§ 10. Холопство

§ 10. Холопство

К несвободным людям принадлежали холопы. В отношении холопа феодал был полным собственником. Судя по актам, холопы — это «полные люди», на которых у господина имелись «полные грамоты». «А княгине моей те люди, што есм ей подавал при своем животе, и грамоты полные тех людей у нее»[827], — читаем в духовной грамоте московского великого князя Василия Дмитриевича. Другое название для полного холопа — «дерноватый» («…или грамоты дерноватый на кого пописал»)[828]. Холопов холоповладельцы могли передавать по наследству, продавать, покупать, отдавать дочерям в качестве приданого и т. д. В актах среди «полных» холопов упоминаются «купленыи» («а что мои люди куплении в великомь свертце», «хто холопов моих купленых», «или кого буде прикупил»), «приданые» («а что мои люди приданые и полные»)[829] и т. д. При отпуске на свободу холопы получали от владельцев специальные отпускные грамоты («и грамоты есми им свои жаловалные отпускные подавал»)[830].

Спорные дела о холопах упоминаются в актах наравне с «обидными делами»[831] о «данном», «положеном», «заемном», «поручном», «земле», «воде», «кабальном»[832] и т. д. (т. е. с делами о дарении, поклаже, займе, отдаче в заклад как движимого, так и недвижимого имущества и пр.). По этим делам суд производился «от века»[833] «безпереводно»[834] (т. е. по установленным, имеющим длительную давность феодальным законодательным нормам, охраняющим право собственности на «людей»). В соответствии с этим в междукняжеских договорных грамотах обычно имеется условие о выдаче «беглеца»[835], холопа и рабы «по исправе» (т. е. по расследовании)[836] наравне с «должником», «поручником» (поручителем), «рубежником»[837] (или «порубежником» — нарушителем границ), «татем», «разбойником» и «душегубцем»[838] (похитителями чужой собственности и убийцей).

В церковных поучениях провинившийся холоп также ставился рядом с «татем», «разбойником», «душегубцем», «изменником», «двоеженцем», «блудником», «хищником», «должником». Священник, который скрывал при посвящении в сан, что он холоп, считался «повинным» в «злых делех»[839].

В договорных княжеских грамотах имеются специальные постановления, касающиеся суда о холопах. Задержавший холопа или должника не имел права его «вывести» без участия волостеля (представителя местной власти). «А кто имет холопа и должника, а поставит перед волостелем, в том ему вины нет, а выведет, а перед волостелем не поставит, в том ему вина». Холоп, начавший судиться со своим господином, но не выставивший за себя поручителя, считался виновным и оставлялся в холопстве. «А кто холоп или роба имет ся тягати с осподарем и пошлется на правду, а не будет по них поруки, ино их обинити», или «ино их выдати осподарю»[840].

Согласно так называемому «Правосудию митрополичью», убийство холоповладельцем «челядина полного» не считалось преступлением, а рассматривалось только как грех перед богом: «Аще ли убиет осподарь челядина полного, несть ему душегубства, но вина есть ему от бога, а закупного ли наимита, то есть душегубство»[841]. Аналогичное постановление имеется и в Двинской уставной грамоте 1397–1398 гг.: «А кто осподарь огрешится — ударит своего холопа или рабу, а случится смерть, в том наместницы не судят, ни виры не емлют»[842].

Таким образом, холопье право исходит из представления о холопе как полной собственности феодала. Холопы противопоставляются боярам и слугам — представителям господствующего класса. Противопоставляются они и крестьянам («сельчанам»)[843], хотя их и объединяет принадлежность к феодально-зависимому населению, что подчеркивается общим для них термином «люди».

Источники различают среди холопов «приказных» и «страдных» людей. «Приказные» люди — это сельская администрация из числа холопов (тиуны, ключники, посельские и т. д.); «страдные» люди — это рядовая масса непосредственных производителей. «А что моих людей приказных, тиунов, и посельских, и ключников, и кто ся будет у кого женил, и страдные мои люди з женами и з детми, и что у них моей животины, и те все мои люди приказные и страдные, и з животиною на слободу», — читаем в духовной белозерского князя Михаила Андреевича около 1486 г.[844]

Приказные люди часто отрывались от рядовой массы холопов, получали земли, эксплуатировали чужой труд. В середине XV в. в селе Воиславском Звенигородского уезда жил «приданый холоп» князя Юрия Дмитриевича Бортен, затем там же жил холоп Харя Лагир, у которого крестьяне «наймовали» землю под покос[845]. Харя Лагир передал принадлежащую ему пустошь митрополичьей кафедре. У московской великой княгини Софьи Витовтовны были холопы, которым она «давала свои села» и у которых были земельные «купли»[846]. В духовной волоцкого князя Бориса Васильевича 1477 г. говорится о холопах, которые «держали» села по пожалованию его «княгини»[847]. В договорной грамоте рязанских князей 1496 г. упоминается село Переславичи, в котором «сидят» княжеские холопы Шипиловы и которое принадлежит «з данью, и с судом, и со всеми пошлинами» рязанскому великому князю[848]. В писцовой книге 1519 г. Переяславского уезда за холопом великой княгини Митей Лаптевым значится деревня Спасское, в которой, кроме самого Лаптева, живут его «человек» и крестьянин; пашенная земля «положена в сохи»[849].

В противоположность «приказным» людям люди «страдные» (равнозначным этому термину являются термины «в селах во всех полный людии», «деловые люди»)[850] — это непосредственные производители из числа холопов, среди которых были ремесленники и хлебопашцы[851]. У них имелся скот, розданный им феодалами для выполнения барщинных работ[852]. Они отличались от холопьей дворни, получавшей месячину («а кто будет одерноватый, емлет месячину…»)[853], и от крестьян-серебреников[854]. В данной новгородского посадника Василия Степановича важскому Богословскому монастырю середины XV в. упоминаются, с одной стороны, монастырские («цернецески») «страдники», с другой — «селяне»[855].

В Новгородских писцовых книгах конца XV в. значатся «люди… страдники» или «страдные», жившие на земле феодала в собственных дворах, имевшие пашенные участки (на которых они сеяли хлеб) и сенокосы. Большинство из них работало на барщине[856]. Некоторые «страдники»-барщинники проживали в специальном «челядинном дворе»[857].

В XVI в. в Новгородской земле были известны «деловые» (т. е. те же страдные) люди. Например, в писцовых книгах встречаем такие сведения: «Деревня Великая Нива на речке на Северке же: двор — Люди его [помещика] деловые, пашни в одном поле 8 коробей, а в дву потому ж, сена 50 копен, 2 обжы». Или: «Двор большой Яковлевской Шышкина [владельца], а в нем жывут их люди деловые… без пашни»[858].

* * *

В XIV–XV вв. в положении (как экономическом, так и юридическом) холопов на Руси произошли известные изменения. Сущность их в нашей исторической литературе представляется обычно следующим образом: ввиду «экономической невыгодности» «обельного», или полного, холопства как формы эксплуатации труда наблюдалось «сокращение числа холопской челяди в княжеских и боярских владениях». В подтверждение этого вывода исследователи делают ссылку на духовные грамоты великих и удельных князей, которые свидетельствуют якобы о «массовом отпуске холопов на волю»[859].

Ближайшее ознакомление с. названными источниками заставляет отказаться от вышеизложенного мнения и несколько иначе представить себе эволюцию холопства в XIV–XV вв. Рассмотрим последовательно сохранившиеся духовные грамоты великих и удельных князей. Согласно грамотам Ивана Калиты около 1339 г., его сыновья должны были поделиться «куплеными» им «бортниками» и «оброчниками» (перечисленными в особой «росписи»), а также «людьми купленими», список которых имелся в каком-то «великомь свертце»[860]. Следовательно, в княжение Ивана Калиты число его холопов увеличилось путем покупки, а в предсмертном завещании об отпуске их на волю нет ни слова. Наоборот, видно, что они перешли по наследству к его сыновьям.

В духовной грамоте московского великого князя Семена Ивановича 1353 г. уже говорится о том, что после его смерти холопы должны выйти на свободу. Распоряжение об этом сделано в следующих словах: «А что моих людии деловых, или кого буде прикупил, или хто ми ся будеть в вине достал, тако же мои тивуни, и посельские, и ключники, и старосты, или хто ся будеть оу тых людии женил, всем тем людем дал есмь волю, куды им любо. А братье моей, ни моей княгине, те люди не надобны»[861]. Словом, по букве завещания как будто можно сделать вывод, что освобождаются все несвободные люди, работавшие в княжеском хозяйстве (как административный персонал, так и простые «деловые» люди; как дворовая челядь, так и холопы, исполнявшие сельские работы), все, независимо от того, как они попали в холопы (путем ли покупки, в результате ли совершенного преступления или благодаря женитьбе на несвободной). В то же время из текста видно, что при своей жизни князь сам покупал себе «людей». Почему же вдруг происходит полная ликвидация хозяйства, основанного на несвободном труде? Возникает известное недоверие к тексту рассмотренной духовной.

Если мы обратимся к духовным грамотам следующего московского князя, Ивана Ивановича, 1358 г., то увидим, что он (хотя и не буквально) повторяет ту же формулу относительно холопов, что и его предшественник: «А хто будеть моих казначеев, и тивунов, и посельских, или хто будеть моих дьяков, что будеть от мене ведали прибыток ли который, или хто будеть оу тых женился, те люди не надобни моим детям, ни моей княгини, дал есмь им волю. Тако же хто будеть моих людии полных, купленых, грамотных, дал есмь им свободу, куды им любо. А детем моим не надобны, ни моей княгини»[862].

Принимая без всякой критики изучаемый текст, мы должны сделать вывод, что за пять лет, прошедших после смерти брата, освободившего всю челядь, великий князь Иван Иванович снова различными путями обзавелся холопами разных категорий (от таких, которые заняли руководящее положение в системе его вотчинного управления, до сельских старост и простых оброчников и барщинников) и тут же завещал сыновьям освободить их после его смерти (как поступил в отношении своих людей его покойный брат). И снова встает вопрос: так ли надо понимать смысл завещания? Чтобы ответить на этот вопрос уверенно в том или ином смысле, рассмотрим остальные сохранившиеся завещания московских и удельных князей.

Распоряжения об отпуске на свободу холопов (в выражениях, близких к тем, которые были процитированы выше) повторяются в духовных грамотах великого князя Дмитрия Ивановича Донского около 1375 и 1389 гг. В духовной грамоте великого князя Василия Дмитриевича 1406–1407 гг. пункт об освобождении холопов сопровождается специальной оговоркой о том, что к вдове завещателя переходят те холопы, которых он передал ей (вместе с полными грамотами) при жизни. В двух последующих грамотах того же князя (1417 и 1423 гг.) имеются дополнительные указания его жене, чтобы она выделила по пяти семей холопов каждой из княжеских дочерей. Пункт о безоговорочном выходе на волю всех холопов находим в завещании вдовы удельного князя Владимира Андреевича серпуховского и боровского, Евпраксии, 1433 г. («а снохи мои и мои внук тех людей по моем жывоте в холопи не ищут», — добавляет завещательница). Великая княгиня Софья Витовтовна в 1451 г. пишет: «А что оу мене, оу великие княгини, колькое людей моих ни есть, и болших, и менших, и яз их всех пожаловала, ослободила есмь их всех, по моем животе въси слободни». В духовной грамоте великого князя Василия II Васильевича Темного фигурирует традиционная для княжеских завещаний фраза о том, что его холопы (казначеи, дьяки, посельские, тиуны) после его смерти «не надобны» его «княгине» и детям. Дмитровский князь Юрий Васильевич в 1472 г. указал, чтобы его «люди», «ключники», «посельские» и «все приказные люди», которые от него «приказ ведали», получили свободу. В духовной грамоте волоцкого князя Бориса Васильевича 1477 г. перечислены семьи холопов, которых он передал своей жене, а в отношении остальных «людей» имеется стандартное указание: «и те все на слободу». По духовной грамоте вологодского князя Андрея Васильевича 1481 г. отпускаются на волю «люди полные, и кабальные, и приказные», по духовной грамоте верейского и белозерского князя Михаила Андреевича около 1486 г. — «люди приказные и страдные». Наконец, Иван III очень кратко воспроизводит в 1504 г. в своей духовной ту формулу, которую употребляли его отец, дед, прадед и более отдаленные предки: «А кто будеть моих казначеев, или кто будет моих дьяков прибытки мои от меня ведали, или тиуни, или поселские, или кто женился у тех, те все не надобе сыну моему Василью и моим детем, Юрью з братьею»[863].

Совершенно невозможно представить себе дело таким образом, что каждый князь отпускал на волю перед своей смертью всех холопов (ведь в большинстве духовных грамот вопрос ставится именно так, и лишь в некоторых из них делаются оговорки о передаче отдельных холопьих семей наследникам завещателей), а его преемник заново заводил весь административный персонал и всю дворню, с тем чтобы в конце своей жизни снова их распустить. Но нельзя в то же время игнорировать прямые указания источников на предсмертные распоряжения князей о судьбе их холопов. Я считаю, что эти указания (приобретшие в известной мере стандартный характер) надо понимать в том смысле, что уже со второй половины XIV в. применительно к княжеским дворцовым землям вырабатывается общий статус о пожизненности холопства до смерти холоповладельца (тот статус, который в отношении кабальных людей был зафиксирован в указе 1597 г., явившемся законодательным обобщением реальной практики). Однако эта норма, определявшая положение холопов, вовсе не означала, что все холопы по смерти их владельца-князя действительно уходили на волю, так же как введенное с середины XV в. правило о Юрьеве дне как сроке крестьянского «отказа» не означало, что все владельческие крестьяне 26 ноября действительно покидали навсегда своих господ. Пункт духовных княжеских грамот о пожизненности холопства надо понимать в том смысле, что после смерти того или иного князя, согласно его завещанию, совершался пересмотр взаимоотношений: между его несвободными «людьми» (юридически получавшими волю) и его наследниками. При этом многие из «людей» переходили на положение зависимости к наследникам своего умершего господина, т. е. по существу оставались в прежнем состоянии. В пользу правильности предложенной интерпретации положений духовных княжеских грамот о холопах говорит, по-моему, и то обстоятельство, что в случае желания обязательно оставить кого-то из своих людей жене, сыновьям, дочерям и т. д. князь делал об этом специальное распоряжение в своем завещании.

Чем было вызвано появление этих новых правовых норм, регулирующих взаимоотношения между холоповладельцами и зависимыми от них людьми? Прежде всего, конечно, экономическим развитием страны, расширением княжеского хозяйства, основанного на крестьянском труде. Потребность в труде холопов не исчезла (а, может быть, и возросла), но степень этой потребности зависела от наличия или отсутствия, достаточности или недостаточности в вотчинах крестьянских рук. Использование холопов на сельских работах применялось иногда более, иногда менее широко. Холопы составляли известный резерв рабочей силы для сельского хозяйства, к которому прибегали тогда, когда возникала нужда. И та условная пожизненность холопства, которую провозглашали духовные княжеские грамоты, давала возможность холоповладельцам через какие-то (правда, весьма неопределенные) сроки переводить часть холопьей дворни на положение крестьян и освобождаться от тех «людей» из числа дворовых слуг, которые становились ненужными. Иногда же холопы даже прикупались. Словом, пожизненность холопства должна была служить интересам «не страдников», не «деловых людей», а господствующего класса. Установление пожизненности холопства (до смерти господина) облегчало ряду холопов переход в крестьяне, с которыми они сливались в один разряд феодально-зависимого населения, подвергавшегося дальнейшему закрепощению. Поэтому введение принципа пожизненности холопства означало не что иное, как путь к развитию крепостничества, ибо способствовало тому, что бывшие холопы даже без выкупа становились зависимыми от землевладельцев крестьянами.

Если принять выдвинутую гипотезу, то, может быть, станет яснее и происхождение кабального холопства. Оно возникло, как мне представляется, на основе сочетания двух моментов: экономического и правового. В экономическом отношении на возникновение кабального холопства, как особой формы зависимости, повлияли распространившиеся в XV в. сделки с «серебром», которыми землевладельцы опутывали и крестьян и холопов. Если выкупившийся на волю холоп в рассрочку выплачивал господину цену, за которую ему была дарована свобода, и сохранял вплоть до уплаты полностью «головного серебра» свою зависимость от землевладельца, то по существу в аналогичное положение попадал должник, обязавшийся до возврата долга работать на кредитора (с зачетом этой работы за проценты с долговой суммы). А выработанный практикой (хотя бы в пределах княжеских имений) принцип пожизненности холопства (до смерти господина) создавал правовые основы для сделок с «серебром», породивших новый вид зависимости — по «служилой кабале».

Теперь необходимо коснуться вопроса о том, как складывались отношения холопьей зависимости не в великокняжеских и удельно-княжеских, а в боярских вотчинах. В данном случае мы не можем говорить о каком-то едином статусе, определявшем отношения холоповладельцев и холопов, но имеются все основания утверждать, что и духовными грамотами частных светских землевладельцев (так же как великих и удельных князей) регулировалось движение рабочей силы в сельском хозяйстве. Духовные грамоты светских феодалов не позволяют сделать вывод о массовом отпуске землевладельцами холопов на волю. Иногда действительно в завещаниях содержатся специальные пункты об освобождении «полных» или «купленых» «людей». Так, Семен Накваса сделал в 1476 г. распоряжение о предоставлении свободы одной «купленной» им семье, а также принадлежавшим ему «полным людям». «А что мои люди полные, холопи и робы, а те все по моем животе на слободу, — земля им на четыре части», — читаем в упомянутой духовной[864].

Чаще по духовным грамотам лишь части холопов предоставлялась свобода, а часть их завещатель передавал своим наследникам[865]. При этом неосвобождаемые холопы перечислялись поименно, а об отпускаемых на волю говорилось глухо: «А что мои холопи и робы в сеи духовной не писаны, тех всех людей отпустил есми их на слободу, до тех людей сыну моему… дела до них нет; а приказникы мои тем людем дают свои грамоты отпустные»[866]. Князь И. Ю. Патрикеев в своей духовной грамоте 1499 г. после формулы «А людей своих отпущаю на слободу…» сначала назвал ряд имен, а затем добавил: «А которые мои люди не писаны в сеи душевной грамоте, и те мои люди все на слободу и с женами и с детми»[867].

Наконец, иногда все люди завещателя переходили по духовной грамоте к его наследникам[868].

Большой интерес представляют для нас те случаи, когда «полные» холопы переводились духовными грамотами на положение пожизненных (до смерти холоповладельцев). Так, Мария Копнина в 1478 г. пишет в своем завещании: «А что мои люди — слуги и страдники, и те мои люди служат мне до моего живота; а после моего живота и они все на слободу»[869]. Следовательно, в вотчинах Марии Копниной установилось для холопов то же самое положение, которое сложилось с середины XIV в. и в великокняжеских имениях. В духовной некоего Андрея читаем: «А пожаловал есми Савку: послужить ему мне до моего живота, а по моем животе на слободу»[870].

Мы знаем случаи, когда «полное» холопство превращалось даже не в пожизненное, а просто во временное (ограниченное условным или точным сроком). В. В. Галицкий в 1433 г. отпустил своего холопа Федора Прибыткова на волю при условии, что он будет «служити» его жене до ее замужества: «а пойдет моя жена замуж, и Федко не надобен моей жене, ни моим детем», — пишет завещатель[871].

Среди боярских «людей» некоторые находились на пути от полного холопства к зависимому крестьянству. Так, Василий Матвеев в духовной 1453 г. делает распоряжение об отпуске своих холопов на свободу с условием «отслужить» несколько лет его сыну: «…послужит моему сыну Василью пять лет, да пойдет на слободу», «…послужит моему сыну Василью восмь лет, да пойдет на слободу» и т. д. Вассиан Уваров в 1475 г. отпускает на волю своих «людей» при условии, что «послужат те люди моему сыну… год, а отслужив год, пойдут прочь свободны»[872]. Один из освобожденных Вассианом Уваровым холопов должен был дать за себя полтора рубля «откупа».

В церковных поучениях приводятся библейские тексты, также говорящие о временном, ограниченном сроком, холопстве, например: «…и в работу… придается, идеже 14 лет пребысть служа»[873].

Как бы на глазах исследователя совершается замена «полного» холопства условным. А происходила эта замена таким образом, что создавались соответствующие предпосылки для развития крепостничества. Условные формы холопьих отношений были более эластичными в том смысле, что через них бывшие «полные» холопы проникали в ряды крестьянства, подвергавшегося дальнейшему закрепощению.

Но юридически «полное» холопство сохранялось. В Судебнике 1497 г. имеется специальная статья «О полной грамоте» (ст. 66 по нумерации М. Ф. Владимирского-Буданова). И я думаю, что это обстоятельство получает вполне убедительное объяснение в свете предложенного выше понимания характера распоряжений великих и удельных князей, делаемых ими в своих завещаниях об отпуске на волю их холопов. Подобные распоряжения, как я указывал, означали не борьбу с «полным» холопством, а его регулирование в хозяйственных целях путем систематического пересмотра наличного состава челяди. Признание «полных» грамот крепостническим документом давало возможность землевладельцам использовать установленный княжескими духовными грамотами принцип пожизненности холопства (до смерти господина) в своих интересах, а не в интересах холопов. По мысли князей, подобный принцип означал не ликвидацию отношений холопьей зависимости после смерти каждого князя (как могли понимать и, вероятно, понимали этот порядок холопы), а своего рода периодическую перерегистрацию несвободных людей. В действительности свободным становился при перерегистрации лишь тот из «людей», на кого аннулировалась «полная» грамота и кто получал взамен последней «отпускную». Остальные или оставались в прежнем положении или переходили в разряд феодально-зависимых крестьян и т. д.

В самом деле, почему составители Судебника 1497 г. решили еще раз напомнить о положениях Русской Правды касательно «полного» («обельного») холопства, несколько обновив эти положения? Почему потребовалось еще раз громко заявить о том, что «по полной грамоте холоп… по робе холоп, по холопу роба, приданой холоп, по духовной холоп»? Я думаю, потому, что статьи духовных княжеских грамот об отпуске по смерти князей на волю их «людей» «полных», «купленых», «грамотных» «или хто будеть у тых женился» вызывали различные понимание и реакцию со стороны разных социальных групп. Для феодалов — это была перерегистрация их «людей» как средство укрепления крепостничества, для холопов — одно из средств борьбы с крепостническим строем. Я особенно придаю значение фразе «а по духовной холоп», которую понимаю в том смысле, что сама по себе духовная грамота землевладельца не может стать для холопа документом, на основе которого он вправе требовать освобождения (ведь в завещаниях часто говорилось об отпуске на свободу холопов в общей форме, а не поименно). Чтобы «полный» холоп получил по суду освобождение, он должен был представить отпускную своего господина, написанную его собственной рукой и соответственным образом оформленную. Об этом говорит статья 17 Судебника и говорит не случайно, ибо согласно духовным завещаниям отпускные холопам давали и приказчики холоповладельцев, а часто холопы предъявляли, вероятно, в суд и поддельные отпускные.

Словом, Судебник 1497 г., по-моему, констатирует не изживание «полного» холопства, а стремится использовать сложившиеся юридические нормы данного вида зависимости в интересах господствующего класса феодалов, предоставляя им возможность применять труд холопов в той степени и в той форме, в какой этого требовало их хозяйство, развивающееся в условиях роста крепостничества.

Объяснения требует еще одно положение статьи 66 Судебника 1497 г.: «По тиуньству и по ключю по сельскому холоп з докладом и без докладу, и с женою и с детми, которые у одного государя; а которые его дети у иного или себе учнут жити, то не холопи, а по городцкому ключю не холоп». Итак, Судебник устанавливает, что вступление на работу в должность сельского ключника автоматически влечет за собою переход в состояние «полного» холопства, работа же в качестве городского ключника не делает человека несвободным. Какова логика этого закона? По княжеским духовным все ключники (и сельские и городские) обычно получали свободу (следовательно, одинаково считались несвободными). Теперь законодательство ставит в разные условия сельских и городских ключников. Признание несвободными первых, по-моему, могло быть вызвано борьбой государства с проявленной ими тенденцией воспользоваться статьей Судебника о праве крестьян «отказываться» от своих землевладельцев в Юрьев день осенний. Экономическое сближение крестьян и холопов давало основание последним считать применимыми к себе те законы, которые касались крестьянства. Землевладельцы же не желали допустить этого, испытывая нужду в опытной сельской администрации и стремясь удержать ее в своих имениях на тех началах, которые были выработаны в духовных княжеских грамотах (по крайней мере в течение жизни холоповладельца). Изменение в положении городских ключников, думаю, было связано с массовым роспуском московским правительством боярских послужильцев в конце XV в. в связи с объединением русских земель и подавлением московской великокняжеской властью боярской оппозиции. Бывшие послужильцы переходили в число государевых служилых людей, часто получавших поместья. Правительство начинает бороться с возвратом таких людей в холопство.