Глава II

Глава II

Два дня я ходил, спотыкаясь, по огромной шахте, где добывали железную руду в количестве, достигавшем пяти миллионов тонн в год, — почти двадцать пять процентов всей добычи железной руды в Советском Союзе[53]. Там работали двадцать пять электровозов, купленных за границей, они тянули современные пятидесятитонные думпкары[54] от места выемки породы к рудодробилке, а оттуда — на агломерационный завод. Я наблюдал за тем, как электрические экскаваторы отгружают руду со скоростью пятьдесят тонн в минуту или же стоят, вытянув свои руки, ожидая, когда приедут пустые грузовики, чтобы начать наполнять их, — это зрелище всегда напоминало мне человека, которого что-то удивило во время еды, и он застыл, так и не донеся вилку до открытого рта.

Шахта показалась мне неподходящим местом для работы. Я пошел обратно к доменным печам, чтобы выяснить, какие возможности имеются там.

До этого мне редко удавалось увидеть что-нибудь, кроме неприглядной стороны работы доменных печей. Нашу строительную бригаду вызывали туда только в случае каких-то неполадок для ремонтных работ.

В зимний период 1933 и 1934 годов доменный цех периодически останавливался. Холодные ветры нарушали работу его больших печей. Газопроводы, воздушные линии, водопроводные трубы — все замерзало. Повсюду нависали тонны льда, под тяжестью которого иногда обрушивались металлоконструкции. Одна из четырех доменных печей большую часть времени была на капитальном ремонте.

Все мы хорошо запомнили работы по разборке после сильнейшего взрыва, происшедшего на домне № 2 в 1934 году. Мы занимались этим круглые сутки в течение двух месяцев. Из-за неправильного обращения со сливным вентилем была прожжена водяная рубашка, и несколько кубических метров воды вылилось на расплавленный чугун. Последовавший в результате этого взрыв снес крышу с литейной, сильно повредил с одной стороны доменную печь, серьезно пострадали все люди, находившиеся в это время поблизости. Домна № 2 два месяца была закрыта на ремонт, вследствие чего страна потеряла около пятидесяти тысяч тонн чугуна. Сам ремонт обошелся в полтора миллиона рублей, и там были заняты строители, которые могли выполнять другую работу. Пытались найти виновника этого несчастного случая, к суду было привлечено несколько человек, однако никто не был осужден. На протяжении двух недель, предшествовавших этой катастрофе, все люди, чья работа была связана с этой доменной печью, знали, что сливной вентиль плохо функционирует. Мастер говорил об этом начальнику производства, который сообщил директору, а тот в свою очередь доложил Завенягину, и он позвонил Орджоникидзе, народному комиссару тяжелой промышленности СССР. Никто не понимал всей опасности плохой работы сливного вентиля и никто не хотел взять на себя ответственность и остановить доменную печь, когда стране был крайне необходим чугун.

Отсутствие опыта и — небрежность приводили к большим потерям и в системе транспортного обеспечения доменных печей. Все время не хватало передвижных ковшей в основном потому, что железнодорожные рабочие не могли ставить их прямо под чугунной лёткой, из которой чугун заливали в ковши, или же не выводили вовремя ковши из-под нее. В обоих случаях расплавленный чугун переливался через края, что вызывало разрушение осей, колес и железнодорожных путей.

В первые годы, когда я наблюдал за работой бригад в литейном цехе, у меня часто возникало ощущение, что это взрослые дети играют с новой игрушкой. Я отчетливо помню большого монгола с жидкой бородкой, пошевеливающего в лотке с раскаленным до белизны, расплавленным чугуном шестидесятифутовым аншпугом, он улыбался, весело ругаясь. Молодой бригадир-комсомолец подошел к нему и похлопал его по плечу: «Чугун — видишь?» Монгол улыбнулся, причем когда он рассматривал этот странный новый мир доменных печей и чугуна, где он теперь очутился, голова его, несомненно, была наполовину занята мыслями о предстоящем обеде. Такие сценки должны были бы способствовать (еще предстоит разобраться, действительно они способствовали этому или нет) развитию новой романтической пролетарской литературы, но они, несомненно, не улучшали качество работы у доменных печей.

К 1935 году условия сильно изменились к лучшему. Когда я пришел сюда в поисках работы, меня поразил внешний вид домны № 2. Она была чистой, как бильярдный стол, стены были побелены, инструменты аккуратно висели на своих местах. Бригада спокойно и умело занималась своим делом.

Все рабочие получали достаточное количество продуктов. К этому времени пролетарский труд на комсомольской стройке перестал быть предметом идолопоклонства — работа у доменной печи в любой стране опасна, вредна для здоровья, выматывающе тяжела, и к тому же там очень жарко. Вне стен предприятия рабочие пользовались некоторыми жизненными благами. Условия жизни улучшились, так что теперь их внимание можно было сфокусировать на работе, и она рассматривалась в более реалистическом свете, как необходимый труд, который надо выполнять умело и хорошо для того, чтобы иметь возможность изменить свою жизнь к лучшему. Такая точка зрения позволила добиться более строгого соблюдения трудовой дисциплины, эффективной и квалифицированной производственной деятельности.

Более того, инженерно-технический персонал тоже многому научился. Первые мастера, пришедшие работать на магнитогорские доменные печи, были ветеранами своего дела, обучавшиеся этому еще на «самоварах» — доменных печах, производивших от сорока до пятидесяти тонн в день, где все работы выполнялись вручную. Магнитогорские доменные печи были оборудованы по последнему слову науки и техники. Например, там имелась пушка Брозиуса для заделки лётки — последнее слово американского технического оборудования доменных печей; она была установлена американскими инженерами и с тех пор стояла без дела, потому что русские мастера-ветераны предпочитали заделывать лётку вручную.

Постепенно старых мастеров заменили частично молодыми советскими инженерами, а частично — рабочими, которых выдвинули на эту должность, так как у них было огромное желание учиться и работать.

Дела на доменных печах шли очень хорошо. Часто они производили больше, чем предусматривалось по американскому проекту, где ежедневная мощность одной печи составляла тысячу тонн[55]. Выпускаемый чугун был хорошего качества.

Издержки все еще оставались высокими — пятьдесят пять рублей за одну тонну чугуна в 1935 году, а производительность ниже, чем в Соединенных Штатах; например, в Америке доменную печь объемом в тысячу кубических метров обслуживали от семидесяти до восьмидесяти человек, а в Магнитогорске — сто шестьдесят пять. Тем не менее был достигнут огромный прогресс. В 1935 году Магнитогорск произвел больше чугуна, чем все предприятия в Чехословакии, Италии или Польше.

Я мог бы, вероятно, устроиться на работу по техническому обслуживанию и текущему ремонту доменных печей, потому что знал расположение всего оборудования как свои пять пальцев и уже привык к непрерывному реву, грохоту и искрам размером с чайник, летавшим по литейной во время пробивания лётки и выпуска металла из печи. Коля недавно стал мастером бригады сварщиков, выполнявших текущий и профилактический ремонт. Но поскольку Маша со дня на день должна была родить, я не мог согласиться работать сварщиком и зарабатывать в месяц четыреста рублей или около того.

Поэтому я отправился на прокатные станы посмотреть, какие там имеются возможности.

Цех проката состоял из обжимного стана блюминга, механические части которого были сделаны немецкой фирмой «Демаг», электрооборудование — «Дженерал электрик», а его производительность теоретически составляла 900 тысяч тонн в год. Здесь также находились 450-миллиметровый и 630-миллиметровый листовые прокатные станы, на которых были установлены летучие ножницы и механическое оборудование фирмы «Демаг», сортовой прокатный 500-миллиметровый стан последовательного типа (так называемый «кросс-коунтри»), 300-миллиметровый среднесортный и 250-миллиметровый проволочно-прокатный стан.

Я знал многих людей, работавших в прокатном цехе, и однажды во второй половине дня пошел навестить некоторых из них. Я прошел вдоль огромного блюминга, на котором механизированные краны и электромеханические валки прокатного стана подбрасывали и швыряли восьмитонные болванки, и заглянул в кабину оператора, где в это время работала одна из лучших подруг Маши.

Шура была оператором. Она сидела в белой кабинке с большими двойными окнами над прокатными станами, нажимала на кнопки управления и ножные педали. Одни кнопки и педали приводили в движение валки, которые доставляли болванки на стан, другие регулировали скорость их движения; аналогичным образом она контролировала работу больших механических пальцев, переворачивавших болванку, меняла их направление и т. д. Шура следила за работой мотора постоянного тока мощностью в тысячу лошадиных сил, менявшего направление своего вращения каждые десять-пятнадцать секунд; этот мотор вобрал в себя все лучшие достижения инженерной мысли и опыта Соединенных Штатов за последние несколько десятилетий. Контролировала она и работу множества других вспомогательных моторов разных типов. Рабочее место Шуры по своей чистоте напоминало операционную в хорошей больнице, и не успел я войти в ее кабину, как ко мне подошел один из электротехников и сказал, что никому не разрешается заходить внутрь этого помещения, чтобы не отвлекать оператора. «Они хотят установить рекорд», — сказал он мне. По проекту болванку должны прокатать менее чем за минуту. На самом деле на это уходит в среднем 3,2 минуты, а рекордное время у одной восьмичасовой смены составило всего лишь две минуты, к тому же около пятнадцати процентов выпущенной ими продукции не соответствововало стандартам качества. Электротехник успел произнести целую речь, пока стан не остановился, потому что больше не было болванок и Шура смогла отойти от своих рычагов и рукояток, чтобы поговорить со мной.

Она приехала в Магнитогорск из деревни, очень сильно болела и поэтому была вынуждена пройти курс обучения на оператора вместо того, чтобы заниматься более активной работой. Это была двадцатитрехлетняя, довольно бледная девушка со скуластым открытым лицом крестьянки, на котором застыло выражение нервного напряжения, появившееся у нее после долгих месяцев пребывания в больнице и последующей работы оператором прокатного стана. Она всегда приходила на комбинат в красной косынке, с неизменно серьезным, очень напряженным выражением лица. Она никогда не опаздывала, не тратила время на перекуры и не приходила на работу с больной головой после похмелья, как многие мужчины. Более того, она освоила работу оператора блюминга. Шура понимала назначение всех кнопок и рычагов пульта управления, за которым работала. У нее не было обширных познаний в области теоретической физики (она училась в школе всего семь лет), но их хватило, чтобы стать вполне квалифицированным оператором. Другими необходимыми навыками для этой работы были напряженное внимание, чисто механическая ловкость рук и расторопность, доведенные до автоматизма, а всем этим она владела мастерски. Она была одним из лучших операторов на комбинате.

В Магнитогорске во многих профессиях, таких, как оператор крана, оператор прокатного стана и т. п., где были необходимы скорее надежность в работе, ловкость и согласованность движений, а не физическая сила, женщины в значительной степени заменили мужчин. Их единственным недостатком с точки зрения работы было то, что в 1937 году на одну тысячу женщин приходилось тридцать три ребенка, они слишком часто уходили в декретные отпуска и теряли профессиональные навыки.

Вначале блюминг, как и доменные печи, работал очень плохо. Ежемесячные планы выполнялись на 20–30 процентов, и периодически он останавливался, а это обходилось очень дорого. Например, в декабре 1933 года блюминг не работал сорок четыре процента всего рабочего времени. Причины заключались в следующем: перебои в подаче либо газа, либо электроэнергии, либо воды — 13 процентов, выход из строя электрооборудования — 2 процента, выход из строя механического оборудования — 9 процентов, нарушение работы блюминга при обработке некачественной заготовки — 14 процентов, прочие причины — 6 процентов.

Однако к 1935 году блюминг уже настолько хорошо функционировал, что обрабатывал всю сталь, производимую мартеновским цехом.