§ 4. Политические взаимоотношения московской великокняжеской власти и Псковской феодальной республики в 60 — первой половине 70-х годов XV в.

§ 4. Политические взаимоотношения московской великокняжеской власти и Псковской феодальной республики в 60 — первой половине 70-х годов XV в.

К середине 60-х годов наметилось обострение политических взаимоотношений между Новгородской и Псковской республиками. Летопись Авраамки рассказывает об этом в очень недоброжелательном тоне по отношению к псковскому правительству: «…и начаша псковичи луковать своим братом старшим Великим Новымгородом…», «а злей свой нрав исполниша», «а свой злый наров обнажиша, ослепи бо злоба их». В псковских летописях, напротив, содержатся обвинения в отношении новгородцев.

В чем заключались причины нарушения новгородско-псковских мирных отношений? Таких причин было несколько. Новгородцы не оказали Пскову помощи во время его войны с Орденом. В псковских летописях говорится: «а новогородцы тогда не помогоша псковичем ни словом, ни делом противу Немець, а псковичи много им биша челом, они же челобития псковскаго не прияша». Враждебная псковичам летопись Авраамки, не отрицая того факта, что новгородцы не приняли участия в военных действиях псковичей против Ордена, объясняет это тем, что новгородское правительство заботилось, «како бы кровь крестьянскаа не излилася»[2433]. Очевидно, новгородское боярство желало, чтобы псковские власти подчиняли его контролю свою внешнюю политику; псковское же правительство стремилось к самостоятельным внешнеполитическим действиям.

В 1464 или в 1465 г. между Новгородской и Псковской республиками произошел конфликт. Летопись Авраамки рассказывает, что псковичи «с новгородци жиша не братолюбно и хлеб отьяша домовныи святей Софеи и отца своего архиепископа владыкыИоны…» Речь идет о землях новгородского дома св. Софии, которые были насильственно захвачены псковичами. Но кем именно был произведен этот захват? Псковским крестьянством, или феодалами, или, наконец, псковским правительством? Надо думать, что вернее всего последнее, так как споры с новгородскими властями о софийских землях ведутся официальными представителями Псковской феодальной республики. Псковские летописи в качестве причины завладения Псковом новгородскими землями выдвигают отказ новгородского правительства помочь псковичам в войне с ливонскими немцами[2434].

Наконец, третьей причиной осложнения новгородско-псковских политических взаимоотношений явилось стремление Пскова добиться церковной независимости от Новгорода. Псковское правительство стало добиваться от великого московского князя, чтобы он предписал митрополиту направить в Псков особого епископа из числа псковичей.

Находясь во враждебных отношениях с Новгородом, псковские правители стремятся заручиться поддержкой московской великокняжеской власти. В конце 1463 г. в Москву был направлен из Пскова гонец с грамотой к великому князю. В ней выражалась благодарность Ивану III за присылку воеводы Ф. Ю. Шуйского «на оборону противу Немець». Такая благодарность имела определенный дипломатический смысл. Ею подчеркивалось, что московское правительство поддержало псковичей в трудных условиях войны, новгородские же власти не сделали этого. Далее, в грамоте, отправленной к Ивану III, псковские власти жаловались на новгородских правителей, которые не пропускают через Новгородскую землю псковских послов. В силу этого не удалось направить из Пскова в Москву официальное посольство из «людей честных посадников псковских». В другой грамоте, посланной в Москву, ставился вопрос о назначении в Псков епископа из местных жителей («а нашего же честнаго коего попа или игумена человека псковитина»).

Московский великий князь занял осторожную позицию в дипломатической переписке с Псковом. Стараясь использовать в своих интересах новгородско-псковский конфликт, он в то же время стремился сохранить политический нейтралитет, не поддерживая открыто ни одну из столкнувшихся между собой сторон, не связывая себя прямыми обещаниями, данными кому-либо из них. По поводу жалобы на то, что новгородские власти не пропускают через территорию Новгородской республики псковских послов в Москву, Иван III выразил недоумение («и князь великий тому подивился»), как это могло случиться, раз Новгород связан с Московским великим княжеством союзными договорными отношениями: «како им не пропустити ваших послов ко мне, а будучи оу мене в крестном целовании». Решение вопроса о назначении в Псков епископа Иван III отложил до того момента, когда в Москву явятся из Пскова «послы честныя люди».

В январе 1464 г. из Пскова было направлено в Москву специальное посольство из трех посадников, вручившее великому князю «дар» в сумме 30 рублей. Но и на сей раз Иван III уклонился от решения поставленного псковичами вопроса о предоставлении Пскову церковно-политической самостоятельности, дав по этому поводу довольно неопределенный ответ псковским послам: по указанному делу надо предварительно посоветоваться с новгородским правительством.

До псковского посольства в Москве побывали новгородские послы, просившие у великого князя военной помощи против Пскова. По-видимому, великий князь не хотел в данный момент разжигания псковско-новгородской войны, которая могла бы привести и к внутренним осложнениям для Русского государства и к ослаблению безопасности северо-западных границ Руси. Поэтому он отказал новгородским послам в их просьбе. Псковским послам Иван III так объяснил свою позицию: «и яз, князь великои, хотячи межи вами миру и тишине, воеводы есми своего [новгородцам] не дал, им [новгородцам] есми ходити на вас не велел». В то же время московский великий князь потребовал от новгородских правителей, чтобы они предоставили «путь чист» псковичам для поездок в Москву[2435].

Псковская третья летопись глухо говорит еще об одном псковском посольстве, побывавшем в Москве в 1464 г., но не раскрывает его целей и результатов.

Не добившись военной помощи от Ивана III, новгородские правители начали переговоры с Орденом о совместных действиях против Псковской республики. «И новогородцы же биша челом немцем, чтобы им пособили противу псковичь; и немцы ркошася пособити». Это обстоятельство заставило псковское правительство пойти на мирные переговоры с новгородскими властями. В 1465 г. в Новгород отправились два псковских посадника и ряд бояр. Псковские правители соглашались отдать Новгороду земли св. Софии, отказавшись только возместить стоимость собранного за два года с этих земель хлеба и вернуть доходы, полученные с эксплуатации имевшихся там рыбных промыслов[2436].

Псковско-новгородские мирные переговоры были длительными и бурными («и много бысть о том истомы»), но в конце концов мир был заключен. Псковичи согласились также по-прежнему подчиняться в церковном отношении новгородскому архиепископу. В 1466 г. новгородские послы прибыли в Псков и в их присутствии на псковском вече было торжественно подтверждено новгородско-псковское мирное докончание. Затем в Псков приехал новгородский архиепископ, которому в знак признания его власти была устроена торжественная встреча.

Середина и вторая половина 60-х годов XV в. — время большого строительства в Пскове. Возводились церкви и укрепления. В строительстве большое участие принимали посадские люди. Видно, что возросла активность посадского населения.

Со второй половины 60-х годов XV в. московский великий князь стремится к усилению своих политических позиций в Пскове. В 1466 г. князь Иван Александрович Звенигородский покинул пост великокняжеского наместника в Пскове. Его отъезд из Пскова, судя по летописям, не был вызван политическим конфликтом с псковским населением. В летописи говорится: «Того же лета на осень князь псковский Иван Александровичь псковичем оудари челом на вечи за все добро псковское, и поеха изо Пскова». Псковичи якобы били челом И. А. Звенигородскому, «дабы ся остал», но он «не восхоте и поеха изо Пскова на Москву, а псковичи проводила его с великою честию»[2437]. После этого в Москву отправились из Пскова в качестве послов посадник и ряд псковских бояр для того, чтобы договориться с великим князем о новом наместнике. В качестве такового в Псков был назначен князь Ф. Ю. Шуйский. Сопоставляя между собой все эти данные, можно прийти к выводу, что смена посадников в Пскове была произведена по инициативе московской великокняжеской власти. А вызвана такая смена была, по-видимому, тем, что Ф. Ю. Шуйский казался московскому правительству администратором, в большей степени, чем И. А. Звенигородский, подходящим для проведения линии подчинения. Псковской республики аппарату централизованного Русского государства.

Ф. Ю. Шуйский добился значительно больших полномочий в Пскове, чем его предшественники. Он получил право посылать наместников (обладавших судебными функциями) во все 12 псковских пригородов, в то время как до этого княжеские наместники назначались только в 7 пригородов Пскова. Псковская третья, летопись отмечает это нововведение как существенное нарушение псковской «пошлины»: «и из веков княжии наместники не бывали, колко ни есть княжеи бывало во Пскове на столоу, а наместники княжии были только на 7 пригородах псковскых»[2438]. В то же время Ф. Ю. Шуйскому удалось достигнуть соглашения с псковским правительством по вопросу о разделе административных и судебных функций в пределах псковских пригородов. Если в пригороды посылались княжеские наместники, то в то же время за их деятельностью осуществляли контроль старосты отдельных концов города Пскова. В 1468 г. при участии Ф. Ю. Шуйского был произведен раздел территории пригородов между псковскими концами.

В конце 1468 г. в Пскове была проведена церковная реформа. Псковское духовенство поставило вопрос на вече об организации, выборных органов верховного управления местными церковными делами. Реформа ставила своей целью прежде всего получение Псковом известной независимости в церковной области от власти новгородского архиепископа. Псковские церковники заявили на вече: «…здесь правителя всей земли над нами нетоуть, а нам о себе тоя крепости оудержати не мощно попремежи себе о каковых ни боуди церковных вещех». Когда несколько позднее в Псков приехал из. Новгорода архиепископ Иона, представители псковского белого и черного духовенства указали ему, что, поскольку он бывает в Пскове лишь наездами, в городе необходимо создать постоянный местный верховный орган церковного управления.

Второе, к чему стремилось псковское духовенство, — это укрепление авторитета церкви. На вече церковники говорили, что они хотят «во всем священьстве крепость поддержати». Новгородскому архиепископу Ионе священники и монахи докладывали: «не мощно нам тобе всего и сказати», насколько «при сем последнем времени о церквах божиих смоущенно силно в церковных вещех в священниках», «тии сами ведають тако творяще все бестоужество». Как надо понимать все эти заявления псковских церковников? Конечно, здесь могут иметься в виду такие явления, как падение нравственности служителей культа, нерадивое исполнение ими своих обязанностей, мздоимство и т. д. Но думаю, что главное не это, а религиозное вольнодумие отдельных духовных лиц, критика ими православной церкви, распространение ересей. Дополнительные аргументы в пользу высказанного предположения я приведу ниже.

Наконец, псковское духовенство, ставя вопрос о создании местного органа церковного управления, мотивировало свое предложение тем, что при отсутствии такого органа миряне вмешиваются в церковные дела. На вече церковники упрекали мирян: «а вы ся в то иное и миром встоупаете, а чрес святых апостол и святых отець правила»[2439]. Текст этот лаконичен и допускает возможность разного понимания и толкования. Возможно, что духовенство возражает против привлечения его представителей к светскому суду. Можно думать, что речь идет о захватах церковных земель как проявлениях классовой и внутриклассовой борьбы. Наконец, весьма вероятно, что вмешательство мирян в дела церкви выражалось в критике религиозных догматов и церковных порядков, в избрании духовных лиц из среды мирян и т. д., т. е. во всем том, что с точки зрения православной ортодоксии квалифицировалось как ересь.

О том, что в конце XV в. вольнодумие в религиозных вопросах было довольно распространено среди псковских горожан, свидетельствует один интересный литературный памятник — «Житие» Евфросина. Рассказывая о религиозных спорах между Евфросином и священником Иевом Столпом, названное «Житие» говорит, что последний «не токмо убо бяше по вечищем их велегласно вопия и глаголя и проповедуя всему градскому народу, но и проходя паче торжища и сонмища, таже и позорища, купно же и по беседам седалищным и по пировным вечерям возмущая и колебая всего града все множество безчислено народа…»[2440] Итак, на вечевых собраниях, на торгах, во всех публичных местах, где собирался народ, на пирах и братчинах, на мирских беседах происходило обсуждение тем, связанных с религией и церковью. Тем самым подрывались основы православной ортодоксии, культивировавшей веру в авторитет церкви и не признававшей за человеческим разумом права на ниспровержение этого авторитета. В свете приведенных сообщений «Жития» становится понятным стремление псковских церковников принять меры борьбы против религиозного вольнодумия.

Из «Жития» Евфросина можно извлечь материал, касающийся социального состава кругов, оппозиционных в отношении официальной церкви; кругов, в которых появлялись еретические настроения. Так, в числе идейных противников Евфросина было «мало чяди от священник, и нецыи клеветари… таже и от диакон не мнози суще, сице же и от народа мало возсташа людий на святаго…» Рядовое духовенство, городские ремесленники, посадские люди — это как раз та среда, где рождались и распространялись еретические течения, на борьбу с которыми была направлена церковная реформа, проведенная в Пскове в 1468 г. Очень интересно, что «Житие» Евфросина уподобляет идейную борьбу, которую вели с официальной церковью религиозные вольнодумцы, действиям разбойников: «яко нецыи разбоиницы ко старейшине срыскахуся, и строяще речи, и рать народа движуще»[2441]. Объективно это означает сопоставление двух форм проявления классовой борьбы: 1) в сфере идеологической; 2) в области социальной.

Итак, «Житие» Евфросина помогает раскрытию классовой сущности псковской церковной реформы 1468 г. В какие же формы она вылилась? Во-первых, была сделана выписка из Кормчей книги (Номоканона), которая должна была служить уставом при решении вопросов в области церковного суда и управления. Утвержденная на собрании духовенства пяти псковских соборов грамота с текстом, взятым из Кормчей книги, была водворена на хранение в государственный архив (в «ларь»). Во-вторых, из среды духовенства были выбраны и утверждены на вече в качестве правителей церковными делами два попа: Андрей Коза и Харитон. Последний, правда, недолго занимал предоставленный ему пост и скоро сбежал в Новгород к архиепископу[2442].

Имевшая целью укрепление позиций господствующей церкви, реформа 1468 г. отличалась охранительным характером. В то же время ей присущи и некоторые прогрессивные черты. Во-первых, известный демократический оттенок имела форма ее проведения: новые церковные порядки были приняты на вече с участием мирян, зафиксированы в «мирудокончанной грамоте». Во-вторых, и система церковного управления после 1468 г. стала более демократичной: судебные и административные функции по церковным делам сосредоточились в руках городского духовенства. Наличие демократических моментов в мероприятиях по реорганизации в 1468 г. церковного управления в Пскове (при ее общей консервативно-охранительной направленности) объясняется, очевидно, довольно значительной ролью, принадлежавшей городскому населению в обсуждении религиозных вопросов. Это наложило свой отпечаток и на ход реформы и на ее результаты.

Приехавший в Псков новгородский архиепископ Иона прежде всего признал незаконной утвержденную на вече грамоту, потребовал от посадников и духовенства ее уничтожения и отмены введенных на вече новых порядков. Архиепископ настаивал на том, что ему должна принадлежать полнота церковной власти в Пскове: «…А яз тоа сам хочю соудити здесь, а вы бы есте тоую выняли грамотоу подрали». Однако посадники и священники настаивали на целесообразности сохранения принятых ими нововведений. Иона обещал перенести этот вопрос на рассмотрение митрополита. Летопись приписывает новгородскому архиепископу следующие слова: «…и сам, сынове, отвасслышю, чтосиа вещь велика силно, и христианствоу развратно, а божиим церквам, мятно, а иноверным радостно, христиан видяще в таковеи живооуще слабости, и от них оукорен за небрежение наше»[2443]. Видно, что, хотя архиепископ стремился к удержанию в Пскове власти в своих руках, падение авторитета церкви, как феодальной организации, как политического института, как идеологической силы, вызвало у него тревогу.

В октябре 1469 г. в Псков прибыли из Москвы посланцы от Ивана III и митрополита Филиппа. В митрополичьей грамоте указывалось, что должна быть восстановлена власть новгородского архиепископа над псковской церковью, «зане же тое дело искони предано святителю оуправляти…»[2444] Великий князь и митрополит боялись предоставления церковной автономии Пскову, ибо это могло бы повести и к усилению политической самостоятельности Псковской республики. Псковские же бояре и духовенство не желали ссориться с московскими властями. Поэтому злополучная грамота с выписками из Номоканона в начале 1470 г. была извлечена из «ларя» и публично уничтожена на вече.

В 1470 г. в Новгород было отправлено из Пскова посольство из бояр во главе с посадником Яковом Ивановичем Кротовым для того, чтобы сообщить архиепископу о решении церковного вопроса («тех на владыце святительскых покладати вещей»), а также договориться по ряду спорных дел (о захваченных в Новгороде и посаженных в поруб псковских гостях и «людях» псковского посла и т. д.). Из Новгорода посольство, возглавленное Я. И. Кротовым, должно было поехать в Москву. О результатах поездки Я. И. Кротова и других бояр в Новгород и Москву летопись сообщает очень глухо, но видно, что не все спорные между новгородцами и псковичами вопросы были урегулированы. Псковских гостей новгородское правительство выдало только «головами», а их товары, очевидно, были задержаны в Новгороде.

Между тем новгородский архиепископ Иона, воспользовавшись решением митрополита об уничтожении грамоты 1468 г., стеснявшей его власть в Пскове, стал допускать беззакония в области церковного управления. Иону обвиняли в симонии. Он за «мзду» давал грамоты на право производства церковной службы вдовым священникам и дьяконам. Псковский летописец — современник говорит, что архиепископ поступал так «по своемоу обычаю злому, неуздержянномоу нравоу, сребролюбиа ради…»[2445] В Пскове нарастало недовольство действиями новгородского архиепископа, а значит, росла оппозиция новгородскому боярскому правительству. Она шла, по-видимому, из среды посадских людей, но захватывала и псковских бояр.

* * *

Тем временем подготавливалась московско-новгородская война. В декабре 1470 г. в Псков приехал великокняжеский боярин «поднимати псковичь на Великои Новъгород». Начиная наступление на Новгородскую республику, московское правительство желало обеспечить себе поддержку псковского населения. Идеологически предполагаемый поход на Новгородскую землю московская великокняжеская власть обосновывала как начало борьбы за восстановление «старины» в отношениях между Москвой и Новгородом. «Старина» же эта усматривалась в признании Новгородской земли великокняжеской «вотчиной». Псковичам московский посол предложил на вече от имени великого князя оказать ему помощь в укреплении его политической власти в Новгородской земле.

Псковское правительство действовало осмотрительно и осторожно. Оно отправило послов в Новгород с предложением своего посредничества в московско-новгородских отношениях. В этих целях псковичи просили предоставить им «путь» через Новгородскую землю в Москву.

Новгородские власти отказались от псковского посредничества в урегулировании мирным путем своих взаимоотношений с московским великим князем, потребовав от псковичей военной помощи против Москвы: «а вы бы есте за нас против великого князя на конь оуссегли по своемоу с нами миродокончанью…»[2446] На псковском вече, где выступал новгородский посол, выявилось враждебное отношение части псковского населения (бояр, купцов) к Новгороду. Пострадавшие в свое время псковские гонцы («обиднии люди»), в течение полугода просидевшие в Новгороде в заключении («в порубах приобижени», «измоучени в железах от биричов»), лишившиеся товаров и денег, заставили людей, сопровождавших новгородского посла, возместить им «серебром» их убытки. По главному вопросу — о военной поддержке Псковом Новгорода в случае его войны с Москвой — новгородскому послу был дан весьма уклончивый ответ: «как вам князь великои отслет взметноую грамотоу, тогда нам явите, а мы о том отгадав вам отвечаем». В то же время псковское правительство обещало верность Ивану III («а по князе великом няптася псковичи на Великои Новгород послоу князя великого»)[2447].

Внешнеполитическая обстановка для Псковской земли в рассматриваемое время была неблагоприятной. В 1469 г. на Псковскую землю напали шведы. В 1470 г. псковские послы вместе с польским королем и великим князем литовским Казимиром IV разбирали в Полоцке пограничные конфликты (споры «о земли и воде, о пороубежных местех и о обидных делех»), причем король «оуправы не оучинил никакове обидным делом…» В том же году состоялся съезд литовских и псковских послов в Березничах, также не приведший ни к каким результатам. В марте 1471 г. в Псков приезжал посол рижского магистра, предъявивший претензии на часть псковской территории[2448]. Тогда же псковские послы ездили в Вильно, но опять не смогли там добиться от Казимира IV урегулирования порубежных недоразумений.

Находясь в таких сложных внешнеполитических условиях, Псковская республика, естественно, стремилась к сохранению союза с московской великокняжеской властью.

Напряженной была и внутренняя обстановка в Пскове. Обострился земельный вопрос. В 1470 г. сгорела церковь в псковской волости Усистве. Вместо нее стали строить две другие церкви. И тут, по словам летописца, началась «крамола». Произошла она от «невежь и от простых», т. е. от рядовых масс псковского населения: горожан, а может быть, и окрестных сельских жителей. Они предъявили права на землю, принадлежавшую старой (сгоревшей) церкви (стали «бестоудством и злобою отнимати даное богови в наследье тъи божии церкви»). Но в действия «препростой чади» вмешались посадники, выделившие на вече приставов, которые должны были судебным порядком оспаривать у монастыря его владения. Каков социальный смысл того, что произошло в Усистве? В борьбе за церковную земельную собственность можно, по-видимому, заметить две линии. Во-первых, выступают черные люди, живущие на государственной земле, часть которой отошла к церкви, а они хотят ее вернуть. Летописец чрезвычайно неблагожелательно относится к тем, кто посягает на церковные имения. Это — «невегласи, злии человеци, мздоиматели», «ни храмов устрашающеся божиих, мятоущи святыми божии церквами»[2449]. Но движением «препростой чади» стараются овладеть представители господствующего класса, посадники. Им важно, во-первых, ввести это движение в легальное русло, повести разбор дела о церковной земле судебным порядком. Во-вторых, посадники, вероятно, стремятся предупредить самовольный раздел земли черными людьми, хотят сохранить ее как землю государственную, черную, тяглую.

Еще одна «крамола», описанная летописцем, произошла в связи с тем, что «другии человеци», «отрекшеся мира и яже в мире» (т. е. как монахи, так и миряне), «начаша воздвизатися и препростую чядь възднимати по миру на самую соборноую апостольскоую церковь, на дом святыя Троица, истязуя от нея воды и земля, даноя в наследье божиа в дом святыа Троица…»По всей видимости, старцы какого-то монастыря и связанные с ними светские лица стали подговаривать рядовых черных людей помочь им овладеть землей, принадлежавшей Троицкому собору. В данном случае, по-моему, самое интересное — это то, что черные люди, «мир», начинают рассматривать себя в качестве распорядителей земельных фондов. Чтобы получить землю, принадлежавшую Троицкому собору (речь идет о земельном участке, переданном ему дедом боярина Матуты Дионисиевича — старым посадником Нежатой), монахи обращаются к содействию «мира», «мир облеская лживыми словесы». И роль «мира» является решающей: вече выносит приговор о передаче земельного вклада Нежаты из Троицкого собора в монастырь, не названный летописцем по имени.

Летописец помещает в связи с рассказом о двух изложенных им случаях «крамолы» по земельным делам длинное витиеватое рассуждение, в котором обличает «обидевшаа святыя церкви»[2450]. Обличение это вызвано обострением в рассматриваемое время в Псковской земле борьбы за землю между светскими и духовными феодалами, а главное — антифеодальными движениями, одним из видов которых были захваты церковных владений черными людьми. В обстановке внутренних социальных противоречий, так же как и внешнеполитических осложнений, господствующий класс Псковской земли нуждался в поддержке московской великокняжеской власти.

В середине июня 1471 г. в Псков прибыл из Москвы великокняжеский дьяк с приказанием псковскому правительству объявить войну Новгороду («положити розметнии грамоти»). Псковичи отправили в Новгород с «разметными грамотами» подвойского, а великокняжескому дьяку обещали выступить в поход в Новгородскую землю тотчас вслед за выступлением московских войск. В конце июня в Псков приехал московский боярин Василий Зиновьев, назначенный воеводой над псковским войском, которое должно было быть послано в Новгородскую землю. 10 июля псковская рать вышла в поход, а 12 июля начала войну в пределах Новгородских волостей. Псковские военные силы действовали на новгородской территории до середины августа. После заключения московско-новгородского Коростынского докончания, псковская рать 15 августа 1471 г. вернулась домой.

В декабре 1471 г. в Пскове побывали послы из Великого Новгорода и подтвердили мирное докончание. В связи с этим летопись сообщает, что псковские посадник и бояре «тогды же и лняноую грамотоу подраша, вынемше из ларя; и бысть всем християном радость велие, с 8 бо год она была в лари, да много Христианом истомы и оубытков в тоя времяна было»[2451]. Не совсем ясно, какая же грамота была уничтожена? Летописное известие о «льняной грамоте» можно понимать двояко: или в смысле определения материала, на котором написан текст, или же в смысле указания на содержание текста. Вернее последнее, так как в русских источниках XV в. обычно отсутствуют специальные упоминания о льняной бумаге. Содержание упомянутой грамоты могло быть посвящено определению повинностей крестьян по поставке землевладельцам или государству льна или изделий из него. Но возможно, что речь в грамоте шла об условиях вывоза льна из Псковской области (обложение пошлинами и т. д.). Я думаю, что правильнее будет принять второе предположение, так как известие об уничтожении льняной грамоты помещено в летописи в связи с рассказом о заключении мира между Псковом и Новгородом, а политические осложнения между ними были связаны и с затруднениями в развитии торговых отношений. Итак, ликвидация льняной грамоты означала облегчение условий вывоза товаров из Псковской земли. Значит, новгородско-псковское мирное соглашение 1471 г. должно было благоприятно отразиться на дальнейшем экономическом развитии северо-западных русских земель.

После победы, одержанной московскими войсками над новгородскими в 1471 г., и стеснения самостоятельности Новгородской республики московское правительство делает постепенно шаги к ущемлению политических прав Пскова. Князь Ф. Ю. Шуйский, очевидно, не без ведома Ивана III, которого он ставил в известность о своих поступках, начал действовать авторитарно, не считаясь с псковскими порядками («…нача на Псков к великомоу князю засилати грамоти, а сам надо Псковом творячи силно…»).

В начале 1472 г. из Пскова в Москву отправились послы договариваться с великим князем «о своих старинах». Летопись довольно четко определяет позицию, занятую в это время в отношении Псковской республики Иваном III. Он признавал за Псковом право присылать в Москву на утверждение своих кандидатов в псковские наместники, но требовал от населения подчинения власти назначенного наместника, который, с его точки зрения, подлежал контролю лишь великого князя. «…Кои боудеть вам наместник от мене вам князь надобе, я вам не стою; а того бы есте не беществовали, котореи оу вас боудеть начнет творити силно, то яз ведаю, а вас свою вотчиноу жалоую».

Недовольные поведением Ф. Ю. Шуйского, псковские послы просили Ивана III прислать в качестве наместника в Псков князя И. В. Стригу-Оболенского. Но, предоставляя в принципе Пскову право выдвигать кандидатов в наместники, Иван III практически и в этом вопросе решил проявить свою власть. Он отказался назначить псковским наместником И. В. Оболенского, заявив, что он ему «здесе оу себе надобе». Под тем же предлогом отклонил он и кандидатуру в псковские наместники князя И. В. Бабича. Лишь третий кандидат в наместники, выдвинутый от имени Псковской республики, князь Я. В. Оболенский, получил утверждение Ивана III.

Соблюдая полную лояльность в отношении московской великокняжеской власти, псковское правительство устроило торжественные проводы Ф. Ю. Шуйскому, покинувшему псковское наместничество. Его провожали до рубежа посадник, дети боярские, сотские, подвойские. Но Ф. Ю. Шуйский, по словам летописи, «забыв добра псковского и хрестьного целованиа», переехав границу Псковской земли, ограбил посадника, сотских, подвойских, отнял у них коней и отпустил их к Пскову «мало не нагих»[2452]. Московский наместник, чувствуя за собой поддержку великого князя, демонстрировал свою силу и безнаказанность. Однако утверждение в Пскове на своем посту в феврале 1473 г. нового наместника — Я. В. Оболенского произошло в традиционных формах взаимоотношений Псковской республики с князьями. Посадники, духовенство и «всь Псков», т. е. собравшиеся на вече горожане, «посадиша» Я. В. Оболенского «на княжении» в Троицком соборе. Я. В. Оболенский со своей стороны «крест поцелова на вече к Псковоу на соуду и на пошлинных грамотах и на всех старинах псковскых»[2453].

Формально московское правительство признавало самостоятельность Псковской республики, в государственном аппарате которой великокняжескому наместнику отводилось законом определенное, весьма ограниченное место. Фактически же наместник в своей повседневной деятельности все более и более выходил из этих законных рамок. Великий князь его молчаливо поддерживал. А псковское правительство часто было лишено возможности протестовать, поскольку нуждалось в военной помощи Москвы для борьбы с внешней опасностью.

В это время у Псковской республики обострились отношения с Ливонским орденом. Намечавшийся на сентябрь 1472 г. съезд псковских и ливонских послов по урегулированию земельных и других споров был сорван по вине магистра. Летом 1473 г. съезд состоялся (на реке Нарове), но не привел ни к каким результатам. Псковское правительство стало готовиться к войне и обратилось за военной помощью к Ивану III. В конце 1473 г. в Псков прибыло московское войско во главе с князем Д. Д. Холмским. Это обстоятельство заставило ливонских рыцарей быть более уступчивыми. В начале 1474 г. были оформлены мирные соглашения Пскова с ливонским магистром и с Юрьевом[2454].

За поддержку вооруженными силами, полученную из Москвы, Пскову пришлось расплачиваться постепенной утратой своей самостоятельности. Правда, падение независимости Псковской республики растянулось на длительное время. Но в 1474 г. Иван III уже открыто заявил о своем желании пересмотреть те начала, на которых строились взаимоотношения московского правительства с Псковом. Великий князь стал особенно придирчиво относиться к ритуалу, согласно которому вели с ним сношения псковские власти. Он выразил «нелюбовь» и «гнев» «до своей вотчины до всего Пскова» в связи с тем, что к нему вместо псковских «больших послов» прибыл гонец. Он не принял одно псковское посольство и «спровадил» его «с подворья». Согласившись принять вторично отряженных к нему из Пскова послов, Иван III высказал им намерение ознакомиться с теми княжескими грамотами, в которых говорилось бы о привилегиях Псковской республики, с тем чтобы выяснить, каковы же в действительности были эти старинные привилегии. «Рад есми отчиноу свою оустроене держати, аже ми положите прежних князей великых грамоты послинныя». Ясно, что московское правительство задумало ревизию политического строя Пскова. С мая по ноябрь 1474 г. в Москве находился псковский наместник Я. В. Оболенский. Очевидно, при его участии московским правительством была разработана программа дальнейшего наступления на порядки Псковской республики[2455].