Появление яда в поздней империи Каролингов
Появление яда в поздней империи Каролингов
Употребление яда возвратилось в мир Каролингов вместе с узурпацией власти. В 879 г. первый из не принадлежавших к династии грандов империи герцог Прованса Бозон посмел провозгласить себя королем. Он пренебрег положениями грамоты Папы Стефана II, когда тот в 754 г. помазал Пипина Короткого и провозгласил, что отныне корону во франкском мире будут носить только представители рода Пипинидов. Прокаролингский источник «Хроника Фульды» приписал Бозону убийство с помощью яда, совершенное притом не столько для того, чтобы получить власть, сколько просто в силу порочности натуры. Герцог обвинялся в том, что отравил свою жену, чтобы жениться во второй раз на похищенной им Ирменгарде. Вероятно, все же это была попытка легитимизировать правление, ибо невеста приходилась дочерью Людовику II Итальянскому, принадлежавшему к династии Каролингов. В данном случае вместо обвинения неудобной супруги в отравлении и развода с ней, осуществлялось ее прямое устранение с помощью яда. Новый союз приобретал в результате вид законной христианской моногамии.
Итак, обвинение Бозона в преступлении возвращало практику отравлений если не в политическую реальность, то, по крайней мере, в сознание людей. В 877 г. по пути из Италии скончался император Карл Лысый. Терзаемый лихорадкой, монарх принимал порошки, прописанные его врачом Седекией, евреем, имевшим репутацию мага. Ничто не могло лучше способствовать рождению слухов об отравлении. Причина убийства заключалась будто бы в жадности или коварстве лекаря, обреченного выступать в роли злодея в силу своего еврейства. Здесь невозможно было усмотреть никаких политических мотивов, зато выдвигалось с течением веков все прочнее утверждавшееся обвинение иудеев в ненависти к христианской религии, которую в тот период символизировал император франков. Надо сказать, что этой версии придерживались не все источники; в «Хронике Фульды», например, сообщалось, что король скончался от дизентерии. Однако двенадцать из двадцати трех средневековых авторов, писавших о смерти Карла Лысого, утверждали, что его отравил врач. Здесь впервые убийцей земного государя выступал еврей. Впоследствии история смерти Карла Лысого стала моделью образцового рассказа, выражавшего средневековый антииудаизм, который в конце IX в. еще не в полной мере оформился.
В 879 г. после короткого двухлетнего царствования умер Людовик II Заика. Его преждевременная смерть также спровоцировала слухи об отравлении, хотя, по правде говоря, наиболее важные источники, вроде «Хроники Фульды», приписывали ее опять-таки дизентерии. Толки об отравлении короля упомянуты в «Хрониках Франции», составитель которых, возможно, почерпнул сведения о них из «Анналов Сен-Бертена». Последний памятник, впрочем, ограничивался лишь упоминанием слуха, порожденного не столько смертью, сколько болезнью короля; в отравлении там никто не обвинялся. Данный случай отражал скорее состояние умов в империи франков, взбудораженных неурядицами и беспорядками периода нестабильности.
В 888 г. знать избрала монархом Западно-франкского королевства представителя династии Робертинов Эда. Младший сын Людовика II Заики, будущий Карл III Простоватый в тот момент был еще слишком мал. Однако Эд, граф Парижский, имел не только друзей. Некоторые возмутились нарушением папского постановления 754 г., выступая с позиций каролингского легитимизма, весьма распространенного в кругах духовенства. Пока Эд вел войну в Аквитании, его противники составили заговор с целью посадить на престол юного Карла. Замысел их не удался, и в результате стороны договорились, что после смерти короля Робертина преемником его станет сын Людовика II Заики.
В 898 г. Эд умер, и некоторые усмотрели в его кончине преступный умысел, свидетельство того, что Карл слишком спешил получить трон. Век спустя аббат Фолькуин утверждал, что гранды воспользовались ядом для того, чтобы отнять власть у Эда. Таким образом, династическая нестабильность толкала воображение к мыслям об отравлении. Процесс этот не зашел слишком далеко, однако все же сказывался во времена последних Каролингов.
Традиция, представленная в первую очередь хроникой Адемара де Шабанна XI в., приписывала следовавшие одна за другой кончины последних Каролингов Лотаря и его сына Людовика V в 986 и 987 гг. отравлениям и колдовству. При этом не обвинялись их преемники Капетинги. В центре событий вновь оказывались королевы. Неверная жена Лотаря Эмма сначала безуспешно искала Убежища у Гуго Капета, а потом была взята в плен Карлом Лотарингским, братом умершего. В смерти Людовика V некоторые источники обвиняли его супругу Бланш. Несчастный случай, происшедший с Людовиком V на охоте засвидетельствован самыми надежными источниками. И тем не менее утверждения об отравлении супругой сохранялись. Обе эти истории имели целью дискредитировать каролингский род, главы которого находились якобы во власти королев, колдуний и грешниц, что выгодно подчеркивало достоинства восходящей династии. В середине XIV в. появилось даже «Сказание о Гуго Капете», герой которого выступал в роли мстителя за отравление Людовика V; такой не слишком значительный подвиг сохранялся в памяти.
Применение яда вновь становилось актуальным и на более низких уровнях власти в Западно-Франкском королевстве и у его границ. Составлявшие хроники клирики обращались к старым повествовательным схемам. В то время правители вели активную борьбу за Реймс, где находился архиепископский престол и который являлся оплотом каролингского легитимизма. Власть того, кто получал этот город и контролировал архиепископа, резко увеличивалась. И вот один из грандов, Герберт II де Вермандуа, стремясь включить Реймс в орбиту своего влияния, организовал в 925 г. отравление архиепископа Сеульфа, который занимал престол в течение трех лет. Герберт II хотел видеть на престоле крестителя франков святого Ремигия одного из своих подданных. Весьма враждебный светской власти реймсский историк Флодоард в данном случае, по-видимому, поверил слуху, который она передавала.
В 981 г. похожая история произошла в Бретани. Бретонский граф Конан I организовал отравление графа и епископа Нантского. Правда, последний был настолько же воином, насколько и клириком; злодеянию Конана предшествовала военная конфронтация. Возможно, что обращение к медику явилось следствием невозможности победить противника на поле боя. В случае с Сеульфом таких дополнительных обстоятельств не существовало.
X век в истории Западно-Франкского королевства называли «веком железа». К политическим отравлениям прибегали тогда не слишком часто, но все же по источникам видно, что коварные методы борьбы возрождались. К науке ядов проявляли интерес в окружении королей. Об этом свидетельствует эпизод, зафиксированный в «Истории франков» монаха аббатства святого Ремигия в Реймсе Ришера. Хронист писал, что в 946 г. при дворе Людовика IV произошло состязание врачей. Епископ Амьена Деруд, славившийся также как искусный лекарь, соревновался в применении яда со своим коллегой из Салерно, центра медицинского знания, находившегося тогда в самом расцвете. Очень может быть, что наградой в соревновании было место королевского медика, к которому стремились оба. Вот почему участники желали показать прежде всего не способность вредить, а способность исцелять. Как бы то ни было, победителем вышел амьенский прелат. Он продемонстрировал способность перебороть яд своего соперника благодаря мощному противоядию собственного приготовления. Салернский же врач, приняв предложенный Дерудом яд, умолял его дать и соответствующее лекарство.
Употребление яда или, по крайней мере, упоминания об этом снова стали появляться и в других частях распавшейся империи, особенно в Италии. В 899 г. впал в апатию и потерял разум Арнульф, последний принадлежавший к династии Каролингов король германских земель. Для него приготовила яд Агильтруда, жена Гвидо Сполетского. Этот противник и соперник монарха не мог найти другого способа, чтобы избавиться от неудобного правителя. Отравительница славилась также умением колдовать, и ее женское коварство оказалось эффективно там, где мужское оружие успеха не имело. Это, конечно, не принесло чести Гвидо, который рассчитывал на злодеяние; в конце концов его постигла Божья кара. В 950 г. скончался король Италии Лотарь. Согласно Флодоарду, его отравил кандидат на трон Беренгар Иврейский. Впрочем, хронист рассказывал в данном случае о далеких землях и говорил с осторожностью.
Папский Рим также не оставался в стороне. Тем более что его раздирала ожесточенная борьба между аристократическими семьями, каждая из которых стремилась посадить на престол святого Петра своего человека. К середине IX в. относится скандальная легенда о называемой папессе Иоанне, которая заняла якобы папский престол, скрыв, что является женщиной.
В 882 г. умер Папа Иоанн II. Он стал первым в длинной чреде понтификов, смерть которых приписывали соперникам, желавшим овладеть тиарой. Папу на самом деле не просто отравили, а потом еще прикончили молотом. Возникает предположение, что убийцы пытались сначала избежать прямого насилия из уважения к рангу жертвы или заботясь о тайне. Впрочем, для той эпохи разнузданные бесчинства были весьма характерны, так что подобная аргументация рискованна. Согласно Liber pontificalis, веком позже яд стал причиной смерти Иоанна XIV, если только в данном случае речь не шла о Бенедикте VII. В 1003 г. наступил черед Иоанна XVII. Можно подумать, что имя понтифика, заимствованное у святого Иоанна Богослова, чуть ли не предопределяло соответствующее событие. Как апостолу, так и последующим Иоаннам приходилось подвергаться испытанию ядом, при том что понтифики отнюдь не проявляли способности являть чудеса, которой обладал их святой тезка.
За год до Папы Сильвестра II (1003) в Италии умер император Оттон III (1002). Говорили, что его отравила женщина, мужа которой приказал казнить монарх. Это был чистый вымысел, но слухи распространялись, и это свидетельствовало о возвращении фактора яда в политическую сферу. В действие вступала старая модель осмысления внезапной смерти могущественного правителя, вроде Цезаря или Александра.
Причины такого возврата следует искать в эволюции политических структур. Во второй половине X в. к ним, возможно, добавлялось еще и возобновление связей с Византией, т. е. с Востоком. Именно оттуда происходила мать Отона III Феофано. Когда в 949-м, а потом в 968 г. кремонский епископ Лиутпранд осуществлял дипломатические миссии в Константинополь, он наблюдал там дворцовые нравы и ритуалы, как и в римскую эпоху, отмеченные страхом перед отравлением. Из Второго Рима епископ возвратился в уверенности, что его хотели отравить вином, хотя на самом деле оно пропиталось ароматом смолы от бочки, в которой содержалось. Очевидно, что западная культура, попавшая под обаяние великолепной империи «лживых и преисполненных хитрости» василевсов, заразилась от нее страхом перед смертоносными пирами.
Шарль Лелё еще в 20-е гг. XX в. писал, что воинственные и кровожадные варвары умели вместе с тем применять яд. И если поразмыслить, в этом утверждении нет ничего парадоксального. В королевствах, выросших на развалинах Западной Римской империи, смешивались обычаи германцев и римлян. Первые не подозревали о тайном оружии политического коварства, системе власти вторых была присуща давняя традиция его использования. Королевы-отравительницы не являлись специфическими фигурами германского мира. В их образах, кроме языческой традиции, распознаются черты порочных библейских цариц. Они не специализировались на отравлениях, а применяли любое оружие, когда мстили врагам или хотели добиться власти, поэтому нельзя сказать, что modus operandi этих персонажей определялся их полом.
Итак, главный вопрос состоит не в том, что в политической борьбе у франков и лангобардов яд применяли преимущественно женщины. Гораздо загадочнее длившаяся два века пауза в его употреблении. По всей вероятности, она существовала в большей степени в источниках, чем на самом деле, и совпала с установлением режима, обладавшего сильной легитимностью. В период кризиса и распада каролингской монархии яд снова стал заметным оружием в политической борьбе.
В эпоху Каролингов практическое применение яда, скорее всего, не исчезло. Однако создатели текстов прославляли всю династию Пипина Короткого и Карла Великого и как бы ставили в скобки все подобные факты. В изменившемся контексте так называемых рыцарских времен, внешне еще менее благоприятных для отравлений, литература, вспоминавшая истоки Франции, должна была поставить такую позицию под сомнение.