Последний побег

Последний побег

4 апреля Министерство юстиции направило енисейскому губернатору запрос по поводу прошения С. С. Спандаряна^{1} и предложило прокурору Красноярского окружного суда произвести его медицинское освидетельствование^{2}. 26 апреля губернатор ответил, что за время ссылки С. Спандарян ни в чем предосудительном замечен не был^{3}. Как только началась навигация, в Монастрыское прибыл товарищ прокурора Телегин и в его присутствии 26 мая С. С. Спандарян прошел медицинское обследование, которое обнаружило у него запущенную форму туберкулеза^{4}. 13 июня протокол обследования был направлен в Министерство юстиции^{5}, после чего пришло разрешение на перевод С. С. Спандаряна в другое место^{6}. 20 июня он получил на руки проходное свидетельство и 1 июля в сопровождении В. Л. Швейцер выехал в Енисейск^{7}. 8 августа Николай II дал согласие на освобождение С. Спандаряна от вечного поселения и разрешил ему повсеместное проживание за исключением столиц и столичных губерний, причем в течение первых пяти лет под надзором полиции^{8}. 26 августа из Енисейска С. С. Спандарян в сопровождении В. Л. Швейцер выехали в Красноярск. Здесь через две недели, 11 сентября, он умер^{9}.

До этого, как мы уже видели, И. В. Джугашвили регулярно встречался со С. С. Спандаряном. Более того, с началом навигации он в любом случае приезжал в Монастырское, чтобы отправить свои письма, получить прибывшую на его имя корреспонденцию, а также причитавшееся ему денежное пособие, сделать запас продуктов. На этот раз, вплоть до отъезда С. С. Спандаряна из села Монастырского, И. В. Джугашвили здесь так и не появился^{10}.

Данный факт можно было бы понять, если бы И. В. Джугашвили тяжело заболел и оказался прикован к постели. Но ничего подобного нам не известно. Где же он находился в мае — июне 1916 г. и что делало невозможным его приезд в село Монастырское?

В 1988 г. на страницах газеты «Советская культура» была опубликована беседа с журналистом А. Лазебниковым, который на склоне своей жизни поведал о разговоре, который он имел в 1935 или 1936 г. с Б. И. Ивановым «…Я, — передавал А. Лазебников слова Б. И. Иванова, — был в ссылке, жил в Курейке с Джугашвили. Все время пока он находился там, в нашей маленькой колонии большевиков постоянно случались провалы. Мы решили поговорить начистоту, так сказать, по „гамбургскому счету“. Назначили день собрания большевиков в Курейке, но Джугашвили на него не явился. А назавтра мы узнали, что он исчез из Курейки — ушел в побег»^{11}.

К приведенному свидетельству следует относиться с особой осторожностью, так как автор передавал содержание разговора, имевшего место полвека назад.

И действительно, Б. И. Иванов отбывал ссылку не в Курейке, а сначала в селе Монастырском, затем в Туруханске. Никаких провалов здесь среди ссыльных не было и не могло быть, так как нелегальной деятельностью они не занимались. Однако вполне возможно, что после инцидента с Б. И. Ивановым (попытка его избиения) часть ссыльных собиралась весной 1916 г. (после начала навигации) обсудить это событие и выразить порицание его участникам и организаторам. Поэтому в приведенном свидетельстве самое главное — это утверждение о том, что И. В. Джугашвили накануне подобного обсуждения исчез из Курейки.

Насколько же соответствует действительности это утверждение? Никаких документальных сведений на этот счет обнаружить не удалось, но удалось найти воспоминания стражника М. А. Мерзлякова, из которых явствует, что в 1916 г. он, обязанный ежедневно проверять наличие своего подопечного, не видел его почти «целое лето»^{12}. Если верить его объяснениям, он разрешил И. В. Джугашвили одному рыбачить на острове Половинка, располагавшемся по течению Енисея ниже Курейки: «И выезжал он в 18 верстах на целое лето. На целое лето. Там рыбачил»^{13}. «Я, — отмечал М. А. Мерзляков, — только слухами пользовался, что он не убежал»^{14}. При этом сам же М. А. Мерзляков удивлялся: «Пустое (нежилое) местечко Половинка. Пески. Где он только там рыбачил? Никто другой там не был»^{15}.

Итак, отсутствие И. В. Джугашвили летом 1916 г. в Курейке подтверждается свидетельством человека, который обязан был ежедневно проверять его местонахождение.

В этом свидетельстве много странного. Во-первых, как И. В. Джугашвили один мог отправиться в столь далекое путешествие (а 18 верст по реке, тем более по Енисею — это большой и непростой путь), если у него не сгибалась левая рука и он не мог долго сидеть на веслах? Во-вторых, какой смысл могло иметь подобное путешествие на ненаселенный, песчаный, т. е. почти не имевший растительности, остров, тем более в одиночку и особенно на все лето? В-третьих, если «никто другой там не был», откуда М. А. Мерзляков мог знать о том, что его подопечный находился на этом острове?

Иначе говоря, если свидетельство М. А. Мерзлякова об отсутствии И. В. Джугашвили в Курейке летом 1916 г. заслуживает доверия, то утверждение о его пребывании на острове Половинка вызывает сомнение.

В связи с этим обращают на себя внимание воспоминания А. Е. Бадаева о его встрече с И. В. Джугашвили, произошедшей в 1916 г. в городе Енисейске. Сюда сосланные в Сибирь депутаты IV Государственной Думы были переведены из Туруханского края не позднее 22 августа 1915 г.^{16} В феврале — марте 1916 г. А. Е. Бадаев находился в Красноярске, а затем вернулся в Енисейск, где и встретил 1917 г.^{17} Между тем Л. Б. Каменев, Ф. В. Линде, М. К. Муранов и Яковлев получили возможность переселиться в Ачинск, Ф. Н. Самойлов и Н. Р. Шагов были переведены в Минусинск^{18}, а Г. И. Петровский отправлен в Якутскую область^{19}, в результате этого летом 1916 г. (не ранее второй половины июля — не позднее конца августа) А. Е. Бадаев остался в Енисейске один^{20}.

А поскольку ни Г. И. Петровский, ни Ф. Н. Самойлов, хотя и оставили воспоминания, но не упоминают в них о приезде И. В. Джугашвили в Енисейск, можно утверждать, что его встреча с А. Е. Бадаевым произошла здесь не ранее второй половины июля — конца августа 1916 г. Может быть, она была связана с призывом И. В. Джугашвили на военную службу? Для ответа на этот вопрос обратимся непосредственно к воспоминаниям А. Е. Бадаева. «Когда товарищ Сталин приезжал из Туруханска в Красноярск, — отмечал он, — нам удалось обойти всех полицейских и охранников. Он заехал к нам в Енисейск, и мы тут встретились… Как мы ни конспирировали, но ссыльные узнали, что у нас был товарищ Сталин»^{21}.

Если бы в данном случае речь шла о приезде И. В. Джугашвили в Енисейск в качестве призывника-новобранца, то он должен был появиться здесь открыто, и не один, а с целой партией ссыльных, призванных на военную службу. По этой причине ему не нужно было «конспирировать» от других ссыльных. А поскольку на военную службу И. В. Джугашвили был отправлен в середине декабря 1916 г. и обратно в Туруханский край уже не возвращался, его встреча с А. Е. Бадаевым в Енисейске могла произойти не позднее середины декабря 1916 г.

О том, что появление И. В. Джугашвили в Енисейске не имело никакого отношения к его призыву на военную службу, говорит другое свидетельство А. Е. Бадаева. «Однажды, — писал он, — власти вызвали Сталина в Красноярск. На обратном пути, обманув бдительность конвоя, он сумел пробраться к нам в Енисейск, где к тому времени мы отбывали ссылку»^{22}.

Все это вместе взятое дает основание поставить вопрос об очередном побеге И. В. Джугашвили из ссылки[63].

Что же могло толкнуть его на этот отчаянный шаг? Не исключено, что новое осложнение с братьями Перепрыгиными. Как явствует из приведенной выше записки И. А. Серова, Л. П. Перепрыгина имела от И. В. Джугашвили двух детей: «…Примерно в 1913 г., — говорится в этой записке, — родился ребенок, который умер. В 1914 г. родился второй ребенок, который был назван по имени Александр»^{23}. Если учесть, что И. В. Джугашвили поселился в Курейке в марте 1914 г., то первый ребенок мог появиться на свет не ранее декабря этого года, а второй — не ранее 1916 г. По сведениям А. Колесника, Александр родился в начале 1917 г. Следовательно, И. В. Джугашвили снова вступил в связь с Л. П. Перепрыгиной весной 1916 г. На этой почве между ним и ее братьями вполне мог возникнуть новый и еще более острый конфликт, единственным выходом из которого являлось бегство.

Если весной — летом 1916 г. И. В. Джугашвили действительно совершил побег из Курейки, то после его задержания и возвращения обратно, свидетелем чего, видимо, и был А. Е. Бадаев, должны были последовать репрессии.

И действительно, имеются воспоминания о том, что осенью 1916 г. был арестован крестьянин села Курейка Федор Андреевич Тарасеев. Его обвинили в том, что он дал И. В. Джугашвили лодку, и приговорили к полутора годам тюремного заключения^{24}.

Следующей жертвой должен был стать стражник М. А. Мерзляков, который на протяжении всего отсутствия И. В. Джугашвили дезинформировал И. И. Кибирова, докладывая о присутствии своего подопечного в Курейке. Ни местное полицейское начальство, ни более высокие власти не предприняли против него никаких санкций, и этим самым как бы признали убедительность его версии о пребывании И. В. Джугашвили на острове Половинка^{25}.

Получается, что полицейские власти проявили заинтересованность в сокрытии самого побега И. В. Джугашвили. Можно понять, почему пытался скрыть этот факт М. А. Мерзляков. Но для чего это нужно было его начальству? Тем более если сам факт побега был установлен.

О том, что «исчезновение» И. В. Джугашвили весной — летом 1916 г. из Курейки действительно было связано с конфликтом между ним и семьей Перепрыгиных, свидетельствует то, что по возвращении обратно он поселился не на старом месте, а в новом доме Алексея Яковлевича Тарасеева. «Товарищ Сталин, — вспоминала Анфиса Степановна Тарасеева, — осенью 1916 г. пожил у нас, а потом опять перешел к Перепрыгиным»^{26}. По всей видимости, между ними и И. В. Джугашвили снова произошло примирение. Перепрыгина Лида, которой уже шел семнадцатый год, ждала ребенка.

Только по возвращении в Курейку И. В. Джугашвили узнал об отъезде С. С. Спандаряна, но дальнейшая его судьба в селе Монастырском, видимо, никому не была известна. Поэтому И. В. Джугашвили написал С. Я. Аллилуеву. «Помню еще одно письмо, в котором тов. Сталин спрашивал, нет ли у меня каких-либо сведений о Сурене Спандаряне… — вспоминал С. Я. Аллилуев. — Я узнал о преждевременной смерти тов. Спандаряна. Эту печальную весть мне пришлось сообщить тов. Сталину в Курейку»^{27}. А пока письмо И. В. Джугашвили добиралось до Петербурга, на его имя с известием о смерти С. С. Спандаряна было направлено письмо от В. Л. Швейцер^{28}. Но поскольку последний пароход из Енисейска уже ушел, ее письмо пролежало на почте до тех пор, пока Енисей не покрылся льдом и не установился санный путь. К этому времени в Красноярск пришло и письмо С. Я. Аллилуева. Но когда оно было доставлено в Монастырское, «его (И. В. Джугашвили. — А.О.) уже там не было»^{29}.