§ 7. Социальные движения в Московском княжестве в 40–50-х годах XIV в. Борьба между Московским и Нижегородским княжествами в конце 50 — начале 60-х годов XIV в.

§ 7. Социальные движения в Московском княжестве в 40–50-х годах XIV в. Борьба между Московским и Нижегородским княжествами в конце 50 — начале 60-х годов XIV в.

Задачи внутренней политики ближайших преемников Калиты — трех его сыновей (Семена, Ивана и Андрея) в пределах земель, присоединенных к Московскому княжеству, были сформулированы в их договорной грамоте, относящейся к 1350–1351 гг.[1777]

Данное докончание завершило усобицу между великим московским князем Семеном Ивановичем и его братьями, которую можно считать первой феодальной распрей в среде князей — потомков Калиты. В распре этой приняло участие боярство, она затронула и другие слои московского общества.

Данные о феодальной усобице можно почерпнуть из самой грамоты 1350–1351 гг. Во-первых, показательна следующая статья: «А кто имет нас сваживати [наши бояре?][1778], исправы ны учинити, а нелюбья не держати, а виноватого казнити по исправе». Из статьи можно сделать вывод, что между князьями произошла какая-то ссора, отражавшая в значительной степени борьбу между разными группами боярства, поддерживавшими разных князей. Во-вторых, в докончании сыновей Калиты имеется указание на конкретного виновника княжеской «свады», боярина Алексея Петровича Хвоста. Он «вшел в коромолу к великому князю», т. е. принял участие в заговоре против Семена Ивановича, и поплатился за это. Князь Семен Иванович потребовал от своих братьев, чтобы они не принимали виновного боярина к себе на службу и предоставили великому князю расправиться с Алексеем Хвостом и его семьей так, как он сочтет нужным («…волен в нем князь великии и в его жене и в его детех»). Имущество Алексея Петровича Хвоста было конфисковано великим князем; часть этого имущества последний передал своему брату Ивану, взяв с него обязательство ничего не возвращать опальному боярину и не оказывать ему никакой поддержки[1779].

Княжеская усобица середины XIV в. нашла известный отклик в духовной грамоте великого князя Семена Ивановича 1353 г. Воспоминаниями об этой усобице, по-видимому, продиктована заключительная часть этой грамоты, в которой князь Семен дает совет своим братьям соблюдать политическое единство («жити заодин»), следуя завещанию их отца Ивана Калиты, не слушаться «лихих людей», которые станут разжигать между князьями вражду («…хто иметь вас сваживати»), а опираться на «старых бояр, хто хотел отцю нашему добра, и нам»[1780]. Очевидно, Семен Иванович различает среди московского боярства дие группы: сторонников и противников великокняжеской власти. Первых он именует «старыми боярами», вторых (к ним, конечно, принадлежал и Алексей Хвост) — «лихими людьми».

Если договор Семена с братьями, завершивший княжескую «сваду», был заключен в 1350–1351 гг., то, следовательно, сама «свада» относится примерно к 1349–1350 гг. Для Московского княжества рубеж 40-х и 50-х годов XIV в. был временем внешнеполитических осложнений. Как указывалось в предыдущем параграфе, в это время литовский великий князь Ольгерд сделал попытку заключить союз с Ордой против Московского правительства. Войска короля Магнуса напали на Новгородскую землю, и Новгород обратился за военной помощью к великому князю московскому. Московское правительство сумело, как было указано, парализовать возможность литовско-ордынского сближения. Но это, надо думать, было достигнуто путем каких-то обязательств (вероятно, прежде всего финансового характера, по уплате новой дани), взятых московским великим князем перед Ордой. Необходимость улаживать дела Московского княжества в Орде отвлекала князя Семена Ивановича и от активного участия в новгородских делах. В 1348 г. он отправился с войском в Новгород, с тем чтобы поддержать его в борьбе со шведскими захватчиками, но вынужден был вернуться в Москву, поскольку туда прибыли ордынские послы.

В другой своей работе я уже указывал, что выступление части боярства (в том числе Алексея Петровича Хвоста) с оппозицией великому князю Семену Ивановичу было вызвано недовольством ориентацией последнего на союз с Ордой[1781]. К тому, что я говорил ранее, я теперь добавил бы, что это недовольство выразилось, вероятно, во-первых, в критике московского правительства за его стремление удовлетворить денежные запросы Орды, что приводило к отягощению поборами русского населения (прежде всего горожан). Во-вторых, по. всей вероятности, оппозиционным боярством ставился вопрос относительно того, что великий князь неумело руководит военными силами и это приводит его к подчинению всем требованиям Орды и вообще к пассивности в области внешней политики. В договорной княжеской грамоте 1350–1351 гг. имеется такое условие: «А что ся оучинить просторожа от мене или от вас, или от моего тысяцьского и от наших наместников, исправа ны оучинити, а нелюбья не держати»[1782]. Очевидно, московскому великому князю предъявлялся упрек в каком-то конкретном военном просчете («простороже»).

Вероятно, выступая против Семена Ивановича, Алексей Хвост и его единомышленники пытались найти поддержку со стороны братьев великого князя, и это им удалось. Между князьями произошла «свада», во время которой (судя по их последующему договору 1350–1351 гг.) был поднят ряд политических вопросов (о правах удельных князей, об организации государственного аппарата и вооруженных сил и т. д.). Лишь после того, как все недоразумения по указанным пунктам были урегулированы специальным договорным трактатом и удельные князья отказались от дальнейшей поддержки Алексея Хвоста, княжеская распря закончилась. Видно, что князь Семен добился для себя ряда преимуществ материального и политического характера, что привело к усилению великокняжеской власти.

После смерти в 1353 г. Семена Алексею Петровичу удалось восстановить свое положение. В 1357 г., как видно из летописного известия о его насильственной смерти, он был тысяцким. Можно предполагать, что в своей борьбе за власть Алексей Петрович находил опору в среде горожан, чему не могла не содействовать его оппозиция политическим мероприятиям покойного князя Семена Ивановича, в интересах Орды усиливавшего налоговый гнет.

После смерти Семена Ивановича в среде московского боярства разгорелась новая борьба, принявшая особенно обостренные формы в 1357 г. Летописи рассказывают, что в феврале этого года тысяцкий Алексей Петрович был найден в Москве убитым. Труп его обнаружили на площади рано утром, «в то время, егда заоутренюю благовестять». Обстоятельства убийства остались неизвестными. По словам летописца, «оубиение же его дивно некако и незнаемо аки ни от кого же никимь же…». Но в то же время летописи подчеркивают, что насильственная смерть московского тысяцкого была результатом заговора против него ряда бояр: «Тое же зимы на Москве вложишеть дьявол межи бояр зависть и непокорьство дьяволим наоучениемь и завистью оубьен бысть Алексии Петровичь тысятьскии…»[1783]

О том, что гибель Алексея Петровича последовала в результате политического убийства, осуществленного по решению его противников из числа бояр, видно также из последующих событий. Скоро после того, как погиб тысяцкий, видные московские бояре с семьями уехали в Рязань. Этот отъезд летописи ставят в прямую связь с желанием бояр избежать ответственности за совершенное ими убийство. «Тое же зимы по последьнемоу поути большие бояре московьскые того ради оубииства отъехаша на Рязань с женами и з детьми». Если вспомнить, что Рязанское княжество вело в это время враждебную политику в отношении княжества Московского, что в 1353 г. рязанские войска захватили принадлежавшую до этого Москве Лопастну, то станет ясно, что московские бояре за пределами своего княжества нашли приют в неприязненном московскому правительству феодальном лагере. Вероятно, у московских и рязанских бояр был предварительный сговор.

Из кратких летописных известий трудно составить представление о расстановке сил среди московского боярства. Но, по-видимому, группа Алексея Хвоста проводила курс на укрепление Московского княжества, усиление его военных сил и постепенное освобождение его политики от опеки Орды. Группа Василия Васильевича Вельяминова, бывшего тысяцким при князе Семене, надо думать, отстаивала линию подчинения Орде и была против активизации внешней политики Московского княжества. Если все, что я говорю, верно, то становятся понятными известия летописей о дальнейшей судьбе московских бояр, бежавших в Рязань. Рогожский летописец рассказывает, что князь Иван Иванович, побывав в 1358 г. в Орде, «принял» там бояр, которые «были на Рязани», — среди них Василия Васильевича (вероятно, имеется в виду Вельяминов). Согласно Никоновской летописи, Иван Иванович по возвращении из Орды в Москву вызвал туда двух бояр, «иже отъехали были от него на Рязань»[1784]. Очевидно, в Орде линия поведения указанных бояр получила одобрение.

Последний вопрос, связанный с политической борьбой, происходившей в Москве в 1357 г., сводится к следующему: вышла ли эта борьба за пределы чисто боярской среды и затронула ли она более широкие общественные круги? Думаю, что имеются основания ответить на этот вопрос утвердительно. Уже то обстоятельство, что труп московского тысяцкого был выброшен в центр Москвы, на площадь, говорит за то, что убийцы хотели устрашить горожан. Последние в свою очередь, очевидно, реагировали на убийство тысяцкого активно. Никоновская летопись отмечает, что отъезд в 1357 г. бояр был вызван в значительной мере «мятежом», поднявшимся в Москве из-за убийства Алексея Петровича. «И бысть мятежь велий на Москве того ради убийства»[1785]. М. Н. Тихомиров, по-моему, с достаточным основанием предполагает, что бегство бояр из Москвы в 1357 г. «может быть объяснено выступлением против них черных людей [1786]. Но особенно интересно, с моей точки зрения, то обстоятельство, что события, связанные с убийством Алексея Петровича в 1357 г., напомнили летописцу обстоятельства убийства около 200 лет тому назад князя Андрея Юрьевича Боголюбского. «Неции же рекоша, яко втаю свет сотвориша и ков коваша нань, и тако всех общею доумою, да яко же Андреи Боголюбыи от Кучьковичь, тако и сии от своеа дроужины пострада»[1787]. А вспомним, что случилось в день гибели Андрея Боголюбского. Его убили бояре, но смерть князя дала толчок крупному восстанию, в котором приняли участие мелкие княжеские слуги, горожане, даже крестьяне. Восставшие «разграбили» княжеский двор, захватили его «имение», стали избивать княжескую администрацию. Вероятно, что-то подобное надо подразумевать под «велиим мятежом», случившимся в 1357 г. в Москве.

* * *

Говоря о внутренней политике московских князей, нельзя совсем не коснуться такого важного вопроса, как вопрос о поддержке, оказываемой московской великокняжеской власти церковью, хотя область церковных политических отношений специально не рассматривается в данной книге. С 1354 г. главой русской церкви стал один из видных представителей московского боярства — митрополит Алексей, выдвинутый на этот пост еще великим князем Семеном Ивановичем. Я не буду останавливаться на всех обстоятельствах его утверждения на русской митрополии. Эта сторона дела достаточно подробно освещена А. Е. Пресняковым[1788]. Укажу лишь на некоторые моменты. Исследователи подчеркивают, во-первых, что поставление константинопольским патриархом в митрополиты на Русь великокняжеского кандидата и человека русского (а не византийца) по национальности было важным явлением, послужившим известным этапом в развитии русско-византийских церковно-политических взаимоотношений. Константинопольская патриаршая кафедра пошла на существенные уступки Руси, что означало важный политический успех московской великокняжеской власти.

Второе обстоятельство, отмечаемое исследователями, сводится к тому, что усилившееся в 50-х годах XIV в. наступление на Русь литовских феодалов нашло отражение и в области церковных отношений. Литовский князь Ольгерд выдвигал своих кандидатов в митрополиты: сначала Феодорита, затем Романа (родственника жены Ольгерда — Ульяны, являвшейся дочерью тверского князя Александра Михайловича). «Сын боярина тферьскаго», Роман, представлялся политически удобным кандидатом в митрополиты и тверским князьям. В 1354 г., по сообщению Рогожского летописца, произошел небывалый раскол в русской церкви («…мятежь сотворишется, чего то не бывало преже сего»). Константинопольский патриарх утвердил сразу двух митрополитов «на всю Русскую землю». Это обстоятельство, повторяю, было следствием перенесения в сферу церковных отношений политической борьбы, которая происходила в то время между Великим княжеством Литовским и княжеством Московским. Среди двух митрополитов началась распря («и бышеть межи их нелюбие велико»). Потребовалась новая поездка Алексея и Романа в Константинополь, в результате которой первый был поставлен митрополитом «на Русьскую землю», второй — митрополитом на земли «Литовьскую и на Волыньскоую»[1789] (без Киева). Таким образом, Ольгерду не удалось осуществить через константинопольского патриарха свои планы, и это обстоятельство, несомненно, означало известный политический успех Руси.

Наибольший интерес для нас представляет роль митрополита Алексея во внутренней политике московской великокняжеской власти. Я уже указывал, что он был выходцем из боярской среды (его отец — боярин Федор Бяконт). При митрополите Феогносте Алексей был его наместником, а незадолго до своей смерти Феогност поставил Алексея епископом во Владимир. Еще при жизни Семена, как я говорил, Алексей был намечен кандидатом в митрополиты. Очевидно, он принимал большое участие в политической жизни и не случайно Семен Иванович, давая в своей духовной совет своим братьям не слушать «лихих людей», кто будет их «сваживати», а следовать указаниям «старых бояр», наряду с этими боярами (и даже перед ними) упоминает «владыку Олексея».

Процитированное мною (вторично в данном параграфе) место из духовной Семена Ивановича проливает свет на политические связи владимирского епископа, а затем митрополита Алексея. Он был, следовательно, близок к тем «старым боярам», к которым принадлежал тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов, и являлся противником тех бояр (именуемых Семеном «лихими людьми»), которые поддерживали Алексея Петровича Хвоста. Этот вывод подтверждается и другими данными. О связях Алексея говорится в его «Житии». Он находился в близких отношениях со Стефаном, братом Сергия Радонежского, а Стефан являлся духовником великого князя Семена Ивановича, тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова, брата последнего, Федора, «и других, боар старейших». Кстати сказать, представители рода Вельяминовых, из которых пост тысяцкого занимал не один Василий, были давно связаны с московской митрополичьей кафедрой. Так, в «Житии» митрополита Петра рассказывается, как он перед своей смертью, желая сделать некоторые распоряжения Ивану Калите, которого в это время не оказалось в Москве, «призывает некоего именем Протасиа, его же бе князь старейшину града поставил»[1790]. По всей видимости, речь идет о тысяцком Протасии (из рода Вельяминовых).

Если Алексей принадлежал к той группе «старых бояр», единомышленников великого князя Семена, в число которых входили Вельяминовы, то, очевидно, он разделял и их политические взгляды. В исторической литературе очень подчеркиваются национальные мотивы в деятельности Алексея. Так, А. Е. Пресняков пишет, что он «вдохнул» в великокняжескую политику «определенное идейное содержание — церковно-религиозное и тем самым национальное»[1791]. Подобное утверждение требует значительных оговорок. Алексей в 50-х годах всецело разделял программу великокняжеской власти, которая еще не выдвигала лозунга борьбы с ордынским игом, а старалась избегать конфликтов с Ордой, откупаясь от нее деньгами. Так, в 1357 г. митрополит Алексей по зову ханши Тайдулы побывал в Орде. В ряде летописей об этом сказано очень коротко. И лишь в более поздних летописных сводах появляется витиеватый, рассказ о торжественной встрече, оказанной Алексею Джанибеком с его сыновьями, «князьями» и «вельможами». Встреча эта трактуется как исполнение пророчества о мирном сожительстве льва (ордынского хана) и агнца (представителя русской церкви: «…лев и агнець вкупе почиют»[1792]. Созданная, по-видимому, в церковных кругах, повесть о поездке в Орду Алексея консервативна, ибо она культивирует мысль о мирном, безконфликтном развитии русско-ордынских взаимоотношений, в основе же этой идеи лежали реальные линии той программы московских «старых бояр», которая разделялась и митрополитом Алексеем.

Существенной стороной деятельности митрополита Алексея было основание в разных местах монастырей[1793]. Эти монастыри сыграли большую роль как в распространении феодального землевладения, так и в укреплении великокняжеской власти, ибо многие монастыри как феодальные корпорации были тесно связаны с московскими князьями, являлись проводниками их политики.

* * *

После смерти в 1359 г. великого князя Ивана Ивановича митрополит Алексей сделался фактически верховным правителем в Московском княжестве, ибо сыновья покойного князя Дмитрий и Иван были еще слишком малы.

Это было время, когда уже намечались предпосылки распада Золотоордынского государства. В 60-х годах XIV в. в Орде усилились феодальные смуты. В 1357 г. к власти пришел хан Бердибек, убивший своего отца хана Джанибека и перебивший своих братьев. Об этом коротко говорит Рогожский летописец: Бердибек «отца оудави, а братью изби, а сам седе на царство»[1794]. Дальнейшая междоусобная борьба в конце 50 — начале 60-х годов XIV в. привела к последовательной и очень быстрой смене в Орде ханов Кульны, Науруза, Кидыря, Тимур-Ходжы, Кильдибека и др.[1795] В одно и то же время в Сарае действовали два хана: Абдаллах и Кильдибек, а после смерти Кильдибека — Абдаллах и Амурат (Мюрид). От Орды отпадали целые области, захватываемые отдельными князьками: Болгары, Наручадская земля (область по реке Мокше) и т. д.

Интересно, что в русских летописях подробно описаны ордынские смуты. «И бысть в Орде замятня велика»[1796], — читаем в Рогожском летописце, который на конкретных фактах раскрывает ход этой «замятни». Очевидно, русские политические деятели и публицисты с интересом следили за тем, что делалось в Орде, ибо это их интересовало практически: распри ордынских правителей русские князья и феодалы использовали в своих целях.

В это время на Руси начинается серьезная и упорная борьба за великое владимирское княжение между князьями наиболее крупных феодальных центров. Такой борьбе предшествовал (как было показано в предыдущем параграфе) период, когда существовала система некоторого (более или менее устойчивого) политического равновесия между отдельными княжествами. Подобная система содействовала политической концентрации (в условиях известного экономического подъема) ряда княжеств. Теперь они вступают в длительную борьбу между собой.

Участниками первого тура борьбы за великое владимирское княжение были князья московский и нижегородский. После того как к власти в Орде пришел Науруз, он передал в 1360 г. великое княжение владимирское суздальско-нижегородским князьям. Великим князем всея Руси стал Дмитрий Константинович суздальский, сын князя Константина Васильевича[1797]. Судя по сведениям летописей, на поклон к Наурузу приходили и другие русские князья, получившие от хана утверждение своих прав на их владения: «и бысть им в Орде роздел княжением их, и которой же сих по временом своим възвратишася въсвояси, и кои же их прииде в свою отчину»[1798]. Таким образом, система ордынского властвования над Русью оставалась в силе.

Новое путешествие русских князей в Орду относится к 1361 г., когда ханом стал Кидырь. Большинство князей, явившись в Орду, застало здесь новую усобицу, во время которой Кидырь был убит, а после его убийства завели между собой жестокую кровавую распрю претенденты на его место. Лишь московский князь Дмитрий успел вернуться на Русь до «замятни». Другие князья, не сумев выехать вовремя, были свидетелями ордынской «замятни» и некоторые из них пострадали — каждый по-разному. Описание в летописных сводах тех приключений, которыми сопровождалось обратное путешествие князей из Орды в русские земли, интересно не столько бытовыми подробностями, сколько тем, что дает яркую и убедительную картину того кризиса власти, который наблюдался в это время в Орде. Князя Константина ростовского с его спутниками «в замятию ту» ограбили донага («и телеса их обнажиша», «не остася на них ни исподних порт»), а сами они раздетыми и едва живыми («…нази токмо живи») пешком ушли к себе домой. Князь Василий Михайлович тверской поторопился выбраться из Бездежа, оставив там все бывшие с ним денежные средства («а сребро там поклал»). Князь Андрей Константинович нижегородский убежал из Орды, но его окружили татарские полки, и он должен был выдержать с ними бой. «И начата татарове отступати его с обаполы и со все стороны, князь же Андреи, поострив крепость свою и не убояся грозы их, понапрасно устремився и пробивсе сквозе полкы татарьскыя, биючеся с ним и, и тако божиею милостию приеха на Русь добр здрав». Великий князь Дмитрий Константинович переждал ордынскую усобицу в Сарае и поэтому остался цел[1799].

Кровавые феодальные междоусобия, происходившие в Орде в начале 60-х годов XIV в. и явившиеся серьезным признаком ее близкого распада, в качестве одного из последствий имели расстройство торгового обращения по разветвленным артериям Волжского водного пути. Орда выбрасывала массу мелких феодальных князьков и царевичей с дружинами из числа потерпевших неудачи на пути продвижения к власти и пробавлявшихся грабежами в русских пределах. Освобождение Волжского пути от татарских грабителей становилось для Руси насущной потребностью. Не случайно на протяжении 60–70-х годов XIV в. в ряде русских земель и особенно в тех местах, куда чаще всего совершали набеги различные татарские князьки, в Нижегородском княжестве, в пределах Рязанской земли, население (горожане в первую очередь) поднимается на борьбу с полчищами ордынских феодалов. В то же время поставить под свой контроль волжскую магистраль стремятся и правительственные круги отдельных русских земель. Новгородские бояре как раз в 60–70-х годах XIV в. (конечно, учитывая ослабление политической целостности Орды в результате раздиравших ее внутренних смут) выбрасывают в пределы Волжско-Камского бассейна отряды ушкуйников.

Правители Московского и Нижегородского княжеств, все еще считаясь с Ордой, стараются заручиться благосклонностью то одного, то другого из быстро сменяющихся там ханов, с тем чтобы вырвать у кого-либо из них ярлык на великое княжение. Соперничество по вопросу о великокняжеском титуле приводит к острым столкновениям московского и нижегородского князей между собой. Феодальные княжеские войны значительно учащаются и усиливаются по сравнению с периодом 40–50-х годов XIV в. И в то же время сама жизнь часто заставляла русских князей такие войны прекращать, ибо слишком ясно ощущалось, что они облегчали возможность хозяйничанья ордынским князькам, мешавшим торговому движению по Волге, грабившим русские земли и города.

Наконец, надо отметить и еще одно существенное обстоятельство. Если Орда издавна проводила политику натравливания одних русских князей на других, то с 60-х годов XIV в. русские (и прежде всего московские) князья делают попытки (и часто весьма удачные) усилиться, используя в своих интересах ордынские распри. Наконец, в политике московского правительства замечаются некоторые признаки освобождения от властной опеки Орды.

В 1362 г., после того как в Орде побывали «киличеи» Дмитрия Ивановича московского (за него пока еще действовали московские бояре) и Дмитрия Константиновича суздальско-нижегородского, ярлык на владимирское великое княжение достался первому. Посол хана Амурата (Мюрида) привез этот ярлык в Москву. Московские войска двинулись на Переяславль, который успел захватить Дмитрий Константинович, и на Владимир. Князь Дмитрий Константинович вынужден был бежать в Суздаль.

В то же время наряду с Амуратом (Мюридом) в Золотоордынском государстве появился новый хан Абдаллах, которого поддерживал влиятельный темник Мамай, откочевавший со своей Ордой на запад от Сарая, к границам Рязанского княжества. Князь Дмитрий Иванович принял ярлык на владимирское княжение и от Абдаллаха, который прислал к нему своего посла в 1363 г. Это знаменовало какую-то попытку московского правительства высвободиться из пут зависимости от Сарая. Именно так в Сарае и был расценен указанный акт Дмитрия Ивановича (или его бояр). В ответ на него Амурат (Мюрид) послал ярлык на великое владимирское княжение князю Дмитрию Константиновичу. Повез ханскую грамоту князь Иван Федорович белозерский, побывавший в Орде и выехавший оттуда в сопровождении 30 татар. Но вскоре после того, как Дмитрий Константинович занял владимирское княжение, он снова был вынужден бежать оттуда под натиском московских войск. Это уже означало прямое неповиновение со стороны московской великокняжеской власти распоряжениям Сарая. Ясно, что та политика, которую проводили в отношении Орды московские князья, начиная с Ивана Калиты, стала давать трещины. Московские бояре в новых условиях начинали действовать более независимо от Орды. Укрепляя свои политические позиции, московское правительство добилось подчинения великокняжеской власти ростовского князя. Князья же галичский и стародубский были изгнаны из своих владений московскими вооруженными силами.

Дмитрий Константинович должен был смириться перед своим противником — великим князем московским и прекратить борьбу с ним. В 1364 г. сын суздальского князя Василий Дмитриевич Кирдяпа, побывав в Сарае, прибыл оттуда к отцу вместе с Урусманды — послом хана Азиса, который привез Дмитрию Константиновичу ярлык на владимирское великое княжение. Суздальский князь, помня свой прошлый печальный опыт борьбы за общерусский великокняжеский стол, теперь отказался от него.

Князь Дмитрий Константинович все более склонялся к союзу с московским правительством. При помощи последнего он овладел Нижним Новгородом, где княжил его брат Борис (утвержденный на нижегородском княжении ханскими послами), и заставил того перейти в Городец. Союз Московского и Нижегородского княжеств был в 1366 г. закреплен браком Дмитрия Ивановича московского и дочери Дмитрия Константиновича — Евдокии[1800].

Можно уверенно говорить, что Нижегородское княжество к середине 60-х годов XIV в. в значительной мере утратило свою политическую самостоятельность и попало в зависимость от Москвы. Это обстоятельство объясняется рядом причин. Прежде всего надо указать на возросшую военную силу Московского княжества, которое выросло и окрепло в результате подъема экономики и в обстановке сравнительной безопасности от татарских набегов (в данном случае сыграла роль политика Ивана Калиты и его ближайших преемников, содействовавшая обеспечению такой безопасности). Вторым фактором, определившим политические успехи Московского княжества в начале 60-х годов XIV в., было ослабление Золотоордынского ханства в результате феодальных междоусобиц, в частности в результате борьбы Сарая с мамаевой Ордой. В-третьих, следует отметить общность интересов (несовместимую с продолжением усобиц) Московского и Нижегородского княжеств в обеспечении торгового движения по Волжскому пути, который захватывали и отрезали татарские отряды. Думаю, что в связи с только что сказанным вполне закономерно привести и четвертый фактор, который не мог не — оказать влияния на прекращение феодальных войн между Московским и Нижегородским княжествами: московский и нижегородский князья были одинаково заинтересованы в борьбе с ушкуйниками, которые как раз в 60-х годах XIV в. совершали постоянные походы на Волгу и Каму. В качестве пятого фактора, влиявшего на подчинение нижегородского правительства московскому, нельзя не учитывать роли церкви как проводника политики московской великокняжеской власти в пределах Нижегородского княжества. Эта роль проявлялась по-разному. Я уже указывал на основание митрополитом Алексеем ряда монастырей. В частности, им был устроен нижегородский Благовещенский монастырь, ставший не только одним из религиозных центров Нижегородского княжества, но и опорой политического и идейного влияния митрополичьей кафедры (действовавшей в союзе с великокняжеской властью) на нижегородских церковных иерархов и князей. Алексей был активным участником политической жизни Нижегородского княжества и происходившей там борьбы (защищая при этом интересы московского великого князя). Достаточно указать, что когда нижегородский князь Борис Константинович отказался по зову московского правительства явиться в Москву, то, чтобы принудить его выполнить великокняжеский приказ, посланные в Нижний Новгород митрополитом церковные иерархи распорядились закрыть там все церкви[1801]. Действовавший до 60-х годов XIV в. весьма лояльно в отношении ордынских ханов, получавший ярлыки (охранные грамоты) на церковные имущества от ханши Тайдулы и хана Бердибека[1802], митрополит Алексей (как, по-видимому, и ряд московских бояр, к среде которых он принадлежал), в обстановке ослабления Золотоордынского государства несколько меняет свой политический курс. Уже допускается с санкции церкви неподчинение московского князя Орде.

Нельзя не отметить еще одного обстоятельства. Феодальные войны между правителями Московского и Нижегородского княжеств развернулись в то время, когда на Руси свирепствовала страшная эпидемия моровой язвы. Страницы летописных сводов, трактующих о событиях 1362–1366 гг., переполнены описаниями тех бедствий, которые принесла эпидемия населению Москвы, Коломны, Переяславля, Твери, Суздаля, Нижнего Новгорода, Торжка и других городов. Очень сильно пострадали нижегородцы, так как Нижний Новгород был первым русским центром, охваченным эпидемией, которая распространилась из Бездежа[1803]. Повальная человеческая смертность не могла не послужить существенным фактором, заставившим князей прекратить усобицу.

* * *

Во втором туре борьбы за великое владимирское княжение (с 1367 г.) главное участие приняли Московское и Тверское княжества. Это был естественный ход борьбы. Не укрепившись в пределах Нижегородского княжества (на подступах к Орде), московская великокняжеская власть не могла считать развязанными руки для подчинения своей власти тверских князей. Борьба Московского и Тверского княжеств в конце 60-х — первой половине 70-х годов XIV в. протекала в усложнившейся внешнеполитической обстановке. Наступательная политика Литвы на Русь сделалась более активной. Этому в значительной мере содействовало ослабление Золотоордынского ханства. В 1363 г. литовские войска взяли Коржев и совершили военное нападение на юг Подолии (Синие воды, Белобережье). Продолжалось литовское наступление на Смоленск[1804].

История Тверского княжества начала и середины 60-х годов XIV в. довольно темна. Не вдаваясь в специальные вопросы о внутренних взаимоотношениях тверских князей, следует лишь отметить, что княжеские междоусобицы, там происходившие, закончились приходом к власти князя микулинского Михаила Александровича (сына погибшего в Орде Александра Михайловича), ставшего великим князем тверским. Его княжение ознаменовано упорной борьбой Тверского княжества (в союзе с Литвой) с княжеством Московским.