Заключение

Заключение

Мы с тобой одной крови – ты и я.

Р. Киплинг

Из всего сказанного можно сделать следующие выводы. Никаких «народов» в догосударственную эру на Земле не существовало. Общественные образования той поры были настолько зыбкими и нестабильными, что назвать их «народами» язык не поворачивается. Практически весь мир кочевал, постоянно перемешиваясь, а если какие-то из его частей время от времени и «выпадали в осадок», образовывая при этом островки оседлости, то говорить об образовании в них этносов не приходится. Ибо монолитность таких островков в силу отсутствия границ постоянно нарушалась, способствуя смене их этнического состава.

Из-за всего этого этническая картина в мире была совершенно размытой.

Весь массив существующих в ту пору «этносов» можно свести к двум группам, наиболее сильно между собой различающимся. Это оседлые племена и кочевые. Названий оседлых народов история нам не сохранила. А вот имена их, если можно так выразиться, «крышевателей», т. е. кочевников, кормящихся за их счет, широко известны. Это «тюрки», «тавры», «франки», «немцы», «русы», «сербы», «варяги», «венгры», «гузы», «готы», «сельджуки», «казаки», «половцы», «куманы» и пр. Сюда же надо отнести и «монголо-татар».

Все эти такие, казалось бы, разные сообщества по сути (как, впрочем, с небольшими различиями и по названиям) представляют собой одно и то же – братства (товарищества) наемных всадников (солдат). Это их вожди составляли верхушку только нарождающихся тогда государств. Именно поэтому в истории не сохранилось названий оседлых народов. Их и не было. Я имею в виду названия. Эти народы назывались именами своих покровителей, этих кровожадных «прилипал», подобных современным рэкетирам.

Как ни прискорбно, именно этим «рэкетирам» нынешние державы (от слова «держать»), собственно, и обязаны своим появлением на свет.

Произошло это в два этапа. На первых порах кочевники лишь «окучивали» какую-либо территорию, полностью не сливаясь с проживающим на ней населением. Смысл «окучивания» заключался в том, чтобы насадить правящую верхушку и регулярно взимать с населения дань. Взамен кочевники обязывались охранять территорию от набегов других кочевников. При этом они не составляли регулярной армии, проживали отдельно, в Поле, являясь на зов лишь в случае опасности.

Второй этап представлял более тесное сближение «орды» и оседлого населения. «Орда» становилась регулярной армией. Вожди дружин получали поместья, обязываясь за это нести военную службу. Сами дружинники получали жалованье. Но еще долгое время после этих нововведений сохранялся дикий обычай отдавать города армиям на разграбление (плата за услугу) – пережиток эры наемничества.

Постоянные армии оказались для государств более эффективным приобретением, нежели своевольные наемники. Такие армии могли успешно противостоять натиску своих вчерашних соратников – обитателей Поля. Отвага и многочисленность последних оказались малоэффективными перед военной выучкой и железной дисциплиной в их рядах.

Благодаря этому власть стала плавно перетекать от обитателей Поля к государственным образованиям. По периметру последних размещались войска, выполнявшие пограничные функции. Усилилась изоляция держав, появилась возможность формирования наций в их границах.

В конце концов, последние остатки вольницы, веками терзавшей мирное население, были уничтожены или переведены на государственную службу и на земле восторжествовала оседлость.

Так, например, окончила свои дни Запорожская Сечь – одна из последних капель некогда безбрежного тюркского (русского) моря. 5 августа 1775 года Екатериной II был подписан манифест «Об уничтожении Запорожской Сечи и о причислении оной к Новороссийской губернии». Незадолго до этого, 5 июня того же года, войска генерала Петра Текели, окружив Сечь, вынудили ее к сдаче без сопротивления. Сечь была расформирована, ее укрепления разрушены. Однако это не означало физического уничтожения казачества. Часть его в 1788 году по инициативе Александра Суворова образовала «Войско верных запорожцев», переименованное впоследствии в Черноморское казачье войско. Это войско участвовало в Русско-Турецкой войне 1787–1792 гг., за что ему и были выделены земли левобережной Кубани.

На Кубани после долгих странствий оказалась и часть запорожцев, бежавших после ликвидации Запорожской Сечи под протекторат Оттоманской Порты и основавших там Задунайскую Сечь. Не смирившись с турецкими порядками, казаки во главе с кошевым Йосипом Гладким передались России и образовали Азовское казачье войско, отличились в Крымской войне, после чего, будучи расформированными, и оказались на Кубани.

А. Фоменко с Г. Носовским в принципе верно отразили в своей концепции картину расцвета и гибели вольницы. Восстания Болотникова, Разина, Пугачева и др. – это не просто народные бунты, вызванные произволом властей, а реакция Поля, не желающего мириться с потерей власти. Вовсе не случайно такие восстания проходили под знаменем возведения на престол «настоящего» царя, а в рядах восставших всегда обнаруживался тот или иной претендент на это звание.

Так, например, восстание Ивана Болотникова проходило под флагом возведения на престол Лжедмитрия. Болотников даже называл себя «воеводой царя Дмитрия», якобы, не погибшего в Москве в 1606 г. Положение советской историографии о том, что это было крестьянское или народное восстание, не выдерживает критики. Ведь основной силой его было казачество, ничего общего с крестьянством не имеющее. Кроме того, к восставшим примкнул отряд дворян под предводительством рязанского дворянина Прокопия Ляпунова. Болотников также получил помощь от путивльского воеводы Г. Шаховского. На помощь ему выступил из Тулы и князь А.А. Телятевский.

Никак не похоже это на крестьянскую войну. Все большее число исследователей склоняется к мысли о том, что это была гражданская война или династическая распря.

С учетом сказанного не кажется нелепым и предположение о том, что Лжедмитрий I как раз и был настоящим царем.

Претендент на престол замечен и в воинстве Разина. Его по традиции называют самозванцем. Им был некий «царевич Алексей», выдававший себя за покойного сына царя Алексея Михайловича. Будто бы этот «царевич» нужен был Разину для легитимизации его действий. Мы уже никогда не узнаем, так это или нет, но с учетом того, что провластным историкам выгодно было объявить этого царевича самозванцем, а Стеньку Разина – «вором», можно предполагать, что «царевич» этот (по некоторым сведениям – князь Черкасский) имел какие-то права на престол.

Е. Пугачев также выдавал себя за царя – Петра III (Федоровича), опального мужа Екатерины II, умершего в Ропше при невыясненных обстоятельствах. Правда, в данном случае идентичность этих личностей сомнительна. Но тенденция очевидна. Можно предположить, что раньше попытки обитателей Поля насаждать правящие верхушки были более успешными.

В общем, Фоменко с Носовским не переборщили, говоря о выступлениях Поля, как о династических распрях и попытках восстановить утраченные приоритеты.

Но и идеализировать вольницу не стоит. Ничего позитивного для судеб человечества она в себе не несла. В том, что «орды» в свое время «держали» («одержавливали») чуть ли не всю Европу с Азией, нет ничего величественного. Обыкновенные паразитические структуры, которые заслужили свой приговор временем. Так и рэкетирство в эпоху перестройки быстро сменилось легальным бизнесом. Прихлебателей не терпели нигде и никогда, и то, что именно названия воинских объединений стали названиями современных государств, нельзя отнести к числу их заслуг. Это просто зигзаг истории. Вольница стояла у истоков формирования государств, но к их прогрессу она не была причастна. Ему способствовали лишь наука и производительный труд.

Есть во всем этом момент, который можно счесть поучительным для определенной категории лиц. Он связан с подрывом теоретических основ национализма.

История не является ареной борьбы классов, как это представляли себе классики марксизма-ленинизма. Не является она и ареной завоеваний «этносов» или «наций», хотя эти слова наиболее часто встречаются на ее страницах. Легко поверить в то, что банда наемников, связанных между собой отнюдь не кровными узами, а банальной жаждой наживы, двинулась в поход «за зипунами». В этом нет ничего противоестественного. Гораздо труднее осмыслить ситуацию, когда некий, доселе мирный народ, вдруг подается на завоевание государств с территорией, не пригодной даже для скотоводческих целей (ведь мы помним, что все кочевники были скотоводами).

Сказанное имеет смысл и в допущении, что этот «народ» вдруг ощутил на себе гумилевский «пассионарный толчок». (Собственно, без этого «толчка» тезис о борьбе народов несостоятелен, что и подвигло Гумилева, чувствовавшего это, к выдвижению данной теории.)

Т.е. на самом деле история является полем битвы воинских формирований (орденов) за место под солнцем.

Понятно, что нации, сменившие эти ордена на исторической сцене, по сути выросшие из этих орденов, не могут быть «чистыми» по причине многонациональности последних. А ведь именно чистота, вечность и неизменность являются, по мнению «национально сознательных» историков, первыми признаками нации.

Поэтому вызывают недоумение, например, «разыскания» украинских и прочих националистов в области происхождения россиян. Дескать, не чистая эта нация, а некая варварская помесь. Собственно, недоумение вызывает не сам этот тезис, по сути верный, а презрительный смысл, вкладываемый в понятие «помесь» и претензии этих господ на чистоту своего собственного происхождения.

Особенно забавным в этом плане выглядит отнесение украинцев-космополитов, т. е. украинцев, не выделяющих себя из русского (славянского) мира, к «манкуртам». «Манкуртом» в романе Чингиза Айтматова «И дольше века длится день» назывался раб, не помнящий своего прошлого, слепо подчиняющийся хозяину и готовый по его приказу убить свою мать.

А забавным это выглядит на фоне всеобщей «манкуртизации» галичан, происшедшей еще в начале XX века в Австро-Венгрии при императоре Франце-Иосифе I. Заключалась она в отказе от русской (русинской, Ruthenes) идентичности и переходе к названию «украинец», на чем настаивали австрийские власти в связи с началом Первой мировой войны. Очень не хотелось им, чтобы русины Галиции ощущали свое родство с русскими, с которыми Австро-Венгрия готовилась вступить в войну.

Так и родилась «девственно чистая» украинская нация. По указке свыше. И таковой она оказалась не по причине пресловутого «чистокровия», а как раз по причине отказа от собственного прошлого. «Очистилась», стало быть.

Тогда и были заложены в западноукраинском обществе основы иррациональной русофобии. Иррациональной, потому что, как следует из всего сказанного, это ненависть «украинцев» не только к «москалям», но и к самим себе, русским. Ненависть, навязанная извне, чужая, «хозяйская».

Справедливости ради следует упомянуть и о других причинах русофобии. Одной из них наверняка является ошибочное перенесение названия стрельцов-московитов на весь российский народ. С этим названием за россиянами закрепилась и слава отъявленных головорезов и мародеров. И немудрено. Солдаты – они ведь в принципе не могут быть белыми и пушистыми. Тем более это относится к солдатне времен создания первых регулярных армий. Трудно ожидать от вчерашних «половцев», – а именно они составляли костяки этих армий, – проявления высоких моральных качеств.

Но ведь нельзя же ненавидеть вечно. Да и к народу в целом вряд ли стоит относиться как к его части, к тому же не самой представительной. Следуя этой логике, все нации должны ненавидеть друг друга, поскольку в прошлом обязательно сталкивались друг с другом на полях сражений.

Значит, надо говорить и о других, более современных, причинах этой ненависти. Ведь нет же таковой, например, между украинцами и поляками, хотя поводов для этого в истории можно найти предостаточно. Более того, Польша позиционирует себя, как стратегический партнер Украины в продвижении к Евросоюзу.

В отношениях же с Россией – все с точностью до наоборот. Хотя с ней украинцы длительное время довольно безбедно проживали в рамках единого государства (вначале – Российской империи, затем – СССР), говорили на одном языке, исповедывали одну религию, отношения у нас не складываются.

Значит, кому-то это выгодно. Этот «кто-то» и придумал финских «мокселей» в качестве предков россиян, сочинил историю «многострадального» украинского (как вариант: белорусского) народа с его «вековым» стремлением к «нэзалэжности» от них.

На самом деле украинцы никогда и не помышляли о независимости. Выступления против Польши, предпринятые Богданом Хмельницким, вряд ли можно считать «национально-освободительной борьбой». Они, как и действия Мазепы с Виговским в направления отделения от России, имели совсем другую природу. Никогда украинцы не стремились и к построению собственного государства, ибо по своей казацкой природе были противниками всякой государственности. Здесь и демократия-то прижилась лишь потому, что была естественным продолжением казацкой вольницы. И «порыкивали» они время от времени только из-за того, что тосковали по этой самой утерянной в рамках империи вольнице. Если бы украинцы нуждались в своем государстве, они бы давно его создали. Но мы видим, что даже то государство, которое у них сейчас есть, создано не ими, а их российскими собратьями.

Это «клятые москали» в лице царя Алексея Михайловича (1645–1676 гг.) положили начало украинской державе, вступив в войну с Польшей, после чего по Андрусовскому договору 1667 г. земли Украины пополнились Левобережьем и Киевом. А это ни много ни мало – 20 % территории нынешней Украины!

Это «клятые москали» в лице оплевываемой «свидомыми» Екатерины II в результате 2-го и 3-го разделов Польши (1793, 1795 гг.) «прирастили» Украину Правобережьем и Волынью.

Это «клятые москали» в ходе русско-турецких войн 1768–1792 гг. отвоевали у турок и татар все Северное Причерноморье и Крымский полуостров и, назвав эти почти безлюдные земли Дикого поля Новороссией, заселили их греками, сербами, болгарами, венграми, итальянцами, а по большей части выходцами из России и малороссами.

Это «клятые москали» в лице большевистских вождей, а не какая-то там Центральная Рада с Директорией, во время гражданской войны всю Новороссию, – а называлась она тогда Донецко-Криворожской республикой, – передали в состав УССР. О таком подарке Грушевский с Петлюрой и мечтать не могли. Это треть нынешней территории Украины.

Это «клятые москали» в лице оплевываемого «свидомыми» Сталина, «прирастили» Украину землями за Днестром и Збручем. По пакту Молотова – Риббентропа в 1939 году к УССР перешли Волынь и Галиция (Волынская, Ровенская, Львовская, Ивано-Франковская и Тернопольская области). Впрочем, они это сделали напрасно. В лице галичан, натасканных их бывшими хозяевами, австрийцами и поляками, в лютой ненависти ко всему русскому, Россия получила смертельного врага. Это они, будучи проводниками западного влияния в СССР, воспользовавшись его слабостью, спровоцировали отделение Украины.

Это «клятые москали» в лице любителя всего украинского, Хрущева, преподнесли Украине в 1954 году поистине царский подарок в честь 300-летия Переяславской Рады: включили в ее состав Крым.

И вот свершилось: в 1991 году Украина, как спелая груша свалилась в руки национал-радикалов. Но это опять-таки не их заслуга, а все тех же «клятых» большевистских «москалей». Это они наделили республику правом выхода из СССР.

Как видим, в деле создания государства в его нынешних границах украинцы не особо и суетились. А поэтому, когда мы читаем о «многовековой борьбе украинского народа за независимость», надо знать, что это не реальная история, а комментарии современных «фахiвцiв».

Еще один урок, который можно извлечь из истории, связан с происхождением монголо-татар. Неудобными для многих оказались их подлинные корни. Обнародование фактов их европейского прошлого могло вызвать закономерные сомнения по поводу цивилизованности Запада. Это сулило бы процессу дальнейшего распространения западноевропейских ценностей отнюдь не радужные перспективы.

Потому и было мифологизировано данное явление. То, что получилось в результате, оказалось на редкость удобным для всех. Прежде всего, были даны карты в руки русофобам всех мастей, привыкшим изображать россиян в виде кровожадных упырей. Именно этому по сей день исправно служит миф о звероподобных монголо-татарах, якобы, прискакавших из далекого Забайкалья и обильно рассеявших в Волго-Окском междуречье, будущей Московии, свой генофонд.

А еще от этого выиграли западноевропейские блюстители национальной чистоты. Это помогло им избавить Европу от сомнительного родства. Свалив все свои безобразия на безответный народец халха, они отвели упреки в адрес их настоящего творца – Тевтонского ордена, так и оставшегося для многих образцом цивилизованности и гуманизма.

Российским историкам, как ни странно, этот миф также сослужил добрую службу. Они, как и западные европейцы, получили возможность дистанцироваться от проделок своих ближайших родственников – обитателей Поля, рисуя себя пострадавшими от «навалы» злых дальневосточных дикарей. Этим можно было объяснять и определенные задержки в общественном развитии. Дескать, проклятые монголы во всем виноваты. Миф о том, что Русь грудью прикрыла от них Европу – из той же серии.

Так и стали несчастные монголы «громоотводом» для идеологов всех мастей. Впрочем, сами себя они обиженными не считают. Напротив, сыплющиеся в адрес их предков проклятья – бальзам на их души. И то правда: кто бы нашел эту Монголию на карте, если бы миссионеры в свое время не подсуетились, создав для нее «великую» историю. Теперь аратам есть чем скрасить свое прозябание в стойбищах: они предаются ностальгии по славным временам приписанного им могущества.

Sic tranzit gloria mundi![165]

Они настолько прониклись этими воспоминаниями, что, несмотря на стенания мировой общественности (дескать, изувера канонизируют), даже памятник воздвигли своему многоликому прародителю в столице. Правда, не в Каракоруме, которого, кстати говоря, по сей день не нашли.

Я отлично понимаю, что никаких строгих доказательств сказанного нет и, вероятнее всего, не будет никогда. Но если под «строгими» доказательствами понимать лишь материальные свидетельства прошлого, то это и не обязательно. «Лицом к лицу лица не увидать», – сказал поэт. То есть, всматриваясь в детали, можно не увидеть главного. Нужен взгляд с высоты «птичьего полета». Иными словами, лишь на основании знаний об общих тенденциях мирового развития можно установить, что произошло в том или ином конкретном случае. Без этого отдельные события прошлого не выстроятся в единую логическую цепь.

Вот к установлению этих тенденций, – имеется в виду постепенное вытеснение кочевого образа жизни оседлым, т. е. сужение «русского мира», финальными актами которого явилось монголо-татарское нашествие и гибель казачества, – я и стремился.

Насколько хорошо это получилось – судить вам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.