франция, слишком часто находившаяся в состоянии войны с Европой, будет медленно приближаться к своему финансовому краху. Но в шестидесятые годы мы еще до этого не дошли. Французская дипломатия не нуждается даже в секретности. Она в открытую претворяет в жизнь свои замыслы, опираясь на свой большой авторитет. В одном случае она запугивает, в другом — обольщает, но почти везде и всегда производит сильное впечатление.