Возвращение

Возвращение

В 1904 г. Сибирская железная дорога с востока на запад шла до Челябинска. Отсюда одна ветка уходила на север: Челябинск — Екатеринбург — Пермь — Вятка — Котлас, другая — на запад до Сызрани, где она снова раздваивалась: один путь шел на северо-запад до Рязани и далее до Москвы, другой — на юго-запад до Ртищева, здесь тоже существовала железнодорожная развилка, а затем шла уже целая паутина дорог^{1}.

Независимо от того, как добирался на Кавказ бежавший из ссылки И. В. Джугашвили, по железной дороге он не мог миновать Ростов-на-Дону и Баку. Весь путь от Новой Уды требовал не менее 10 дней. Поэтому в Тифлисе он появился не ранее 15 января 1904 г.^{2}.

Имеются сведения, что здесь по возвращении он познакомился с Львом Борисовичем Розенфельдом, получившим позднее известность под фамилией Каменев, который нашел ему убежище на квартире рабочего Морочкова^{3}.

Л. Б. Розенфельд был сыном потомственного почетного гражданина инженера Бориса Ивановича (Иоахимовича) Розенфельда и родился 22 июля 1883 г., по одним данным, в Вильно, по другим — в Москве. В 1896 г. он был принят в 4-й класс Второй тифлисской гимназии, в которой обучался вместе с сыном Г. Е. Церетели Ираклием, ставшим позднее известным меньшевиком, и сыном Спандиара Спандаряна Суреном, который уже упоминался ранее^{4}. Закончив гимназию, в 1901 г. Л. Б. Розенфельд поступил в Московский университет^{5}. Осенью 1902 г. он побывал за границей, где на праздновании юбилея «Бунда» познакомился с Ольгой Давидовной Бронштейн (позднее она стала его женой), брат которой Лев в это время активно сотрудничал в газете «Искра» и был известен в партийных кругах под фамилией Троцкий^{6}.

Поскольку 30 января 1904 г. Л. Б. Розенфельд уже находился в Москве^{7}, его встреча с И. В. Джугашвили могла произойти не ранее 15 — не позднее 25 января.

К этому времени в Тифлисе прошли крупные аресты в ночь с 5 на 6, 13 и 20 января. «На Кавказе, — сообщала 20 января Н. К. Крупская в своем письме Л. М. Книпович, — взято около 150 человек»^{8}. Когда И. Джугашвили появился в Тифлисе, многие его товарищи и знакомые находились в ссылке или в тюрьме, многие вынуждены были покинуть Тифлис и переселиться в другие города Кавказа или же уехать за его пределы, в том числе за границу. В частности, его бывший школьный товарищ Миха Давиташвили к этому времени находился в Лейпциге. Одним из немногих, кого И. В. Джугашвили застал в Тифлисе, был Миха Бочаридзе^{9}. Именно у него в начале 1904 г. он познакомился с рабочим С. Я. Аллилуевым, который позднее, в 1918 г., стал его тестем^{10}.

Оставаться в Тифлисе было небезопасно, и И. Джугашвили решил вернуться в Батум. «Мы, — вспоминал батумский рабочий Федор Гогоберидзе, — получили письмо, нам сообщили, что Сталину удалось сбежать из ссылки и что ему необходимы деньги на дорогу. Мы, все рабочие, с радостью собрали нужную сумму и отослали ее, а через некоторое время Сталин приехал к нам»^{11}.

Одна из первых семей, которую он посетил в Батуме и где нашел убежище, была семья Натальи Киртава-Сихарулидзе. «На второй день, — вспоминала она, — Сосо дал знать комитету о своем приезде и желании продолжать работу»^{12}.

По свидетельству И. Цивцивадзе, данный вопрос действительно обсуждался на заседании Батумского комитета РСДРП^{13}. Казалось бы, комитет должен был сразу ухватиться за это предложение, поскольку И. В. Джугашвили хорошо знал город и имел широкие связи среди рабочих. Вопреки этому комитет, возглавляемый И. Рамишвили, не только отклонил сделанное ему предложение, но и постановил не допускать И. В. Джугашвили к партийной работе^{14}.

Более того, «меня же, — вспоминала Н. Киртава-Сихарулидзе, — Рамишвили вызвал в комитет и стал кричать: „У тебя остановился Джугашвили?“ — „Да“, — отвечаю. „Должна прогнать из дома, в противном случае исключим тебя из наших рядов“»^{15}.

Реакция, которая не может не вызвать удивления.

Когда Наталья сообщила о своем разговоре с И. Рамишвили, И. В. Джугашвили оставил ее квартиру, сказав, что уходит к Лаврентию Чичинадзе^{16}. К сожалению, восстановить полную картину его перемещений по Батуму в начале 1904 г. пока удалось только фрагментарно. Известно, что И. В. Джугашвили обращался с просьбой подыскать ему квартиру к бывшему рабочему завода Манташева Владимиру Максимовичу Джибути. «Так как моя квартира находилась на примете у полиции, — вспоминал В. М. Джибути, — я устроил тов. Сосо у Трифона Джибладзе, проживавшего по Тбилисской улице в доме Тер-Акопова. Он некоторое время жил у Джибладзе, а оттуда его перевели к Димитрию Джибути (помощнику врача…)»^{17}. Имеются сведения, что И. В. Джугашвили жил также у С. Джибути. Позднее С. Джибути вспоминал: «И. Рамишвили три раза приходил ко мне и требовал, чтобы я не укрывал тов. Сосо»^{18}. По воспоминаниям Косты Осепашвили, несколько Дней И. В. Джугашвили провел у него. «В 1904 г., — вспоминал он, — тов. Сосо опять приехал в Батум. Одно время был у меня, затем я перевел его в дом Коли Габуния (ул. Шаумяна, № 44)»^{19}.

Однако, как писала Н. Киртава-Сихарулидзе, «там же стали выслеживать его», и он вынужден был снова обратиться к ней, на этот раз с просьбой не только дать убежище, но помочь вернуться в Тифлис. Нужны были деньги. Речь шла всего лишь о полутора рублях, но и эту небольшую сумму оказалось достать непросто. Так, когда она обратилась с подобной просьбой к Владимиру Джибладзе, тот отказался помочь^{20}. Уехать из Батума И. В. Джугашвили удалось только с помощью Ермиле Джавахидзе^{21}.

Факт пребывания И. Джугашвили на квартире Е. Джавахидзе подтверждала его жена Вера (урожденная Ломджария). «Я, — писала она в своих воспоминаниях об И. В. Сталине, — снова увидела его в 1904 г. Он бежал из ссылки. У нас товарищ Сталин появился в солдатской одежде… Товарищ Сталин прожил у нас несколько дней». Из других воспоминаний Веры Ломджария-Джавахидзе: «Тов. Сосо до отъезда в Тбилиси две недели прятался в нашей квартире. Затем мой муж в своем вагоне довез его до Тбилиси»^{22}.

Не исключено, что помощь Е. Джавахидзе заключалась в том, что он передал его другому кондуктору, своему знакомому И. Мшвидабадзе. «В 1904 г., — вспоминал тот, — я видел тов. Сталина у Григория Джибладзе в Безымянном переулке… После совещания я надел на него железнодорожную форму и привез в Тифлис»^{23}.

Получается, что И. В. Джугашвили провел в Батуме не более месяца и за это время сменил как минимум восемь квартир. А затем ему было отказано даже в мизерной денежной помощи. В чем же дело? Почему Батумская организация так неприветливо встретила своего недавнего организатора и руководителя?

Ответ на этот вопрос частично содержится в черновике одной из статей Ф. Махарадзе, который отмечал: «Чтобы оправдать перед рабочими такое отношение к т. Сталину, по наущению Рамишвили пустили самые нелепые и вместе с тем возмутительные слухи про него. Ввиду этого т. Сталин вынужден был покинуть Батум»^{24}.

Ф. Махарадзе не уточнял, что это были за слухи. Однако показательно, что по времени возвращение И. В. Джугашвили в Батум совпало с появлением в организации слухов о провокации. «Распространились слухи, — вспоминал Ной Богучава, — что среди нас есть провокатор»^{25}.

Есть основания думать, что ни батумские, ни тифлисские товарищи не имели отношения к организации побега И. В. Джугашвили из ссылки. А между тем некоторые его обстоятельства не могли не вызвать подозрений. С одной стороны, у И. В. Джугашвили не было денег для переезда из Тифлиса в Батум, он не мог наскрести даже полутора рублей для отъезда из Батума, с другой стороны, в его распоряжении оказались средства, позволившие ему из Сибири добраться до Кавказа.

Чтобы иметь представление, о каких суммах идет речь, проделаем следующий расчет. В 1904 г. в Иркутской губернии проезд гужевым транспортом оценивался в 3 коп. за лошадь на одну версту^{26}. Если исходить из того, что путь от Новой Уды до станции Тыреть составлял не менее 150 верст^{27}, то даже при нормальных условиях дорога стоила не менее 4 руб. 50 коп. А так как И. В. Джугашвили ехал один и должен был уплатить за дорогу в оба конца, этот показатель следует увеличить как минимум до 9 руб. Если же учесть, что в дальний путь обычно запрягали пару, а то и тройку лошадей и что в плату необходимо включить цену за риск, то дорога от Новой Уды до станции Тыреть должна была бы обойтись И. В. Джугашвили не менее чем в 18–20 руб. От станции Тыреть до Иркутска самый дешевый билет третьего класса стоил 2 руб. 71 коп., от Иркутска до Самары — 22 руб. 40 коп.^{28}, от Самары до Тифлиса — не менее 15 руб.^{29} Следовательно, только дорога требовала более 50 руб. К этому нужно добавить расходы, связанные с приобретением зимней одежды и документов, а также на питание в пути. Поэтому «стоимость» побега из Сибири составляла около 100 руб.

Первый же вопрос, который должен был возникнуть у руководителей Батумской организации РСДРП, каким образом И. В. Джугашвили удалось раздобыть подобные средства и так просто оказаться на воле. Мы не знаем, как он отвечал, но его объяснения, вероятно, были встречены с подозрением.

Пищу для подобных подозрений могли дать и рассказы И. В. Джугашвили о некоторых обстоятельствах побега.

Вот один из них, который в 1936 г. со слов рабочего Д. Вадачкория записал художник М. Успенский. «Он, — вспоминал Д. Вадачкория об И. В. Сталине, — мне рассказывал, живя у меня, как он бежал из ссылки. Сделав себе поддельное удостоверение, что он является якобы агентом, он направился в Россию. В пути он заметил шпика, который стал следить за ним. Видя, что положение ухудшается, Сталин обратился на одной из станций к жандарму, показал ему свое удостоверение и указал на шпика как якобы подозрительное лицо, последний был снят с поезда и арестован. Сталин продолжал путь»^{30}.

Сохранились и воспоминания самого Д. Вадачкории^{31}, которые в 1937 г. были опубликованы на страницах сборника «Батумская демонстрация 1902 г.» и полностью соответствуют их оригиналу^{32}.

Что это было за удостоверение, мы не знаем. До сих пор ни одного факта выдачи подобных удостоверений не известно. Мог ли его И. В. Джугашвили изготовить сам? Выписать его от руки было нетрудно. Но для того чтобы оно приобрело хоть какую-то значимость, его обязательно должна была скреплять печать уездного полицейского исправника. Сделать это без помощи гравера или же мастера резьбы по дереву И. В. Джугашвили не мог. Маловероятно, чтобы такой мастер проживал в Новой Уде. Следовательно, если подобное удостоверение действительно существовало, оно или было подделано где-то в другом месте, или же на нем должен был быть оттиск настоящей печати.

Как бы там ни было, история с подложным удостоверением тоже могла вызвать подозрения в отношении рассказчика.

Покинув Батум, И. Джугашвили вернулся в Тифлис. Где он поселился и на какие средства жил, можно только предполагать. Но он не бедствовал. Об этом свидетельствуют воспоминания Н. Киртава-Сихарулидзе, из которых явствует, что через некоторое время он прислал ей письмо, в котором приглашал ее переселиться к нему в Тифлис. Она не приняла это приглашение^{33}.

Между тем 1 марта 1904 г. в Батуме произошла демонстрация, за которой последовали аресты^{34}. Был разгромлен почти весь прежний комитет^{35}. Во главе нового комитета встал Г. С. Согорошвили^{36}, который находился в близких отношениях с погибшим к этому времени в тюрьме Ладо Кецховели^{37}. Изменился и состав комитета^{38}.

Узнав об этом, И. В. Джугашвили снова отправился в Батум[34]. Одним из первых, кого он встретил здесь, был Георгий Кобулашвили, который устроил его к Ною Чхеидзе^{39}, затем И. В. Джугашвили перебрался к Доментию Вадачкории. «Жил у меня он около месяца… — вспоминал Д. Вадачкория. — Он ходил в черном тулупе и длинной шерстяной папахе»^{40}.

В нашем распоряжении нет сведений о том, что на этот раз И. В. Джугашвили был допущен к партийной работе, однако новый комитет, судя по всему, отказался от того бойкота, которому он был подвергнут первоначально. Более того, имеются данные, что, находясь весной 1904 г. в Батуме, И. В. Джугашвили участвовал в нескольких партийных собраниях^{41}. Во время одного из них в доме Илико Шарамадзе к нему подошла Н. Киртава-Сихарулидзе, «но, увидя меня, — вспоминала она, — он крикнул с озлоблением: „Уйди от меня“»^{42}. Видимо, ее отказ перебраться к нему в Тифлис был воспринят им как смертельная обида.

18 апреля / 1 мая 1904 г. батумские социал-демократы решили отметить Первое мая на море. В этой маевке принял участие и И. В. Джугашвили. В море среди ее участников произошла ссора, закончившаяся дракой на берегу. И. В. Джугашвили был серьезно избит^{43}.

После этого, совершенно неожиданно для хозяина квартиры, И. В. Джугашвили исчез из Батума^{44}. Не исключено, что и на этот раз ему помог кондуктор И. Мшвидабадзе и, вполне возможно, что именно к этому времени относятся его воспоминания о том, как он вывез И. В. Джугашвили из Батума в запломбированном товарном вагоне^{45}.

Куда мог бежать избитый и по кавказским обычаям опозоренный И. В. Джугашвили? В Тифлисе его никто не ждал. Более того, там ему пришлось бы давать объяснение произошедшему. Поэтому из Батума он направился домой, в Гори. Его появление у матери могло привлечь к себе внимание полиции. Поэтому, по воспоминаниям Марии Зааловны Катиашвили (урожденной Хабелашвили), убежище он нашел в доме своего дяди Глаха Геладзе^{46}.

Пребывание И. Джугашвили весной 1904 г. в Гори подтверждается воспоминаниями В. Кецховели. «Покинув Батум, И. В. Джугашвили приехал в Гори, — писал В. Кецховели и уточнял: — В апреле 1904 г. я вторично встретился с т. Сосо в Гори». Сообщая об этой встрече, В. Кецховели отмечал, что И. Джугашвили был болен и оставался дома, пока не поправился^{47}.

Оказавшись не у дел и понимая, что порочащие его слухи делают невозможным дальнейшее его участие в революционной деятельности, И. В. Джугашвили решил апеллировать к тому органу, который стоял во главе всех социал-демократических организаций на Кавказе. Дело в том, что в 1903 г., когда И. В. Джугашвили находился в тюрьме, состоялся Первый съезд социал-демократических организаций Кавказа, на котором было принято решение об их объединении в Кавкавказский союз РСДРП и избран единый руководящий орган — Союзный комитет. Старейшим по возрасту. и революционному стажу в нем был М. Г. Цхакая. К нему через недавно вышедшего из тюрьмы Арчила Долидзе и апеллировал И. В. Джугашвили^{48}.

«В 1904 г., во время Русско-японской войны, — вспоминал М. Г. Цхакая, — один из моих старых знакомых товарищей (по кружку, где я занимался), незабвенный т. Ростом (Арчил Долидзе), легально сотрудничавший в одной тифлисской газете, написал мне конспиративное письмо в мое тогдашнее глубокое подполье… В письме он мне сообщил, что вот уже чуть не несколько месяцев и в Батуме, и здесь, в Тифлисе, разыскивает меня и хочет во что бы то ни стало лично видеться бежавший из Сибири т. Сосо, он же Коба (Джугашвили). Я назначил место и время свидания»^{49}.

Встреча состоялась. «Он, — читаем мы в воспоминаниях М. Г. Цхакаи об И. В. Сталине далее, — мне рассказал тогда всю свою эпопею работы и борьбы в Тифлисе, в Батуме и в тюрьмах, а Равно подробно остановился на удачной попытке побега с места ссылки, затем рассказал о своем пребывании в Батуме, где надеялся найти старых знакомых работников, и вместо этого столкнулся с будущими меньшевиками (Рамишвили, Чхиквишвили, Хомерики и К) <…>. И, наконец, заявил о своем решении начать сверху, с Кавказского союзного комитета (тогдашний краевой комитет партии) для будущей более продуктивной конспиративной работы. Вот почему он хотел видеть меня <…>. И не ошибся. Я ему посоветовал немного отдохнуть в Тифлисе и за это время познакомиться с новой нелегальной литературой о II съезде партии и пр. <…>. Для облегчения ему занятия я познакомил его с двумя товарищами — Ниной Аладжаловой и Датушем Шавердовым… и попросил их оказать ему всяческое содействие»^{50}.

Получается, что после встречи с И. В. Джугашвили М. Цхакая не решился сразу же допустить его к партийной работе. И это в условиях, когда после январских арестов социал-демократическое движение Грузии лишилось многих своих активных работников. Если верить словам М. Цхакаи, получается, что сделанная им пауза была вызвана заботой об И. В. Джугашвили: «Я посоветовал ему немного отдохнуть». Между тем ему не могло не быть известно, что, после побега из ссылки И. В. Джугашвили «отдыхал» уже более трех месяцев. Поэтому причину сделанной паузы нужно искать в чем-то другом.

Ничего на этот счет не писала и Н. Н. Аладжалова, которая оставила воспоминания о своем революционном прошлом. Причем, несмотря на то что они были написаны еще при жизни Сталина, она предпочла обойти стороной обстоятельства своего знакомства с вождем^{51}.

М. Цхакая не спешил с использованием И. В. Джугашвили как профессионального революционера. «На одьом из следующих свиданий, — вспоминал он, — познакомил его с характером при-. нятых II съездом программы и устава, а равно с произошедшим расколом партии на меньшинство и большинство <…>. Я его попросил написать свое credo… Он это сделал через несколько дней. Я посоветовал ему <…> написать статью, хотя бы по параграфу 9 программы партии по национальному вопросу <…>. Через месяц он принес довольно объемистую тетрадь»^{52}. В своих воспоминаниях М. Г. Цхакая, по всей видимости, допустил ошибку. Написанная И. В. Джугашвили в это время статья по национальному вопросу, опубликованная в 1904 г. на страницах «Борьбы пролетариата», была невелика по объему^{53}. Поэтому, вероятнее всего, он имел в виду то самое «Кредо», которое разыскивал И. В. Сталин в 1925 г.^{54}.

Но и после этого И. В. Джугашвили продолжал оставаться не У дел. Только «через другой месяц, — писал М. Цхакая, — я отправил т. Сосо в Кутаисский район в Имеретино-Мингрельский комитет»^{55}.

Это значит, что между обращением И. В. Джугашвили к М. Г. Цхакаи через А. Долидзе и его возвращением к партийной работе прошло более двух месяцев. Что же удерживало М. Цхакаю от направления И. Джугашвили на партийную работу?

Вероятнее всего, взятая им пауза была связана с тем, что Союзный комитет проверял те самые «порочащие» слухи, которые заставили И. Джугашвили покинуть Батум. Если учесть, что, покинув 18 апреля Батум, он некоторое время провел в Гори, а затем более двух месяцев томился в Тифлисе, то к партийной работе мог вернуться не ранее июля 1904 г., т. е. только через полгода после побега из ссылки.

Эта датировка подтверждается воспоминаниями члена Имеретино-Мингрельского комитета Сергея Ивановича Кавтарадзе[35]. «Не то в конце июля, не то в начале августа 1904 г., — вспоминал он, — в Кутаис приехал представитель Кавказского союзного комитета Сосо Джугашвили. Он взял кличку Коба»^{56}. Сразу же было решено обновить Имеретино-Мингрельский комитет, в состав которого, по свидетельству С. И. Кавтарадзе, кроме него и И. В. Джугашвили вошли Б. Бибинейшвили, Н. Карцивадзе, С. Киладзе^{57}.

О том, что свою деятельность в Кутаиси И. В. Джугашвили начал с реорганизации Имеретино-Мингрельского комитета РСДРП, писал и Б. Бибинейшвили: «Для руководства работой к нам приехал товарищ Сталин. Состав комитета был обновлен. В него вошли Сосо Джугашвили, С. Кавтарадзе, Н. Карцивадзе и члены Союзного комитета Саша Цулукидзе и Миша Окуджава»^{58}.

Обновленный комитет начал с организации типографии, которая была размещена в доме Васо Гогиладзе и находилась в нем до февраля 1906 г.^{59} Одновременно, как вспоминал В. Бибинейшвили, «во второй половине 1904 г.» усилилась «революционная работа по деревням», и вскоре «вся Кутаисская губерния покрылась нелегальными революционными организациями»^{60}.