Из истории архивных «чисток»
Из истории архивных «чисток»
В любом учреждении существует правило, в соответствии с которым по истечении определенного времени документы, утратившие непосредственное практическое значение, или уничтожаются, или передаются на архивное хранение. По всей видимости, первоначально Департамент полиции в этом отношении руководствовался общими нормами, которые существовали в Министерстве внутренних дел, а затем были разработаны специальные «Правила сдачи дел в архив Департамента полиции», в которые со временем вносились уточнения и дополнения{1}.
В рассматриваемое время действовали «Правила», утвержденные 19 декабря 1894 г., а затем скорректированные 29 августа 1909 г. В соответствии с ними допускалось уничтожение или же сдача в архив только оконченных дел. Причем все передаваемые в архив дела должны были иметь внутреннюю опись, т. е. перечень находящихся в нем документов, отпуски (т. е. копии) которых требовалось заверить, а листы пронумеровать. Обязательным являлось составление сдаточной описи, один экземпляр которой оставался в том подразделении, откуда поступали дела, а второй вместе с делами передавался в архив. Сдаточная опись могла содержать перечень только сдаваемых дел или же дублировать действующую делопроизводственную опись за тот или иной год с указанием в ней — подлежат ли сдаваемые дела уничтожению или хранению. В последнем случае следовало отметить срок хранения, по истечении которого эти дела тоже подлежали уничтожению{2}.
Таким образом, некоторые документы карательных органов дореволюционной России, содержащие сведения об И. В. Джугашвили, могли быть уничтожены еще до 1917 г.
Первая специальная чистка архивов карательных органов дореволюционной России была произведена в дни февральского переворота и сразу же после падения монархии.
Уже 27 февраля в Петрограде начался разгром губернского жандармского управления и местного охранного отделения, пострадал Департамент полиции{3}.
28 февраля первым начальником милиции Петрограда был назначен архитектор Дмитрий Андреевич Крыжановский, его помощником стал инженер Моисей Абрамович Метт, а начальником охраны Литейной части, на территории которой находился Департамент полиции, присяжный поверенный Борис Германович Кнатц[7]{4}.
Именно Б. Г. Кнатц 1 марта взял под охрану Департамент полиции и первым получил доступ к его архиву{5}.
На следующий день возникло Временное правительство, пост министра юстиции в котором занял депутат IV Государственной думы эсер А. Ф. Керенский. Первый приказ, который вышел из-под его пера (был опубликован 3 марта), гласил: «Поручается академику Академии наук Нестору Александровичу Котляревскому[8] вывести из Департамента полиции все бумаги и документы, какие он найдет нужными, и поместить их в Академию наук»{6}, после чего без документального оформления началась передача архива Департамента полиции Н. А. Котляревскому{7}.
4 марта была создана Чрезвычайная следственная комиссии для расследования противозаконных действий бывших министров и прочих должностных лиц (ЧСК), члены которой тоже получили доступ к архиву Департамента полиции. Председателем комиссии стал присяжный поверенный Николай Константинович Муравьев{8}. 10 марта Временное правительство создало специальную Комиссию по разбору дел Департамента полиции. Ее возглавил историк Павел Елисеевич Щеголев{9}. Деятельность этой комиссии курировал товарищ министра внутренних дел князь Сергей Дмитриевич Урусов{10}. 15 июня 1917 г. она была преобразована в Особую комиссию по обследованию деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных ему учреждений{11}.
Показательно, что А. Ф. Керенский, Н. А. Котляревский, Н. К. Муравьев, С. Д. Урусов и П. Е. Щеголев фигурируют в списках лиц, принадлежавших или же подозреваемых в принадлежности к масонству{12}.
В апреле 1918 г. функции Особой комиссии по обследованию деятельности Департамента полиции были переданы Особой комиссии при Секретном отделе Историко-революционного архива в Петрограде, которую возглавил бывший эсер Н. С. Тютчев и которая просуществовала до конца 1919 г., когда ее функции перешли к Секретному столу того же архива, а позднее к Секретному отделу Архива революции и внешней политики{13}.
В Тифлисе о февральских событиях в Петрограде стало известно днем 2 марта. Обыск в губернском жандармском управлении был произведен около 6 марта, а передача власти в руки нового органа — Исполнительного комитета — произошла только 13 марта{14}. Поэтому жандармы имели возможность скрыть или же уничтожить наиболее секретные документы.
До Баку эхо петроградских событий донеслось к утру 3 марта. Не позднее 6 марта здесь тоже возник орган новой власти — Исполнительный комитет, который сразу же назначил нового начальника полиции. Им стал А. К. Леонтович. «7 марта, — сообщала газета „Каспий“, — начальник бакинской полиции гражданин А. К. Леонтович вызвал в управление полицмейстерства начальника жандармского управления и потребовал от него на основании постановления Исполнительного комитета немедленно сдать все дела и документы особо назначенной для этой цели Комитетом комиссии, во главе которой стоит гражданин А. Г. [Чочия]. Вместе с тем А. К. Леонтович потребовал от начальника жандармского правления выдать список всех секретных агентов управления»{15}.
«Нами, — вспоминал один из членов названной выше Особой комиссии А. Хачиев, — арестован был жандармский полковник, но из-за промедления в ликвидации этих учреждений жандармские ротмистры скрылись и унесли с собой или уничтожили списки провокаторов. С большим трудом удалось установить путем допроса бывшего начальника наружного наблюдения фамилии агентов-провокаторов, которые были арестованы»{16}. Сведения о них публиковались на страницах местной печати{17}. Однако эти сведения не имели исчерпывающего характера, поскольку начальник наружного наблюдения мог знать только некоторых секретных сотрудников, причем главным образом тех, кто находился на службе непосредственно перед февральскими событиями 1917 г.
С 1918 по весну 1921 г. Кавказ оказался в огне Гражданской войны, который уничтожил многие архивные документы, в том числе и документы органов политического сыска.
В Вологде сразу же после падения монархии власть перешла к губернскому временному комитету, при котором была создана Комиссия общественной безопасности. В ее ведение и перешел архив местного ГЖУ{18}. На протяжении Гражданской войны власть в Вологде принадлежала Советам, поэтому дореволюционные архивы должны были сохраниться с достаточной полнотой.
О том, как развивались события в Красноярске, существуют две версии.
По свидетельству А. Байкалова, в Красноярске Комитет общественной безопасности стал формироваться уже 28 февраля 1917 г. и на следующий же день поручил ему, А. Байкалову, взять под охрану губернское жандармское управление. «Я, — вспоминал А. Байкалов, — в ночь на 2 марта занял нарядом войск помещение жандармского управления. Офицеры были арестованы, унтер-офицеры отпущены по домам, а само помещение с его архивами поставлено под военную охрану»{19}. В следующую ночь на вокзале был арестован начальник Енисейского ГЖУ полковник Л. А. Иванов[9], который возвратился из Ачинска, где он находился по делам службы. 3 марта начала действовать комиссия по разбору архива жандармского управления, в которую кроме А. Байкалова вошли Е. Е. Колосов (эсер, позднее член Учредительного собрания), Тугаринов (хранитель Красноярского краеведческого музея), адвокат B. Я. Гуревич. Часть сведений о секретных сотрудниках была опубликована в 1917 г. в местной печати{20}.
По другим, более точным данным, Комитет общественной безопасности был создан в Красноярске лишь в ночь с 3 на 4 марта. Его возглавил ссыльный Б. И. Николаевский, ставший позднее известным историком. Только после этого «по постановлению Комитета общественной безопасности и Совета рабочих и солдатских депутатов [были] произведены аресты <…> начальника жандармского управления, жандармских ротмистров и нижних чинов жандармов. Из жандармского управления произведена выемка документов, находящихся теперь под охраной. При допросе жандармского ротмистра Оболенского[10] и беглом просмотре некоторых документов выяснилось участие в охранной работе многих провокаторов из числа ссыльных, рабочих и других, имена которых будут потом опубликованы»{21}.
Если Енисейское губернское жандармское управление находилось в Красноярске, то Енисейский розыскной пункт, который с октября 1915 г. возглавлял ротмистр Виктор Николаевич Руссиянов, располагался в Енисейске. По воспоминаниям Б. И. Николаевского, когда пришли арестовывать В. Н. Руссиянова, «то застали его за сжиганием дел у себя в кабинете»{22}.
За февральскими событиями последовали октябрьские, а с мая 1918 по начало 1920 г. Сибирь тоже оказалась в огне Гражданской войны. Многие архивные материалы органов политического сыска погибли.
Итак, в первые дни после падения царизма представители старой власти могли изъять и уничтожить по крайней мере некоторые самые секретные документы, в том числе осложнявшие выявление секретных сотрудников. Часть материалов, прежде всего в столице, погибла в ходе революции. Другие документы, пережившие февральские события в столице и на местах, на протяжении восьми месяцев 1917 г. находились в руках противников большевиков, которые имели возможность получить на руки все, что позволяло дискредитировать большевиков. Некоторые материалы погибли в годы Гражданской войны или же оказались в распоряжении белых правительств и интервентов. А то, что сохранилось в Советской России, прошло через руки органов ВЧК. И все документы, которые продолжали сохранять оперативный характер, несомненно, осели в архивах ВЧК — ОГПУ.
Поэтому, когда прекратилась война и открылась возможность обращения к архивам дореволюционных карательных органов царизма, они были уже изрядно «почищены».
В августе 1920 г. при Госиздате возникла Комиссия по изучению истории партии, которая 25 сентября того же года была преобразована в Комиссию для собирания и изучения материалов по истории Октябрьской революции и истории Коммунистической партии (Истпарт). Ее возглавил старый большевик Михаил Степанович Ольминский{23}. Со временем отделения Истпарта появились в столицах советских республик, в краевых и губернских городах{24}.
30 декабря 1922 г. был создан Институт К. Маркса и Ф. Энгельса{25}. 8 июля 1923 г. появилось сообщение о создании Института В. И. Ленина, который официально был открыт 31 мая 1924 г.{26} 10 мая 1928 г. ЦК ВКП(б) признал необходимым объединение Истпарта и Института В. И. Ленина{27}, а в 1931 г. произошло объединение Института В. И. Ленина с Институтом К. Маркса и Ф. Энгельса в Институт К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина (ИМЭЛ), переименованный после XX съезда КПСС в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС{28}.
После ликвидации Истпарта в двух городах (Баку и Ленинград) на основе его местных отделений возникли институты истории партии, а в Тбилиси — Историко-революционный и научный институт И. В. Сталина{29}, который затем был преобразован в Грузинский филиал ИМЭЛ{30}. В других городах материалы отделений Истпарта были переданы в партийные архивы соответствующих областей{31}.
Под руководством этих учреждений развернулось выявление документов, а также сбор и публикация воспоминаний по истории рабочего движения в России.
Не позднее 1925 г. к выявлению документов, касающихся революционной деятельности И. В. Сталина, подключился он сам. Удалось обнаружить его письмо к сотруднику Грузинского отделения Истпарта Севастию Талаквадзе от 2 января 1925 г., в котором он писал: «Материалы (свои статьи) получил. Благодарю Вас. Прошу: 1) не издавать эти и другие материалы без моей санкции, 2) прислать мне, если возможно, весь комплект „Дро“ и „Ахале дроеба“, в них помещен целый ряд моих статей без подписи, 3) обнаружить как-нибудь в архиве „Союзного комитета“ мою статью „Кредо“, написанную в начале 1904 г., 4) прислать мне комплект нелегального органа „Борьба“ и „Борьба пролетариата“. С товарищеским приветом И. Джугашвили (Сталин)»{32}.
Из этого явствует, что первоначально И. В. Сталина интересовало главным образом то, что лежало на поверхности и было доступно каждому. О том, что его беспокойство не было лишено оснований, свидетельствует уже упоминавшаяся публикация архивных документов о нем, которая появилась в декабре 1925 г. на страницах газеты «Заря Востока».
Разумеется, у И. В. Сталина не было времени для архивных поисков. Поэтому они были поручены И. П. Товстухе, который начал выявлять и изымать материалы об И. В. Сталине, мотивируя это необходимостью подготовки Собрания его сочинений.
Одним из наиболее ранних следов этой работы является письмо И. П. Товстухи от 8 марта 1927 г. на имя Н. И. Адоратского, в то время одного из руководителей Центрального архивного управления СССР: «В „Известиях“ от 6 марта имеется телеграмма из Вологды о нахождении там документов о пребывании Сталина в вологодской ссылке и о пересылке их в Центрархив. Очень прошу Вас распорядиться по получении документов или прислать нам их для просмотра, или дать копию их (работу по снятию копий мы оплатим). С ком. приветом Товстуха»{33}.
О каких именно документах в данном случае шла речь, установить пока не удалось. Однако обращает на себя внимание, что в деле № 301 Вологодского ГЖУ за 1911 г. и в деле № 65 Вологодского полицейского управления за тот же год, которые хранятся в бывшем Центральном партийном архиве ИМЛ при ЦК КПСС (сейчас это Российский государственный архив социально-политической истории, РГАСПИ, а ранее — Российский центр хранения и использования документов новейшей истории, РЦХИДНИ), первая заверительная запись была сделана в Архиве революции и внешней политики 12 мая 1927 г.{34}.
В конце 20-х гг. начинается выявление сталинских материалов на Кавказе.
В этом отношении показательно письмо секретаря Закавказского крайкома ВКП(б) Сефа И. П. Товстухе от 22 мая 1930 г.:
«…Мы, — писал Сеф, — закончили совсем сбор материалов в архивах жандармского управления и охранного отделения, характеризующих работу товарища Сталина в Закавказье. Нам повезло, так как в делах сохранились указатели, где хранится переписка о Сталине, и по этому указателю мы обнаружили до 250 листов документов. Если есть хоть какая-либо надежда, что этот материал в течение какого-либо периода будет просмотрен товарищем Сталиным, я его также привезу»{35}.
7 июня 1930 г. Сеф обратился с письмом в Закавказский крайком ВКП(б), по всей видимости, к Геворку Аветисяну: «Товарищ Геворк! Я получил телеграмму от секретаря т. Сталина т. Товстухи с просьбой привезти все материалы, по которым можно будет выявить окончательно написанное т. Сталиным. Я везу с собой ряд дел, газет и прокламаций. Прошу тебя выслать на имя Товстухи (с обязательством возврата) фельдъегерской [почтой] или привезти самому в период союзного съезда в Москву дела о тов. Сталине (три дела, хранящиеся у Вас), газету „Гудок“ за 1907, 1908 гг., газету „Бакинский пролетарий“ за 1907, 1909 гг. с приложением „Бакинского рабочего“ за 1907 г.»{36}
10 апреля 1931 г. за заведующего Истпартом при Закавказском краевом комитете ВКП(б) Измайлов направил И. П. Товстухе письмо № 59-с, в котором говорилось: «Препровождая при сем список материалов, относящихся к революционной деятельности товарища Сталина, и список дел, переданных товарищу Сефу для передачи Вам, просим подтвердить получение таковых. В случае неполучения вышлем копии имеющихся у нас материалов, дальнейшая проработка которых продолжается по нашим заданиям Центрархивом Грузии. Кроме того, просим по использовании указанные в списке дела вернуть по адресу: Тифлис, ул. Дзержинского, № 8, Закрайком, Истпарту». К письму был приложен список дел, содержавших листовки за 1902–1907 гг. и «Список материалов, относящихся к революционной деятельности товарища Сталина», включавший в себя 162 архивных дела{37}.
В этот же день, 10 апреля 1931 г., И. П. Товстухе было направлено письмо заведующего Грузинским Истпартом Готосладзе: «Препровождаю при сем список материалов, относящихся к революционной деятельности товарища Сталина, и список дел, переданных товарищу Сефу для передачи Вам», — говорилось в нем, и далее дублировался текст приведенного ранее письма Измайлова. В приложении был дан список прокламаций и статей Сталина{38}.
На рубеже 20–30-х гг. подобная же работа велась и в Баку. 12 февраля 1931 г. секретарь И. В. Сталина Александр Николаевич Поскребышев обратился в Институт истории партии им. С. Шаумяна с предложением «поискать документов тов. Сталина», а также с просьбой выслать комплект листовок и газеты «Бакинский пролетарий» за 1907–1910 гг.{39}.
Сохранился ответ директора института Рахметова А. Н. Поскребышеву, из которого явствует, что затребованные материалы были отправлены в Москву. К письму был приложен их перечень, в котором под № 5 значилось: «Перепечатка из дела градоначальника, II отд. № 37, конспект докладов тов. Сталина и его показания — 12 листов». «Одновременно сообщаем, — информировал Рахметов А. Н. Посребышева, — что Институтом приняты меры к выявлению материалов, имеющихся в Тифлисе и в Центральном архивном управлении и Баку, где просматриваются фонды бакинского градоначальника, жандармерии и сыскной полиции»{40}.
4 апреля 1931 г. директор бакинского Института им. С. Шаумяна Рахметов направил на имя И. П. Товстухи новое письмо:
«Сегодня выслал новую партию материалов. Я не знаю, надо ли отдельно послать Вам копию всего, или практически все, посылаемое А. Н. Поскребышеву, попадает к Вам. Считаю необходимым обратить Ваше внимание на то обстоятельство, что наш сотрудник, работавший в Тифлисе, обнаружил там ряд новых сталинских материалов. Однако у них не осталось списка посланного ранее товарищем Сефом. Далее, Вы пишете, что в феврале прошлого года Вы давали мне список статей Сталина. Здесь, видимо, недоразумение, ибо я зимой 1929–1930 гг. в Москве не был. А к стыду нашему надо сознаться, что товарищ Геворк Аветисян, который с Вами переписывался и на эту тему, считал эту работу своей личной работой, а не работой института, и после снятия его с работы у нас не оставил почти никаких следов, что он послал, какие у него описи и т. д. В связи со всем этим у меня встает такой вопрос: считаете ли Вы необходимым, чтобы мы, закавказские институты истории партии, вплотную взялись за дело помощи Вам в издании сочинений Сталина, или дело ограничится более или менее эпизодическим выполнением отдельных заданий?»
Далее в письме сообщались координаты Сефа: «Сеф работает в Культпроме Хамовнического РК в Москве. Я ему уже написал обо всем»{41}.
Сохранился недатированный отчет о командировке из Баку в Тифлис заведующего музеем Беленького, в котором сообщалось об обнаружении четырех дел, на обложке которых фигурировала фамилия Джугашвили. Далее отмечалось: «По словам работника Госархива Грузии и Института им. Сталина, тов. Сеф взял большое количество материалов из Госархива и Музея, не оставив никаких копий»{42}.
3 апреля 1932 г. директор Института истории партии им. С. Г. Шаумяна Морозов писал И. П. Товстухе:
«Согласно письма тов. Поскребышева, Институтом им. С. Г. Шаумяна были отправлены при письме № 239/с от 3 марта и № 267 от 3 апреля 1931 г. в ЦК ВКП(б) разные материалы о работе товарища Сталина в Баку в период 1907–1910 гг., о чем известили Вас письмом № 238/с от 3 марта и № 268/с от 3 апреля. Кроме то-. го, Институтом был тогда же командирован в Тифлис сотрудник, который занялся розыском материалов там. Наш сотрудник, работавший в Тифлисе, обнаружил там ряд новых материалов, которые также были пересланы Вам при письмах Закрайкома ВКП(б) за № 59/с от 10 апреля и № 62/с от 11 апреля 1931 г. Одновременно телеграфно было предложено б. директору Института Ратгаузеру выслать тов. Поскребышеву газету „Бакинский пролетарий“, № 7. Кроме упоминаемых материалов больше ничего нового у нас не имеется»{43}.
По всей видимости, после Закавказья настала очередь тех мест, где И. Сталин отбывал ссылку. 21 февраля 1932 г. И. П. Товстуха разослал сразу в несколько адресов письмо, в котором просил произвести просмотр газет и архивов с целью выявления материалов об И. В. Сталине, причем специально подчеркивалось, что эта работа должна быть проведена так, чтобы не привлекать к себе внимания{44}.
3 марта 1934 г. ИМЭЛ заключил специальный договор с Архивом революции и внешней политики на проведение фронтального обследования центральных и местных архивов на предмет выявления документов об И. В. Сталине{45}.
22 февраля 1936 г. Центральное архивное управление (ЦАУ) РСФСР препроводило в ИМЭЛ копию сообщения Красноярского краевого архивного управления об обнаружении документа, связанного с пребыванием И. В. Сталина в туруханской ссылке{46}. 2 марта того же года заместитель заведующего Партархивом ИМЭЛ обратился в ЦАУ с письмом:
«Партархив ИМЭЛ просит вашего распоряжения о высылке в партархив из Красноярского краевого архивного управления документов о товарище Сталине И. В. Взамен подлинных вышлем фотокопии. Заместитель заведующего партархива [Фалин].»{47}.
То ли не поняв действительный смысл предшествовавшего письма, то ли не пожелав сделать это, 22 марта ЦАУ РСФСР направило в Партархив ИМЭЛ ответ, в котором говорилось: «ЦАУ сообщает, что ЦАУ затребовало от Красноярского архивного управления выявленный документ о т. Сталине для передачи документа в Партархив ИМЭЛ»{48}.
29 августа 1936 г. Восточно-Сибирское краевое архивное управление направило в ЦАУ партию выявленных документов об И. В. Сталине{49}. Однако обещанных фотокопий взамен этого, по всей видимости, не получило.
Подобная же работа велась и в северных архивах.
22 декабря 1936 г. секретарь Северного краевого комитета ВКП(б) Д. Конторин сообщал секретарю ЦК ВКП(б) и одновременно наркому внутренних дел СССР Н. И. Ежову:
«Согласно наших переговоров посылаем по описи дела, извлеченные из Северного краевого архива, о царской ссылке тов. Сталина в гор. Сольвычегодск и Вологду в году 1909–1912»{50}.
О том, как это делалось, свидетельствует объяснительная записка заведующего Историко-партийным архивом Архангельского обкома партии Пирогова от 14 апреля 1938 г. по поводу изъятия из Фонда вологодского губернатора архивного дела № 1903 за 1908 г.:
«Дело № 1903 о товарище Сталине, полученное в Вологодском архиве Хорошко и Сенчуковым, сфотографированное Истпартом, бывший секретарь Архангельского обкома ВКП(б) Конторин (позднее разоблаченный враг народа) заделал при мне лично в конверт с адресом на имя тов. Поскребышева (секретариат тов. Сталина). Препроводительную писал Попов Николай, работавший тогда в Отделе печати, он должен это помнить. Отсылал Конторин это дело, вероятно, через фельдсвязь через своего секретаря Толстикова (арестованного органами НКВД), было это в тот момент, когда по распоряжению Конторина отсылали дела, хранившиеся в Истпарте, на имя секретаря ЦК ВКП(б) тов. Ежова Н. И. Эти дела на имя Ежова Н. И. в заделанное виде мной и товарищем Федосеевым были переданы фельдсвязи для отсылки по указанному выше адресу. Опись на отосланные дела тов. Ежову имеется у Вас в НКВД. Зав. Истпартотделом Архангельского обкома ВКП(б) Пирогов»{51}.
По всей видимости, многие документы были направлены из Архангельска в Москву в виде копий. Поэтому И мая 1938 г. и. о. заведующего Партархивом ИМЭЛ Остроухов обратился в Архангельский ОК ВКП(б) с предложением выслать «согласно присланной Вами описи подлинники документов об И. В. Сталине, относящиеся к периоду пребывания его в ссылке на Севере; у себя оставьте фотокопии»{52}.
31 мая 1938 г. Архив Архангельского обкома ВКП(б) ответил Остроухову, что отсылка документов задерживается из-за снятия их фотокопий. Одновременно с этим архив предложил Остроухову: «Если Вы считаете необходимым сосредоточить хранение всех подлинных документов, относящихся к пребыванию И. В. Сталина в северной ссылке, в Партархиве ИМЭЛ, просим Вас обратиться к секретарю ЦК ВКП(б) т. Ежову и в Секретариат т. Сталина к т. Поскребышеву о передаче в Партархив ИМЭЛ всех отосланных обкомом ВКП(б) в их адрес подлинных документов, а также оттиска брошюры „И. В. Сталин в царской ссылке на Севере“»{53}.
6 декабря 1938 г. заведующий Истпартотделом Архангельского ОК ВКП(б) Пирогов информировал секретаря Архангельского обкома партии Никонорова: «Архангельским Истпартом о ссылке на Север и революционной деятельности И. В. Сталина в 1908–1912 гг. собрано свыше 350 документов»{54}.
Часть материалов, изымаемых из местных архивов, передавалась в Архив революции и внешней политики, другая — в Архив ИМЭЛ, третья — в 6-й сектор Общего отдела ЦК ВКП(б), т. е. в архив И. В. Сталина.
После того как в 1940 г. в ИМЭЛ был создан Кабинет произведений И. В. Сталина и началась подготовка к изданию собрания его сочинений, и. о. заведующего Кабинетом Д. Чугаев обратился к руководству института с докладной запиской, в которой говорилось: «Необходимо дирекции ИМЭЛ поставить вопрос перед ЦК ВКП(б) о сосредоточении произведений И. В. Сталина и материалов о Сталине в архиве ИМЭЛ»{55}.
Начавшаяся война сорвала реализацию этой идеи. Но когда исход войны определился, данный вопрос возник снова. 8 сентября 1944 г. был составлен «План мероприятий по выявлению документов В. И. Ленина и И. В. Сталина в фондах государственных архивов ГАУ НКВД СССР»{56}. После окончания войны ИМЭЛ представил на имя управляющего Отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрова записку, в которой снова поднял вопрос о сосредоточении всех рукописей И. В. Сталина и материалов о нем в ЦПА ИМЭЛ{57}. И хотя пока не удалось обнаружить соответствующего постановления, есть основания утверждать, что подобная работа была начата.
В это время произошла очень странная история, героем которой стал доцент Вологодского педагогического института Павел Александрович Ефимов, работавший над кандидатской диссертацией, посвященной деятельности В. М. Молотова и И. В. Сталина в вологодской ссылке{58}.
Его научная работа почти с самого начала привлекла к себе внимание ИМЭЛ, и 15 апреля 1944 г. его сотрудница С. Эвенчик направила на имя директора института следующую служебную записку:
«Считаю необходимым сообщить о вновь выявившемся сегодня из беседы с т. Ефимовым факте. На руках у него имеется список провокаторов, составленный по материалам вологодского архива, с подробными данными о каждом. Ефимов наводит по этим фамилиям справки у разных лиц и, в частности, спросил у меня об одной фамилии. Мне кажется, что список надо немедленно забрать и прекратить деятельность Ефимова в этом направлении»{59}.
Директор ИМЭЛ не мог не знать, что с 1927 г. все архивные материалы, связанные с политическим сыском, были засекречены и доступ к ним закрыт для всех «за исключением сотрудников (архивов. — А.О.), назначаемых для непосредственной работы над этими материалами, и представителей ОГПУ»{60}. Поэтому он взял паузу, по всей видимости, чтобы с кем-то проконсультироваться, и только затем последовала его резолюция: «Список изъять»{61}.
После этого 5 июля 1944 г. С. Эвенчик была направлена в Архангельск и Вологду. Здесь она ознакомилась с архивными делами, которые до нее выдавались П. А. Ефимову, и обнаружила, что в ряде дел некоторые документы. изъяты, а заверительные подписи подделаны. Об этом она сразу же поставила в известность обком партии и областное управление НКВД, после чего последовал обыск на квартире П. А. Ефимова. Было обнаружено более 150 листов выкраденных им документов, а также фотокопии сталинских писем к местной жительнице П. Г. Онуфриевой, с которой И. В. Сталин встречался в 1911 г. После изъятия обнаруженных документов, а также негативов писем П. Г. Онуфриевой из местного фотоателье возник вопрос о возбуждении против П. А. Ефимова уголовного дела. Вопрос о нем был вынесен на заседании бюро Областного комитета ВКП(б){62}.
Однако это дело так и не было начато, все ограничилось лишь обсуждением поведения П. А. Ефимова на бюро обкома партии (протокол заседания 5, 8 и 9 августа 1944 г.), которое постановило: «За самовольное изъятие подлинных документов Областного государственного архива тов. Ефимову объявить выговор», причем без занесения в учетную карточку{63}. П. А. Ефимову, правда, пришлось оставить пединститут. Но, как явствует из его личного дела, его уволили по собственному желанию{64}.
После этого П. А. Ефимов уехал в Ленинград и здесь стал доцентом Горного института, а в 1945 г. занял должность заведующего кафедрой марксизма-ленинизма Высшего мореходного училища. В том же году его наградили медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» С января 1947 по май 1948 г. он находился на курсах Академии общественных наук при ЦК ВКП(б), по окончании которых защитил кандидатскую диссертацию на тему «Революционная деятельность В. М. Молотова в вологодской ссылке». Возвратившись из Москвы, П. А. Ефимов возглавил кафедру марксизма-ленинизма в Высшем художественно-промышленном училище, но проработал там недолго. В январе 1949 г. он стал доцентом консерватории, а в сентябре того же года — доцентом кафедры истории КПСС Ленинградского педагогического института им. М. Н. Покровского; в 1950–1951 гг. он исполнял здесь обязанности заведующего кафедрой истории КПСС. В 1957 г. в связи с упразднением этого учебного заведения П. А. Ефимов был принят в штат Ленинградского педагогического института им. А. И. Герцена, но проработал только до марта 1958 г., после чего был уволен «как неутвержденный в установленном порядке». Дальнейшая его судьба неизвестна{65}.
Эта история не оставляет сомнения в том, что, изымая из архива документы, П. А. Ефимов выполнял чье-то поручение. Но чье? Этот вопрос пока остается открытым.
Показательно, что вскоре после истории с П. А. Ефимовым весь фонд Вологодского ГЖУ был передан в Центральный государственный исторический архив г. Москвы. Заслуживает внимания и то, что никаких документов (ни соответствующих распоряжений, ни актов сдачи-приемки), связанных с перемещением этих материалов в Москву, в деле фонда нет. В Москве фонд Вологодского ГЖУ находился до тех пор, пока 14 марта 1949 г. не последовало распоряжение Главного архивного управления МВД СССР № 12/01067 о его возвращении в Вологду. 7 сентября 1950 г. по акту № 1 Государственному архиву Вологодской области были переданы дела 1908 г., по акту № 2 от 16 декабря 1950 г. — 5854 единицы хранения за 1827–1917 гг. Сами эти акты в деле фонда тоже отсутствуют{66}.
В результате этого перемещения прежде всего исчезли старые делопроизводственные описи, по которым дела выдавались читателям вплоть до 40-х гг.{67} О том, что подобное исчезновение было неслучайным, свидетельствуют два факта. Во-первых, когда в 1951 г. фонд был подвергнут новому описанию, прежняя его структура, отражавшая структуру ГЖУ и особенности его делопроизводства, была ликвидирована, все дела перегруппированы и перенумерованы{68}. А во-вторых, в 1958 г. были изъяты и уничтожены почти все журналы входящих и исходящих бумаг фонда Вологодского ГЖУ{69}. Это дает основание утверждать, что таким образом была произведена его чистка, часть хранившихся в нем материалов изъята, и сделано все, чтобы стало невозможным определение, какие именно документы исчезли.
Подводя итог, следует отметить, что начиная с 20-х гг. на протяжении многих лет предпринимались усилия по розыску и изъятию из местных и центральных архивов документов об И. В. Сталине. Если бы они были сконцентрированы в одном месте и предоставлены в распоряжение исследователей, это можно было бы объяснить интересами науки, желанием создать максимально удобные условия для изучения биографии вождя. Однако архивные материалы о нем были, изъяты и закрыты для использования. Вспомним, что в начале 30-х гг. И. В. Сталин не дал разрешения на доступ к ним даже А. М. Горькому и Е. Ярославскому. Были ограничены и возможности сотрудников ИМЭЛ.
Следовательно, цель изъятия документов об И. В. Сталине заключалась не в том, чтобы облегчить изучение его биографии, а в том, чтобы сделать невозможным неконтролируемое использование этих документов. Получается, что И. В. Сталин не только не желал, но даже опасался восстановления реальной картины его революционного прошлого.