2

2

После вывода в сентябре 1919 года союзнического экспедиционного корпуса из Северной области британское военное министерство поспешило оправдаться. Согласно не так уж давно возникшей традиции, выпустило «Синюю книгу». В ней попыталось объяснить как причины высадки войск на территории России, так и эвакуации их оттуда. Заодно дало прогноз на ближайшее будущее: «Всякая попытка одними русскими силами оборонять Архангельск в течение неопределенного периода обречена на неудачу»⁸.

Действительно, когда в конце января 1920 года Красная армия начала общее наступление на огромном пространстве, от Ладожского озера до среднего течения Северной Двины, оставшиеся без зарубежной поддержки войска диктатора Северной области генерал-лейтенанта Е.К. Миллера, не принимая боя, стали поспешно отступать. 19 февраля генерал-майор Скобельцин, командующий белогвардейским Мурманским фронтом, проходившим, однако, через южные районы Карелии, приказал подчиненным ему частям без сопротивления отходить в Финляндию. На тот же день и Миллер назначил эвакуацию Архангельска, мгновенно превратившуюся в паническое бегство генералитета и штабных офицеров на яхте «Ярославна» и сопровождавшем ее через замерзшее Белое море ледоколе «Козьма Минин» в Норвегию.

20 февраля в Архангельск торжественно вступили части 6-й армии РККА. Одновременно в Мурманске победило восстание, которым руководил начальник комендантской команды штабс-капитан Орлов, оказавшийся большевиком-подпольщиком И.И. Алексеевым. И восстановленная советская власть столкнулась с тем, о чем нисколько не беспокоилось Временное правительство Северной области: с вопросом о границах. Поначалу — только морской.

Прибывший в начале апреля в Архангельск уполномоченный НКИД Г.Л. Шкловский первым делом проинформировал Москву о полной утрате контроля за деятельностью иностранных, в основном норвежских, рыбаков и зверобоев в российских прибрежных водах. Потому и пришлось Г.Б. Чичерину обратиться 15 апреля к своему норвежскому коллеге Н. Илену с настоятельной просьбой «предпринять шаги перед вашими соотечественниками, предложив им прекратить эту практику, нарушающую российские законы»⁹. В Кристиании не стали возражать. Поступили именно так, как и следовало добрым соседям. 21 апреля через консула в Архангельске запросили НКИД «исчерпывающие указания существующих положений определения морских границ России»¹⁰.

Но именно к этому ни Шкловский, ни Наркоминдел оказались не готовыми. Правда, на месте, в Архангельске, Шкловскому удалось узнать о существовании трех вариантов решения вопроса применительно к региону, разработанных до революции, но так и не утвержденных.

Согласно первому варианту, «юридически бесспорная граница наших территориальных вод — тридцатимильная полоса», которая, однако, «допускает нежелательное проникновение иностранных судов и промышленников за параллель Канина Носа в Печерское (юго-восточная часть Баренцева моря. — Прим. авт.) и Карское моря». Во-вторых, по линии, проходящей от мыса Цып-Наволок на северо-востоке полуострова Рыбачий через северное побережье острова Колгуева к Новой Земле. Преимущество данного варианта заключалось в том, что такая граница закрывает проход к горлу Белого моря и делает Печерское море внутренним русским морем и закрывает Карское море». Наконец, третьим вариантом предусматривалась «упрощенная граница по северной параллели 70°0?15? до меридиана 50° и далее к параллели северной 78-ой, то есть прикрывающая все западное побережье Новой Земли.

Не высказав своего мнения об этих вариантах, Шкловский поспешил сверх меры усложнить и без того далеко не простую задачу. Телеграммой, отправленной 27 апреля, безосновательно напугал НКИД: «…Вообще замечаются со стороны Норвегии шаги, ведущие к захвату Новой Земли»¹². Но столь важное сообщение не подкрепил какими-либо фактами.

В Москве зловещее предупреждение Шкловского оставили без внимания. Изучили все полученные варианты установления российских территориальных вод, внимательно соотнеся их с законодательством других стран. И избрали, но как паллиатив, собственный, оказавшийся четвертым. Его-то Г.В. Чичерин и поспешил довести 4 мая до сведения МИДа Норвегии. «Временно, — указывалось в новой ноте, — и вплоть до общего разрешения вопроса о протяженности русских территориальных вод, российское правительство заявляет, что оно рассматривает в качестве русских территориальных вод на севере России зону в три мили, считая от точек и островов, наиболее удаленных от береговой линии отлива. Что касается Белого моря, то, поскольку последнее является внутренним русским морем, вышеуказанная трехмильная зона отсчитывается от линии, проведенной от мыса Святой до мыса Канин»¹³.

Однако такая общепризнанная и потому приемлемая для других стран норма просуществовала недолго. Уже 24 мая 1921 года, в соответствии с декретом Совнаркома РСФСР «Об охране рыбных и звериных угодий в Северном Ледовитом океане и Белом море», зону территориальных вод расширили до двенадцати миль. По рекомендации НКИД сделали то, что еще в 1907 году намеревалось осуществить Министерство иностранных дел России, но не решилось, опасаясь протестов из-за рубежа.

Утверждая текст декрета, советское правительство исходило не из желания принять срочные меры для защиты, как вроде бы явствовало из названия документа, запасов промысловых рыб и тюленей в северных водах. Отстаивало прежде всего экономические интересы государства. Стремилось максимально обеспечить преимущество собственному, весьма еще малочисленному, да к тому же и изрядно отсталому рыболовному флоту, оградив его надежно от конкуренции, в основном норвежских и английских рыбаков и зверобоев. Но в конечном итоге решало и чрезвычайно важную политическую задачу, устанавливая выгодную для страны морскую границу.

Декрет определил: «Право РСФСР на исключительную эксплуатацию рыбных и звериных угодий простирается в Белом море — к югу от прямой линии, соединяющей мысы Святой Нос (на Мурманском побережье. — Прим. авт.) и Канин Нос; в Чешской губе (то есть к востоку от полуострова Канин. — Прим. авт.) — к югу от линии мыс Микулин — мыс Святой Нос; в Северном Ледовитом океане — на протяжении берега от государственной границы с Финляндией до северной оконечности Новой Земли, а вглубь на расстояние 12 морских миль от линии максимального отлива как по материковому побережью, так и по побережью островов»¹⁴.

Вслед за Баренцевым и Белым морями положение о двенадцатимильной зоне было распространено на всю остальную часть морской границы РСФСР, однако лишь на Севере оно тогда сразу же породило весьма серьезные конфликты. И не только на дипломатическом уровне, ибо и Кристиания, и Лондон решительно отказывались признать затрагивающее их правовые и экономические интересы столь значительное, да еще и проведенное в одностороннем порядке расширение территориальных вод. Тех самых, которые для Норвегии составляли четыре мили, а для Великобритании — только три.

Потому-то торговому представителю Норвегии в РСФСР Юхану Якхельну и пришлось убеждать Г.В. Чичерина если не отказаться полностью от занятой Москвой позиции, то хотя бы пойти на приемлемый компромисс — четыре мили.

Однако НКИД оказался непреклонен. Его сотрудники слишком хорошо понимали, что о взаимности и паритете говорить еще рано. Нельзя до тех пор, пока вблизи норвежских берегов лов будут вести не случайные русские рыбаки на парусных ботах, а десятки современных, как у англичан и норвежцев, моторных траулеров. И заместитель наркома Л.М. Карахан отклонил предложение Якхельна.

Пока дипломаты обменивались мнениями, рыбаки и зверобои Норвегии и Великобритании пытались продолжать промысел там, где они привыкли, — у западных берегов Новой Земли, в горле Белого моря. Объясняли же свои действия просто незнанием нового русского закона. Результаты того сказались мгновенно. Только в июне 1921 года сторожевик морской пограничной охраны ГПУ задержал и привел в Архангельск как залог до выплаты штрафа три норвежские шхуны — «Поларгуттен», «Ремей» и «Кап Флора»¹⁵. Лишь подписание временного торгового соглашения между Москвой и Кристианией помогло мирно и без исполнения судебного решения ликвидировать возникший конфликт. Несколько позже советские пограничники вынудили английский траулер «Магнето» во время сильного шторма встать на якорь у берега, из-за чего судно тотчас разбилось о скалы. Почти год российским и британским дипломатам пришлось заниматься этим неприятным происшествием: обвинять противную сторону и вместе с тем оправдывать действия именно своей страны¹⁶.

И все же полностью прекратить незаконные проникновения в территориальные воды РСФСР пограничники не смогли. Почти всегда норвежские и английские суда, имевшие мощные машины, легко уходили от советских сторожевиков, если тем и удавалось обнаружить нарушителей. Положение усугублялось еще и тем, что для защиты своих рыбаков и зверобоев в Баренцево море Норвегия направила вспомогательный крейсер «Хеймдал», а Великобритания — эсминец «Годтайн»¹⁷.

Тем не менее конфликт удалось все же разрешить. Летом 1922 года с двенадцатимильной зоной, но отнюдь не, смирилось норвежское правительство. Оно уведомило «всех норвежцев, заинтересованных в таких (промысловых. — Прим. авт.) экспедициях», об опасности, «которой они подвергаются, занимаясь ловлей в зоне, которую Декретом от 24 мая 1921 года Россия объявила русской». Сочло оно также «необходимым предложить всем заинтересованным воздержаться от промысла в указанной зоне»¹⁸. Английские же рыбаки подчинились советским требованиям только после юридического признания Великобританией 2 февраля 1924 года Советского Союза.

Гораздо раньше разрешился вопрос о сухопутной границе РСФСР на Севере — с Финляндией. Разрешился в ходе нелегких переговоров, проходивших с 12 июля 1920 года в Юрьеве[13].

Оба государства были единодушны в желании нормализовать отношения, прекратить военные действия в Карелии, шедшие без объявления войны вот уже третий год. А для того, как оказалось, прежде всего следовало договориться о границе. Но именно она, точнее, линия ее прохождения, и оказалась камнем преткновения.

Представители РСФСР полагали, что никаких оснований для особых разногласий, тем более для острых споров не существует. Ведь в составе Российской империи автономная Финляндия имела свою административную границу. Вот ее-то и следовало взять за основу, сделав лишь незначительные поправки к ней. Финская же делегация заняла диаметрально противоположную позицию. Упорно настаивала на согласовании границы совершенно иной. Такой, которая «возвратила» бы Финляндии те земли, которые в свое время якобы были незаконно отторгнуты от нее.

Применительно к Мурманскому полуострову это означало финские притязания на Печенгскую область, в том числе и полуострова Рыбачий, Средний. Территорию, с мая 1826 года относившуюся к Кольскому уезду, захваченную весной 1918 года белофинскими войсками при поддержке 12-й пехотной («Балтийской») дивизии Германии и освобожденную в апреле 1920 года Красной армией. Пытаясь обосновать свои требования, члены делегации Финляндии ссылались на Петроградский договор от 1 марта 1918 года, по которому РСФСР уступала область Финляндской социалистической рабочей республике.

Как ни пыталась российская сторона объяснить, что такая республика уже не существует и правопреемников не имеет, что ее ликвидировала именно нынешняя власть Хельсинки, что передача Печенгской области обуславливалась непременным проведением плебисцита, что так и не было сделано, финны оставались непреклонными. Рвались к Северному Ледовитому океану. Продолжали настаивать на немедленном выводе частей Красной армии из Печенги и передаче ее под полный контроль и суверенитет Финляндии.

Советской России, обессиленной шестью годами войны, стремившейся любой ценой к миру с соседями, пришлось уступить домогательствам. Подписывая 14 октября договор, делегация РСФСР по указанию из Москвы признала утрату значительной части территории своей страны. В том числе и потерю области Печенги, ставшей с того дня финским Петсамо (статья 4-я), но все же сумела отстоять большую часть Рыбачьего полуострова и меньшую — Среднего. Да еще добилась демилитаризации области¹⁹.

Переговоры в Юрьеве, как сразу же выяснилось, затрагивали территориальные и политические интересы не только Москвы и Хельсинки, но и Кристиании. В норвежской столице серьезно опасались, что претензии Финляндии на Печенгскую область поддерживаются, как то было в 1918 году, Германией. Что Финляндия на достигнутом не остановится и попытается предъявить претензии еще и на северо-восточную часть Финмаркена, заполярного района Норвегии, чтобы получить все побережье Варангер-фьорда.

Некоторые из таких опасений норвежская пресса и не думала скрывать. Так, крупнейшая оппозиционная газета страны, «Сосьал демократен», в ходе переговоров в Юрьеве — 23 августа, писала: «Для Норвегии вопрос жизненной важности сохранение за Россией Печенги. Финские и норвежские интересы здесь резко сталкиваются. Стремление финнов проникнуть в Фин-маркен, захватить часть норвежской территории, лежащей к востоку от Варангер-фьорда, несомненно»²⁰.

Позже, в 1922 году, Кристианию продолжало беспокоить содержание Юрьевского договора. Выступая 26 января на открытии созванного после очередных выборов стортинга, король Хокон VII подчеркнул, что его страна возлагает большие надежды на Лигу Наций, стремится и далее поддерживать дружественные отношения с другими странами, надеясь мирным путем разрешить вопрос о переходе Печенгской области к Финляндии²¹. А полгода спустя, 26 августа, все та же «Сосьал демократен» высказалась более откровенно: «Финская военная база на Севере будет служить угрозой миру, угрозой, направленной одинаково как против Советской России, так и против Норвегии»²². Газета в данном случае прокомментировала появившиеся слухи о том, что Хельсинки готовы нарушить советско-финский мирный договор и приступить к созданию военно-морских сил на Северном Ледовитом океане.