Заключение
Заключение
В самом начале мы говорили (и наше исследование убедило нас в этом), что этрусская цивилизация, которую мы попытались воссоздать в ее конкретной обстановке, своеобразных чертах и повседневных проявлениях, — всего лишь один момент, хотя и продолжительный, один из самых древних, блестящих и богатых по своим последствиям, в истории италийских цивилизаций. Так в глубине души считали и сами римляне: несмотря на все, что удивляло их в конце эпохи Республики в нравах этого народа, слывущего странным, несмотря на легенды, окутывающие его происхождение, Тит Ливий никогда не сомневался в италийском происхождении Танаквили{784}; Варрон или Веррий Флакк часто возводили свою этрусскую этимологию к тем, кого они называли просто antiqui — «древние»{785}. Чувство глубокой сыновней признательности понемногу пришло на смену враждебным предубеждениям, изначально заимствованным римлянами у греков.
Нам кажется, что необычность этрусков связана не столько с расовым отличием, сколько с временным разрывом. Мы описали архаичную цивилизацию, напоминающую уходящий под воду материк, на котором, несмотря на натиск волн со всех сторон, упорно придерживаются традиционного образа жизни. Социальная структура, отношения полов, знаки власти, некоторые детали костюма гораздо дольше сохраняли там свой первозданный вид.
Совершить путешествие из Рима в Тарквинии или Клузий для римлянина означало, должно быть, попасть в своего рода заповедник средиземноморских древностей. Там еще размахивали двулезвийной секирой Миноса, а «Федру» играли в нарядах эпохи Еврипида. Политическое развитие и аграрные реформы постоянно тормозились природным консерватизмом этрусков.
Однако эта верность давнему прошлому вовсе не была косностью — напротив, она была чрезвычайно активной и живой. Когда чудесное обогащение расширило горизонты этрусков, они обратились в восторженных почитателей Греции, сделавшись самыми пылкими ее проповедниками в Италии. Сами греки считали этрусков варварами, в прямом смысле этого слова, поскольку те не говорили на языке Гомера, однако они стали самым эллинизированным народом Востока и Запада. Геродот рассказал нам о судьбе двух высокородных скифов — Анархасиса и Скила, которые тайно приносили жертвы Кибеле и Дионису, а самым большим счастьем для них было приехать в греческую колонию на побережье Черного моря, скинуть свой национальный костюм и нарядиться греками; так продолжалось до тех пор, пока на них не донесли и не предали их смерти{786}. Но эллинофилам Этрурии скрываться было незачем — напротив, весь народ почитал за счастье жить на греческий манер, набрасываясь на любую продукцию мастерских Ионии и Афин и перенимая их последние технические достижения. Этрурия стала главным рынком сбыта аттической керамики, приняла без колебаний прямоугольные планы эллинских градостроителей, оказала самый восторженный прием проповедникам греческих мистерий. Доходило до того, что зачастую повседневная жизнь этрусков напоминала повседневную жизнь в Афинах. Но мы все же постарались показать, что именно в этрусском темпераменте не поддавалось полной ассимиляции.
Наследники доисторического мира, страстные последователи греков, этруски были также учителями Рима, а следовательно — творцами будущего. Мы постарались как можно подробнее рассказать о том, чем был обязан Вечный город в области государственных институтов, религии, церемониала и литургии не только тем людям, которые правили им и по-настоящему основали его, но и тем, кого он затем подчинил своей власти, и благодаря кому, за несколько веков борьбы и взаимообмена, сумел выстроить свою собственную цивилизацию. Тем не менее, возвращаясь к истокам этих заимствований, мы ставили себе целью не столько подтвердить присутствие Этрурии в римском мире, сколько определить изначальные формы этрусской государственности, доселе нам неизвестные. Триумфы в Риме эпохи Республики сообщают нам кое-что, являясь их отражением, об этрусских триумфах, о которых мы практически ничего не знаем непосредственно.
Наконец, важное место в данной работе мы отвели интеллектуальной жизни этрусков; раз они были настолько богобоязненны и так глубоко увлечены искусством, с нашей стороны было бы непростительно пренебречь важным аспектом их повседневной жизни и не пытаться выяснить, что представляла собой литература этого народа. Один из наших предшественников заявил, что о жизни низших классов в Этрурии ничего не известно{787}: мы попытались с помощью эпиграфики пролить кое-какой свет на эту загадку. Мы признаем, что наше описание неполно, но все же надеемся, что оно поможет лучше понять в контексте истории древней Италии одно из ярчайших проявлений ее гения, живущего вне времени и пространства.