Начало самостоятельной жизни
Начало самостоятельной жизни
В апреле 1899 г., когда Сосо Джугашвили оказался за дверями семинарии, ему было уже двадцать лет. Где же он жил? На какие средства существовал?
Если обратиться к имеющейся литературе, можно заметить: после исключения из семинарии в его биографии «белое пятно». «Некоторое время Сталин перебивается уроками, а затем (в декабре 1899 г.) поступает на работу в Тифлисскую физическую обсерваторию». Вот и все, что говорится об этом в его «Краткой биографии»{1}.
Довольно скупо освещают эти полгода в его жизни и сохранившиеся воспоминания. И все-таки они позволяют наполнить приведенные выше строки более конкретным содержанием.
Прежде всего воспоминания свидетельствуют, что исключенный из семинарии, не имея ни крова, ни работы, И. В. Джугашвили вынужден был вернуться в Гори. Но там его никто не ждал с распростертыми объятиями.
«Когда Сосо исключили из семинарии, — вспоминала Мария Махароблидзе (в замужестве Кублидзе), — мать очень рассердилась на него, и Сосо прятался несколько дней в садах селения Гамбареули. Я со своими товарищами ходила тайком к Сосо и носила ему пищу»{2}.
Исключение И. В. Джугашвили из семинарии было тяжелым ударом для Кеке. Оно не только не могло не задеть ее самолюбия, но и означало крушение ее надежд на благополучное будущее единственного сына. Поэтому возникновение конфликта между ним и матерью представляется вполне реальным. Но неужели в Гори Сосо не мог найти приюта у своего дяди Глаха, других родственников или знакомых?
Возникает мысль о том, что в садах Гамбареули он скрывался не только от матери. В связи с этим несомненный интерес представляет свидетельство Г. Елисабедашвили, который утверждал, что перед исключением из семинарии «товарища Сталина хотели арестовать»{3}.
В последних числах мая — начале июня, когда в семинарии закончились экзамены и ее воспитанники стали разъезжаться по домам, в Гори появился Миха Давиташвили, который забрал Сосо с собой в Цроми.
Из воспоминаний брата Михи Петра Давиташвили: «Здесь Сосо самозабвенно принялся за самообразование <…>. Миша и Коба как раз здесь начали свою конспиративную жизнь. В Цроми к ним часто приезжали товарищи <…>. Между прочим <…> приезжал Ладо Кецховели»{4}.
Можно лишь предполагать, что скрывается за словами «начали свою конспиративную жизнь» и с какой целью Ладо Кецховели приезжал в Цроми. Однако пребывание И. В. Джугашвили здесь летом 1899 г. действительно стало важным моментом в его биографии.
Именно в это время горийский уездный начальник получил из Тифлиса распоряжение произвести в доме священника Н. Э. Давиташвили обыск{5}. Никаких документов, связанных с этим обыском, обнаружить пока не удалось. Ничего не известно и о его причинах. Сам Н. Э. Давиташвили политической деятельностью не занимался. Нет никаких данных о том, что к этому времени в поле зрения полиции находился его сын Миха.
Исполнение полученного распоряжения было доверено секретарю уездного правления Д. В. Гогохия. А поскольку его жена приходилась Н. Э. Давиташвили племянницей, прежде чем нагрянуть к своему родственнику, Д. В. Гогохия отправил в Цроми «осетина Джиора Гасишвили», чтобы он предупредил Н. Э. Давиташвили о предстоящем визите. Неизвестно, нужна ли была такая предосторожность. Во всяком случае, обыск не дал никаких результатов{6}.
Так летом 1899 г. произошло первое известное нам знакомство И. В. Джугашвили с полицией.
После этого он возвратился в Гори. Имеются сведения, что здесь на квартире В. Т. Хаханишвили он встречался с Михаилом Монаселидзе и Ладо Кецховели. Одним из вопросов, который обсуждался ими, был вопрос о необходимости изменения характера деятельности местной социал-демократической организации. Речь шла о переходе от пропаганды марксизма к активным действиям и создании нелегальной типографии{7}. Приехавшему в августе этого же года из Петербурга в Гори Давиду Багдавадзе запомнилось, что Ладо Кецховели выступал с инициативой организации забастовки рабочих тифлисской конки{8}.
Когда 1 сентября возобновились занятия в Тифлисской православной семинарии, среди тех, кто продолжил их, был и Миха Давиташвили. Однако, едва сев за парту, он уже 16 сентября подал заявление об уходе из семинарии{9}.
Ежегодно на страницах «Духовного вестника грузинского экзархата» публиковались списки воспитанников, окончивших семинарию, переведенных в следующий класс или же отчисленных за неуспеваемость и по другим причинам. По окончании 1898/99 учебного года количество отчисленных не отличалось от количества отчисленных в предшествовавшие годы{10}. Если же сравнить списки выдержавших переводные экзамены (май 1899 г.) со списками дошедших до конца следующего учебного года (май 1900 г.), обнаруживается отсутствие в них значительного количества воспитанников{11}.
Знакомство с документацией семинарии показывает, что более Двадцати человек исчезли из ее списков в июле — сентябре 1899 г., т. е. уже после того, как были подведены итоги 1898/99 учебного года{12}.
Существует версия, будто бы, уходя из семинарии, И. В. Джугашвили выдал начальству своих товарищей по ученическому кружку. Подобным образом он якобы хотел увлечь их за собой в революционное движение{13}. Данная версия вызывает сомнения. И не только потому, что некоторые воспитанники ушли из семинарии сами, и не только потому, что некоторые члены сталинского ученического кружка продолжали обучаться в семинарии после рассматриваемых событий, но и потому, что И. В. Джугашвили не мог не понимать, что если бы он действительно выдал своих товарищей, такой поступок имел бы для него самые печальные последствия.
«Весь этот эпизод, подхваченный легковерными биографами, — писал Л. Д. Троцкий, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к И. В. Сталину, — несет на себе явственное клеймо измышления <…>. Если бы даже Сосо оказался способен на такой шаг <…> совершенно невозможно допустить, чтобы партия потерпела его после этого в своих рядах»{14}.
Когда волна отчислений прошла, И. В. Джугашвили вернулся в Тифлис.
2 октября ему было выдано свидетельство об окончании четырех классов. В нем говорилось, что он «при поведении отличном оказал успехи». И далее шел перечень 20 предметов. По двум из них (церковно-славянское пение и логика) значилась оценка «5», по трем — (гомилистика, основы богословия, церковная история) — оценка «3», по остальным — оценка «4»{15}. Если вспомнить, как И. В. Джугашвили учился в третьем-четвертом классах, а также принять во внимание его оценки по поведению, данное свидетельство не может не вызвать удивления.
В свидетельстве об окончании четырех классов семинарии важное значение имели не только значившиеся в нем оценки, но и следующая запись: «Означенный в сем свидетельстве Джугашвили в случае непоступления на службу по духовному ведомству обязан уплатить Правлению Тифлисской духовной семинарии по силе Высочайше утвержденного 26 июня 1891 г. определения Святейшего Синода от 28 марта, 18 апреля того же года за обучение в семинарии двести (200) руб. Кроме того, Джугашвили обязан уплатить Правлению Тифлисской духовной семинарии восемнадцать руб. 15 коп. (18 руб. 15 коп.) за утерянные им из фундаментальной и ученической библиотек названные семнадцать книг»{16}.
И далее: «Вышепоименованный Джугашвили во время обучения в семинарии содержался на счет епархии, которой остался должен четыреста восемьдесят руб. (480 руб.) В случае непоступления его, Джугашвили, на службу по духовному ведомству или на учебную службу в начальных народных школах согласно параграфа 169 Высочайше утвержденного 22 августа 1884 г. Устава православных духовных семинарий он обязан возвратить сумму, употребленную на его содержание и означенную в этом свидетельстве семинарским правлением»{17}.
Таким образом, перед И. В. Джугашвили открывалась перспектива: или пойти на духовную службу, или же стать учителем. В противном случае он обязан был вернуть семинарии 680 руб. Для человека, не имевшего в кармане ни гроша, эта сумма являлась почти фантастической.
При желании И. В. Джугашвили мог найти место и на духовной службе, и в системе народного образования. Однако оставшись в Тифлисе, он избрал другой путь. Едва ли не единственным источником, свидетельствующим о том, чем он занимался после исключения из семинарии, является «литера Б», заполненная во время его пребывания под арестом помощником начальника Кутаисского ГЖУ по Батумской области летом 1902 г. На вопрос «средства к жизни» И. В. Джугашвили ответил следующим образом: «Служба в учреждениях, в конторе Абесадзе, обсерватории и иногда давал уроки»{18}. Кому именно он давал уроки, какие учреждения имел в виду и что представляла собой контора Абесадзе, остается неизвестным.
Более определенными сведениями мы располагаем о его местожительстве. «В 1899–1900 гг., — вспоминал Д. Е. Каландарашвили, — на бывшем Михайловском проспекте в доме № 102 я занимал три комнаты. В одной из лучших комнат у меня жил товарищ Сосо Джугашвили <…> со своим товарищем Михой Давиташвили. Сильвестр Джибладзе привел его к нам как в надежную семью»{19}.
Пробыл И. В. Джугашвили в этой «надежной семье» недолго. Расставание с ним Д. Е. Каландарашвили позднее объяснял своим переездом на другую квартиру. Однако если это переселение произошло в 1900 г., то И. В. Джугашвили оставил квартиру Д. Е. Каландарашвили в 1899 г.{20} Следовательно, или последнего подвела память, или же он не пожелал называть действительную причину расставания со своим ставшим к моменту написания воспоминаний знаменитым квартирантом. А поскольку после 1899 г. Д. Е. Каландарашвили и И. В. Джугашвили, продолжая жить в одном городе и являясь членами одной партийной организации, не только больше не поддерживали отношений, но даже не встречались, невольно возникает мысль, что их расставанию предшествовал конфликт{21}.
Этот конфликт мог быть связан с теми разногласиями, которые осенью 1899 г. возникли внутри Тифлисской организации РСДРП. И. В. Джугашвили снова появился в Тифлисе в тот момент, когда Ладо Кецховели развернул агитацию за переход к активным действиям{22}. Для обсуждения поднятого им вопроса редакция «Квали» созвала специальное совещание. Возражения оппонентов Л. Кецховели сводились к тому, что организация мала и первое же открытое выступление приведет к ее разгрому. Эти аргументы были поддержаны большинством собравшихся, в результате чего, по свидетельству С. Аллилуева, Ладо Кецховели ушел с совещания, что называется, хлопнув дверью{23}.
Не сложив оружие, он продолжал искать сторонников и к концу 1899 г. сумел склонить на свою сторону Сильвестра Джибладзе, Севериана Джугели, Раждена Каладзе, А. Окуашвили, Вано Стуруа, Г. Чхеидзе, А. Н. Шатилова и некоторых других{24}.
Первоначально возникшие разногласия не выходили за рамки актива Тифлисской организации РСДРП. Одним из первых, кто вынес их на суд рабочих, был И. В. Джугашвили. На заседании своего кружка он подверг Н. Жорданию и других руководителей организации резкой критике{25}. Об этом стало известно редакции «Квали». По одним данным, возникший конфликт удалось ликвидировать{26}, по другим — против И. В. Джугашвили последовали санкции — у него отобрали кружок, которым он руководил{27}.
Отголоски этого конфликта нашли отражение в воспоминаниях Д. Е. Каландарашвили: «Тов. Сосо, — отмечал он, — упрекал Силибистро (речь идет о С. Джибладзе. — А.О.), — в том, что они ведут среди рабочих преимущественно культурно-просветительную работу и не воспитывают их революционерами». И далее: «Мне часто приходилось слышать от наших, что взгляды Сосо совершенно иные, чем у других»{28}. А поскольку сам Д. Е. Каландарашвили, по всей видимости, разделял позицию редакции «Квали», конфликт между И. Джугашвили и руководителями организации превратился в конфликт между хозяином квартиры и его квартирантом. Не стало ли это одной из причин, которые заставили И. В. Джугашвили покинуть квартиру Д. Е. Каландарашвили?
На этот раз на помощь Сосо пришел Вано Кецховели, который после ухода из семинарии с 20 октября работал и жил в Тифлисской физической обсерватории{29}. «Товарищ Сталин, — вспоминал он, — очутившись вне семинарии, не имел ни квартиры <…>, ни работы. Он знал о моем устройстве в обсерватории и поселился со мной»{30}.
Через некоторое время в обсерватории появилась вакансия. «В конце 1899 г., — читаем мы в воспоминаниях Н. Л. Домбровского, — вследствие ухода одного сотрудника, А. Вайсермана, освободилась должность практиканта-наблюдателя, на которую был принят И. Джугашвили»{31}. По свидетельству В. Кецховели, вакансия появилась «в конце ноября»{32}.
Это значит, что И. В. Джугашвили покинул квартиру Д. Е. Каландарашвили не ранее 20 октября — не позднее конца ноября.
Между тем хорошо известно, что в Тифлисскую физическую обсерваторию он был принят 28 декабря 1899 г.{33} Подобное расхождение, вероятно, объясняется тем, что оформлению на службу предшествовал испытательный срок, «требовалась предварительная трех-четырехнедельная практика, — объяснял В. Кецховели, — после чего новый работник зачислялся в штат»{34}.
В своей книге, посвященной И. В. Сталину, писатель Э. С. Радзинский, которого почему-то считают историком, пишет о том, как будущий вождь, которому «суждено было определять» ход событий XX в., став наблюдателем Тифлисской обсерватории, вглядывался на рубеже столетий «в глубь Вселенной»{35}. Между тем Тифлисская физическая обсерватория не имела никакого отношения к астрономии. Она являлась обыкновенной метеорологический станцией.
О том, как протекала работа наблюдателя этой обсерватории, мы можем судить на основании воспоминаний В. Бердзеношвили:
«В неделю два раза нам приходилось дежурить, — писал он. — Дежурство дневное начиналось рано утром, в полседьмого, и длилось до 10 часов вечера. Ежечасно мы обходили все приборы, имевшиеся на территории метеорологической площади, отсчитывавшие температуру, наблюдали за облачностью, ветром, давлением и результаты наблюдения заносили в специально на то предназначенные тетради. Ночное дежурство начиналось вечером, в половине девятого, и продолжалось до восьми утра. Тут уже никаких перерывов на обед не предполагалось <…>. После бессонной ночи, проведенной у метеорологических приборов, дежурный имел свободный день <…>. Заработная плата вычислителю-наблюдателю не превышала 20 рублей в месяц. И только прослужившему полгода надбавляли рублей 5, не больше <…>. Наблюдатели занимали четыре жилых комнаты при самой обсерватории <…>. Над нами во втором этаже находилась квартира директора обсерватории <…>. Наблюдателей было шесть, так называемых вольных, и один штатный, который в неделю раз замещал каждого наблюдателя»{36}.
А вот что писал Н. Л. Домбровский: «Дежурный наблюдатель обязан был являться к семи утра <…>. Дневной дежурный производил наблюдения до девяти вечера, к этому времени являлся сменяющий его ночной дежурный <…>, сменившийся дневной дежурный на следующий день являлся на работу в вычислительную, где и производил обработку наблюдений, поступивших в обсерваторию со всего Кавказа. Ночной же дежурный после дежурства отправлялся на отдых и на работу в вычислительную являлся уже на следующий день, а через день вновь вступал на дневное дежурство»{37}.
Сохранились документы, из которых явствует, что первоначально И. В. Джугашвили получал 20 руб. в месяц{38}, с 20 апреля 1900 г. его жалованье было увеличено до 25 руб.{39}