Тяжелое заболевание короля в Мардике
Тяжелое заболевание короля в Мардике
После падения Дюнкерка (25 июня 1658 года) и до падения Грамона и Нинове (28 октября) Тюренн проводит успешно все боевые операции во Фландрии. В результате к французам отходят территории между Изером, Шельдой и Лисом. К сожалению, юный король не смог в них участвовать и продолжать обучаться военному искусству при таком талантливом полководце, как Тюренн. Король заболел 29 июня в Мардике. Его перевезли в Кале, он был в очень тяжелом состоянии с 1 по 13 июля.
Доктор Антуан Валло, который лечил оспу, — внимательный и талантливый врач, снова принялся писать бюллетень о ходе болезни Людовика XIV. По мнению этого знаменитого врача, король слишком много подвергался воздействию неблагоприятного воздуха, загрязненной воды, переутомлялся, на ногах перенес простудные заболевания, отказывался от кровопусканий превентивного характера, которые ему предписывались. Результатом было то, что в организме короля «мало-помалу скопился яд, отравивший телесные жидкости и нарушивший их пропорции»; состояние короля обеспокоило Валло. Болезнь проявилась 29-го такими симптомами: «…необычно высокая температура, общая вялость, сильная головная боль, упадок сил, отсутствие бодрости, аппетита». Король скрывает свое состояние, ходит, но у него уже повысилась температура.
В Кале 1 июля он отдает себя в руки врачей, ему делают сначала промывание, потом кровопускание. Ночью его тело растирают, затем дают сердечные лекарства. Во вторник, 2-го утром, ему делают кровопускание, а в полдень — промывание. На следующий день, так как жар усиливается — опять кровопускание и несколько промываний. В четверг Людовику делают дважды кровопускание и дают сердечные лекарства. В пятницу Валло требует на консилиуме врачей очищения желудка и прикладывания нарывного пластыря. Его комментарии, записанные сразу после применения этого лечения, достойны тщеславного человека: «Выздоровлению короля способствовали эти два лекарства». Но в данный момент ни у больного, ни у докторов — ни у кого нет этой уверенности. Все настроены пессимистически. В воскресенье, 7-го, Его Величество подвергают кровопусканию, кроме промываний, и дают сердечные. После нового кровопускания, 8-го, опять созвали консилиум из шести врачей. Антуан Валло еще раз настаивает на принятии его метода лечения: для снижения температуры надо подвергнуть короля сильнодействующему слабительному средству. Использовать не кассию, не авран, а самое сильное (nec plus ultra) из слабительных — сурьму. «Я уже рано утром приготовил для этого, — пишет Валло, — на три приема такое слабительное питье и три унции рвотного вина, разлил в разные бутылки и поставил утром на стол короля; тотчас же после обсуждения я смешал три унции рвотного вина с тремя порциями слабительного питья и тут же дал ему выпить треть этой смеси, которая так хорошо подействовала, что короля пронесло 22 раза, это была зеленовато-желтая сыворотка, которая выливалась без натуги, рвало его только два раза через 4–5 часов после приема лекарства».
Антуан Валло считает, что все решилось в этот понедельник, 8-го, и «в этом случае важно, что сведения об улучшении состояния короля передали всем людям не только в королевстве, но и во всей Европе, которая была уверена, что король находится в таком плохом состоянии, что ему не выжить». 9 июля Его Величество подвергли слабому промыванию, 10-го — очищению с помощью слабительного, 11-го — кровопусканию. На четырнадцатый день болезни были предписаны промывание и сердечные лекарства. На следующий день, в субботу, было назначено последнее очищение с помощью слабительного. Температура, казалось, спала; была только слабость. С 14 по 17 июля Валло добивается от своих собратьев-медиков приостановки всякого очищения. После назначения его лекарства-чуда прошло девять дней, в течение которых больной много мочился, хотя почти ничего не пил. Итак, за 24 часа он выпил три маленьких стакана воды, а из него вышло шестнадцать больших стаканов мочи. Валло думает, что так своеобразно действует слабительное на организм короля. В четверг, 18-го, факультет медицины считает, что король выкарабкался. «Выздоровление нам показалось чудом, — пишет Валло. Молодой монарх начинает выздоравливать. После этого я его заставлял пить во время каждой трапезы сильно разбавленное вино, — до этого он никогда не пил вино»{108}.
Целые три недели внимание всех — а не только врачей — было приковано к больному королю, и до 11 июля никто не мог предвидеть, что монарх победит болезнь. Недели болезни имели политические и психологические последствия. Людовик XIV действительно почувствовал себя на пороге вступления в мир иной.
7 июля он сказал кардиналу: «Вы решительный человек и лучший мой друг. Вот почему я вас прошу предупредить меня, если я дойду до крайнего предела»{70}. Болезнь короля подтвердила искреннюю привязанность Мазарини к своему крестнику (не надо забывать: всемогущий министр не был уверен, что в случае смерти Людовика он сохранит свою должность{112}). Болезнь короля подтвердила лишний раз любовь Анны Австрийской к своему сыну. Мы знаем, что королева-мать «отказалась… даже от отдыха» и не отходила от постели сына{70}.
Следствием болезни короля было еще одно открытие, неприятное, но поучительное. Как только окружение короля посчитало, что он умирает, «тотчас же все придворные повернулись лицом к его брату, Месье»{112}. Король не мог не замечать этого, в те минуты, когда приходил в себя между перепадами температуры и в начале своего выздоровления. Это было жестоким уроком после недавних суровых уроков Фронды!
Наконец во время болезни в Мардике раскрылась любовная связь короля и Марии Манчини, племянницы кардинала. Уже около двух лет (с декабря 1656 года) племянница Мазарини ждала того момента, когда она добьется особого расположения Его Величества и вытеснит свою сестру Олимпию. Олимпия была красива и глупа; она сошлась с королем и быстро утомила своего любовника, который дал ей в мужья в 1657 году графа де Суассона из Савойского дома. Мария, напротив, не отличалась красотой, но была умна и честолюбива. Она увлекла короля и сумела покорить его своим умом (Людовик никогда не любил дураков). Она с ним говорила об Астрее, пересказывала ему разные рыцарские романы, старалась потихоньку отвлечь короля от плотской любви, бросая вслух: «Как интересно было бы пережить вдвоем рыцарскую любовь!»
«Есть разные манеры изъясняться, — читаем в Словаре Фюретьера, — более или менее вкрадчиво-ласковые». Манера Марии Манчини начинала действовать на короля. Он видел в ней красоту дьявола — и, вероятно, честолюбие придавало ей немного красоты. Король восхищался ее греко-латинским образованием, умом, сдержанностью: из тактических соображений молодая девушка позволяла лишь самые безобидные прикосновения украдкой.
И вот Мария считает, как и весь двор, что король вот-вот умрет. Вся ее любовная «кампания» может быть проиграна. Она такая маленькая, толстенькая — над ее телосложением все потешаются, называя ее «кабатчицей»; она считает себя Золушкой в своей семье, жалким подобием графини де Суассон, своей сестры; она сделала ставку на чувства короля. Как она надеялась взять реванш, став королевой! Реванш над сестрами, над своей покойной матерью, над кардиналом, этим дядюшкой, который ее раздражает своим недоверием к ней и явно игнорирует ее достоинства. Реванш над придворными, которые не принимают ее всерьез. И вдруг такое разочарование, такое крушение всех надежд — может не осуществиться ее удивительный план, могут не сбыться ее фантастические мечты! Вот почему в течение всей болезни в Мардике Мария, по словам Мадемуазель, «обливалась горючими слезами»{125}.
Как только король выкарабкался из этой ситуации, ему будет доложено об этих слезах. Он в этом увидит (а кто бы в его возрасте не увидел этого?) доказательство незаинтересованной и прочной привязанности. Он даже будет думать о женитьбе на ней.