Видимая система двора
Видимая система двора
Послы иностранных государств не замедлили доложить своим правительствам, что Версаль играет первостепенную роль. Принцы, большие вельможи, некоторые художники спешат совершить путешествие, чтобы полюбоваться творением Людовика XIV. И если в течение века многие будут стремиться создавать в Европе вещи, похожие на Версаль, то из этого можно сделать вывод, что оригинал был выполнен с блеском.
Он был создан ради славы, и слава его не знает границ. Все должно было этому способствовать: величина строения, благородные архитектурные формы, великолепие и красота убранства, символика бога Аполлона, величие хозяина этого места, достойное окружение, наконец, блестящая организация праздников и торжеств. Версаль будет вскоре неразрывно связан с династическими и национальными торжествами. Здесь родятся герцог Бургундский (1682) и его брат Филипп V (1683). Здесь родится в 1710 году Людовик XV. Здесь отойдут в мир иной супруга Дофина (1690) и герцогиня Бургундская (1712). Пышными празднествами будут отмечены рождение герцога Бургундского и его брата Филиппа, бракосочетание герцога Бурбонского и мадемуазель де Нант (август 1685 года), союз принца де Конти и Марии-Терезии Бурбонской (1688), бракосочетание будущего регента и мадемуазель де Блуа (1692), рождение герцога Бретонского (1704){242}. Но в памяти народа и грядущих поколений особенно сохранятся пышные празднества, проводимые в честь именитых иностранцев.
Послы султана Марокко, прибывшие во Францию слишком рано (на пять месяцев раньше переезда) со своими львами, страусами и прирученной тигрицей, не увидели в Сен-Жермене в январе 1682 года пышности, подобающей для политической резиденции, которую пытается впоследствии закрепить за собой Версаль. Эта пышность дает о себе знать и достигает небывалого размаха, когда Людовик XIV принимает генуэзского дожа, прибывшего в мае 1685 года в Версаль, как в своего рода Каноссу. Дож появляется во вторник пятнадцатого в Галерее зеркал весь в красном бархате, в шапочке такого же цвета, в сопровождении четырех сенаторов в черных бархатных одеждах. Восемнадцатого ему показывают апартаменты дворца, и тут первый гражданин Генуи, желая выразить свое восхищение и одновременно напомнить о бомбардировке своего города флотилией Дюкена, говорит: «Год назад мы были в аду, а сегодня выходим из рая»{26}. Затем ему показывают зверинец, канал, Трианон. Двадцать третьего тот же Леркаро присутствует на церемониале утреннего туалета Людовика XIV, осматривает конюшни, сады, фонтаны, а затем, в 9 часов, идет в апартаменты, где двор танцует до полуночи. «Я никогда не видел, — напишет Данжо, — более великолепного бала». В субботу двадцать шестого генуэзцам дана прощальная аудиенция. Людовик XIV дарит дожу «коробку с великолепными портретами и очень дорогими и красивыми гобеленовыми тканями», каждому из четырех сенаторов — «свой портрет, украшенный бриллиантами, и гобеленовые обои, но не такие красивые, как дожу»{26}.
Через год состоится в большой галерее «знаменитый прием» послов из Сиама; в 1699 году — аудиенция, данная послам Марокко; позже — аудиенция послу Персии. Для приема этого восточного гостя 19 февраля 1715 года старый король облачится в одежды золотисто-черного цвета, расшитые бриллиантами («их там было на 12,5 миллионов ливров»){26}. Они столько весили, что ему пришлось сменить одежду уже до обеда. Галерея зеркал была украшена по этому случаю скамьями в четыре ряда, как в амфитеатре, поставленными во всю длину галереи, «на них расселись более 400 дам в великолепных одеждах». Людовик XIV поднялся на свой трон, справа от него находился наследник, которого опекала герцогиня де Вантадур, а слева — герцог Орлеанский, с одной и с другой стороны расположились «все принцы крови… согласно их рангу». Галерея была заполнена «богато одетыми придворными и множеством иностранцев, которых пригласили дойти незадолго до аудиенции». Внизу королевского трона Антуан Куапель с карандашом в руке готовился представить в рисунках этот исторический момент, Клод де Бозе из Академии надписей очень внимательно следил за всем, «чтобы сделать правильное описание церемонии»{26}.
Дож, посланцы из Московии, послы из отдаленных стран послужили предлогом для придворных, королевских и политических торжеств, память о которых осталась на века.
Эти памятные демонстрации не только устраиваются для двора; они устраиваются двором. У каждого своя роль: у дофина, у законных сыновей французского короля, у принцев крови, у офицеров короны, у высокопоставленных сановников королевского двора. У комнатного дворянина и у капитана личной охраны короля тоже свои обязанности. Однако что бы они делали без церемониймейстера Франции, главного прево королевской резиденции, без лиц, представляющих послов? Места одних и других определяются придворным этикетом, который сам по себе претерпел изменения и отточился в результате более чем столетнего использования и который может быть изменен только ad nutum (по велению).
Но традиции, пожалуй, сильнее перемен; неукоснительное соблюдение этикета, выработанного с тем, чтобы представлять все в наилучшем виде, делает этот двор упорядоченным, «классическим», подчиняющимся определенной логике, совершенным. Те, кто описывают версальские торжества, часто называют их балетом, как если бы двор и придворный балет стали синонимами. Но поставленный балет предполагает иерархию и дисциплину. В таком случае слишком поспешно заверение, что двор Людовика XIV был чрезмерно «иерархизирован» и что дворянство, живущее в окружении короля, было уже так хорошо «одомашнено», что стало как бы превращаться в его «инструмент».
Видимость именно такова. Свод правил, определяющий церемониал этикета 1682 года, — это уже объемистый труд, который беспрестанно обогащается, его изучение серьезно увлекает весьма известных лиц: Месье (и уже с давних пор), герцога Сен-Симона (с 1691 года). Церемониал зависит от ранга и способствует различению по рангам. После короля по рангу идет наследник, затем Месье — брат Его Величества, законный сын Людовика XIII, после него идут законные внуки. За ними следуют принцы крови.
Можно было бы быстро разобраться в этом деле, если бы был один-единственный ранг в каждой категории, но дело в том, что внутри каждой группы все регулируется особым протоколом. Людовик XIV выносит по этому поводу беспрекословное решение всякий раз, когда этого требует политическая необходимость или когда ему надоедают диспуты заинтересованных сторон. Так он поступает 4 марта 1710 года, устанавливая ранговые отличия для принцесс. Он придает этому достаточно важное значение и собирает на следующий день совет министров, чтобы решить этот вопрос{103}. Отныне по его воле «ко всем дочерям королевского дома по прямой линии будет обращение «Мадам», и они будут рангом выше всех других принцесс королевской семьи, даже не будучи замужем; и дочери герцогини Бургундской будут рангом выше, и вдовствующая Мадам (принцесса Пфальцская), и принцесса, на которой женится герцог де Берри; а по побочной линии королевской семьи замужние принцессы будут рангом выше, чем незамужние». Так же будет и «с другими принцессами крови: мадам герцогиня и замужние принцессы крови будут рангом выше Мадемуазель (дочери брата Людовика XIV), потому что она — незамужняя принцесса крови». Маркиз де Торси, которому принадлежат эти аналитические выкладки, заканчивает такими словами: «В намерение короля входило установить мир в королевском доме путем такого регламентирования»{103}. В наше время во Франции есть только один человек по имени Жан Франсуа Сольнон, который способен понять такой сложный текст после первого прочтения[66]. Даже люди, специально занимающиеся Великим веком, вынуждены обращаться к генеалогическим схемам, ломать себе голову и выписывать все, что там находят, чтобы во всем разобраться. Ибо мы утратили чутье (почти интуитивное), помогающее постигнуть иерархические и ранговые построения. По мужской линии Людовик XIV четко определил 4 марта 1710 года титулы многих принцев. «Было предложено, чтобы герцог Шартрский назывался: «Месье Принц» (как некогда глава дома Конде), но это оказалось неверным; теперь доведено до сведения всех, что он сохранит свое имя, то есть герцог Шартрский, но будет пользоваться всеми привилегиями первого принца крови. В отношении герцога Энгиенского было сообщено, пишет Сурш, что из уважения к памяти его отца, принца, он примет титул (“Месье Герцог”) лишь после похорон своего отца»{97}.
Принцы крови стоят на голову выше узаконенных, внебрачно рожденных детей, и ранговое положение последних является постоянной заботой их отца с 1694 по 1715 год, вызывая пересуды и различные толки, а также раздражение герцога Сен-Симона. Неопределенность, связанная с их будущим положением, стремительно возрастающие оказываемые им милости — вот в то время темы для размышлений относительно власти короля в области рангов и привилегий.
После принцев важное место отводится при дворе герцогам, а среди них первыми по рангу идут пэры (некоторые из них — «иностранные принцы», гордящиеся тем, что в их семье когда-то были правители, обладающие верховной властью, они считают себя рангом выше, чем обыкновенные пэры); за ними следуют наследственные герцоги, не являющиеся пэрами; эти герцоги стоят еще на ранг выше герцогов «по королевской грамоте» (пожалованная грамота, которая не была зарегистрирована парламентом). Людовик XIV умеет поставить в особое положение рыцарей Святого Духа, по рангу они идут после ранга герцогов, но перед рангом обычных дворян. Наконец, среди обычных придворных считается (и это совершенно логично), что те дворяне, которые живут во дворце и в прилегающих к нему зданиях (а они имеют эту привилегию, потому что сотрапезничают с королем за одним столом и потому что король их выбрал), образуют как бы особый социальный ранг, представляющий избранное светское общество, которое просто приглашается ко двору.
Но это снижение по рангу обманчиво и неполно отражает суть вещей. Ни положения по рангу, ни этикета недостаточно, чтобы оправдать некоторые придворные привилегии, например, место каждого на такой престижной церемонии, как утренний выход монарха; благосклонность, доверие играют свою роль, подправляют ранговые отличия. Эти подправки к этикету привносят в группу разношерстного дворянства — или в группу второго сословия — видимость иерархии: только герцогини «получают табурет», то есть привилегию сидеть в присутствии королевы и жены дофина. Они, однако, не определяют все. Некоторые важные придворные обязанности создают предпосылки для параллельной иерархии: министру больше завидуют, чем обычному герцогу; прево королевского дворца может пользоваться влиянием, равным влиянию принца; историограф, чтец или комнатный дворянин имеют прямой доступ к королю.
И сведущие в этих делах современники прекрасно понимали эту реальность и знали правду, которую Сен-Симон утаивает: ему так хочется внушить представление, что этикет в это время играет главенствующую роль. Все те, кто сравнивали двор Людовика XIV с каким-то механизмом, по крайней мере, знали, что никакие часы короля, никакие астрономические часовые устройства не имели более сложного механизма, чем дворцовый механизм Версаля.