О воплощении королевской власти
О воплощении королевской власти
Людовик был подготовлен к тому, чтобы рассматривать церемонию в Реймсе как ключевой момент своей жизни. Его поведение во время этих волнующих событий показывает, что все уроки были усвоены молодым королем. Но каким бы ни было значительным само таинство помазания, оно лишь веха на одном из этапов в жизни наихристианнейшего короля, подтверждение факта воплощения королевской власти, факта, понятного разуму наших дедов. Ибо если об идее монархии можно рассуждать абстрактно, то судить о королевской власти так же, как и о ее величии, можно только по той личности, которая ее воплощает. «Своеобразие королевской власти зависит от того, каков человек, ее воплощающий». Эта власть «начинается там, где начинается человек: в чреслах мужчины и в лоне женщины»{296}. Она проходит через детородный путь и склоняет голову только перед потаенной дверью смерти. Тело короля представляется священным, во всяком случае, к его персоне всегда относятся с почтением, даже если в нем наблюдают отсутствие ума, как было у Карла VI. Тело короля — «залог его личности». Для подданных — залог любви.
Если телесное воплощение короля священно в прямом и обычном понимании этого слова, личность его обретает еще большую святость, как только таинство помазания связывает его с Царством Божиим, «когда на его голову надевают корону, а его груди, ног, рук, носа, век касаются святым елеем, творя крест». Когда это совершается в отроческом возрасте (как это было с Людовиком), коронация отражает в полной мере великолепие ритуала. Обет короля, данный Богу, народу, так подчеркивается этой церемонией, как если бы хотели задержать навсегда, ради любви подданных, мимолетное мгновение, когда чарующий облик юного короля кажется наиболее достойным вызывать любовь и способствовать росту этой любви. Если верить Артуру Юнгу, который писал, что средний француз 1788 года «любит своего короля… до самозабвения», можно вообразить, какие чувства испытывали наши предки в 1654 году. То, что мы, совершенно неверно, называем популярностью, на самом деле была любовь.
Известно, что любящему приятно смотреть на любимого человека. Наши принцы это очень хорошо понимают и поощряют любовь подданных: а это, в свою очередь, способ показать им свою любовь. Королевские деньги, начиная с самых незначительных звонких монет, предлагают каждому портрет своего короля. Король растет, становится зрелым, серьезным, более величественным, другим, немного постаревшим при каждой новой чеканке. Если форма меняется, то залог остается неизменным, и граверы Монетного двора нисколько не будут стараться сделать молодого короля более старым, а затем омолодить старого монарха. Его тело — священный залог, но не залог бессмертия. «Бессмертный король был бы Богом или автоматом, но не королем»{296}.
В июне 1654 года Людовик, конечно, еще не представляет себе, до какой степени он сумеет использовать все средства Олимпа, чтобы как можно выше поднять свой авторитет в глазах своих народов. Но он чувствует уже сейчас и навсегда запомнит, вопреки тому, что может показаться, что античные образы и мифологические параллели — это всего лишь декорация. Королевская реальность — это именно реймсская реальность, франкская, христианская, человеческая, воистину воплощенная в персоне короля. Тело его будет испытывать изменения, вызванные временем, подвергаться недугам. До старости, до смерти он будет зависеть от доброй воли монаршего врача, от хирургов, аптекарей, которые далеко не боги. Он будет страдать от мигреней, зубной боли, желудочных расстройств, воспаления седалищного нерва. Он подвержен геморроидальным болям, а в 1686 году весь мир узнает, что у Его Величества короля Франции ужасная фистула. Все его подданные — как низкородные, так и высокородные, на севере и на юге, говорящие на языке Вожла [Клод Фавр де Вожла (1585–1650) — грамматист, написавший «Заметки о французском языке» — примеч. перев.] и на местных диалектах с пришепётыванием, — вскоре будут знать слабости этого тела. И так как королевская власть воплощается в короле-человеке, то будут у него и признанные любовницы, и маленькие бастарды. Ибо священное помазание не превращает короля в святого, каких изображают на витражах. Миропомазание взывает к Божьей благодати, которую Господь ниспосылает королю, но король — человек и, следовательно, грешен. И он, как и самые смиренные его современники, нарушает заповеди «ежедневно и разнообразно».
Однако во время своего пребывания в Реймсе он размышляет вовсе не о грехе и не о будущем адюльтере. Здесь сейчас все его взоры обращены к небу. Христианская молитва, в которой всегда присутствует Троица, предполагает воплощение и строится на этой таинственной догме. «Залог любви Отца, Господа нашего, — это Сын Божий, а точнее — это тело Сына Господа». Таким образом, через молитву и размышление помазанник Божий находит в запредельном мире связь со своим внутренним «я», что является подтверждением Откровения и его «особости». Людовик знает, что никто не требует от него быть ангелом, — хотят лишь, чтобы он подражал Иисусу Христу. Святые проповедники сравнивают короля с Мессией (наподобие Давида), и Священное Писание видит в Христе не только Бога, пророка и пастыря, но и царя. Власть земная и небесная соединяются воедино. Воплощение соединяет их бесповоротно.
«Дело в том, что королевская власть не безлика и не восходит к заранее созданному образцу. В королевской власти всегда есть та частица, которая умирает и воскресает, — сын, который приходит на смену отцу, человек, созданный по образу и подобию Божию. В ней и есть жизнь»{296}. Символ этой жизни — миропомазание при короновании, которое является божественным залогом (залог дается каждому), оно оставляет на теле монарха духовный и материальный, нестираемый знак.