Вступление

Вступление

Прекрасная вещь – любовь к Отечеству, но есть еще нечто более прекрасное – это любовь к истине. Любовь к Отечеству рождает героев, любовь к истине создает мудрецов, благодетелей человечества. Любовь к родине разделяет народы, питает национальную ненависть и подчас одевает землю в траур; любовь к истине распространяет свет знания, создает духовные наслаждения, приближает людей к Божеству.

П.Я. Чаадаев

История не всем интересна. Тем более если она древняя. И дело даже не в том, что хороша такая история только на сытый желудок, чем похвастать может далеко не каждый. Главная причина – с трудом прослеживаются ее связи с современностью. Если Вторая мировая война в силу ее прямого влияния на современную политическую картину мира еще как-то может будоражить умы, то перипетиями, например, движения таборитов или восстания Желтых Повязок в Китае интересуются единицы. «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». И даже эти немногие излишне доверяют историческому материалу, и не пытаясь подвергнуть его критическому анализу. А ведь они имеют дело не со свершившимися фактами, а всего лишь с их пересказом, причем сделанным далеко не всегда очевидцами и, что уж совсем редко, – добросовестными очевидцами.

Можно ли обойтись без знаний о прошлом и без проверки этих знаний на соответствие истине? Можно, конечно. Но жизнь от этого не изменится к лучшему. Хотим мы этого или нет, прошлое все равно заставит говорить и думать о себе. Дело в том, что ссылки на историю – элемент современной политической борьбы. Этнические конфликты, сепаратистские движения, территориальные претензии государств друг к другу – все это осуществляется под лозунгами восстановления исторической справедливости, а, значит, не обходится без привлечения исторических данных. Не зная истории, трудно рассудить, кто прав, кто виноват в том или ином случае. Да и сами эти конфликты зачастую спровоцированы незнанием или неверным толкованием прошлого. А в том, что история, тем более, древняя, допускает такие толкования, думаю, убеждать никого не надо. Вот и превращается неправильно понятый текст в реальные человеческие жертвы.

Можно не задумываться об истоках ирландского сепаратизма, повстанческого движения тамилов в Шри-Ланке или спора Индии и Пакистана по поводу принадлежности штата Джамму и Кашмир. Это касается нас лишь вскользь. Но задуматься об исторической подоплеке непосредственно затрагивающих нас проблем не мешало бы. И не только для того, чтобы не выглядеть в глазах окружающих дилетантом, а, главным образом, для того, чтобы не стать очередным пленником ксенофобской пропаганды. Ведь именно на дилетантов она и рассчитана.

Одной из таких проблем является, как выразился А. Пушкин, «домашний, старый спор славян между собою». Не секрет, что славяне издавна не могут найти между собой общий язык. После развала Союза, когда нормой стала извращенная национальная гордость, ситуация обострилась. Это поддерживается Западом, заинтересованным в дезинтеграции Востока. Для того чтобы еще более рассорить славянские народы, оттолкнуть их от Москвы, в обиход запущена байка о злых «москалях», веками угнетавших белых и пушистых украинцев и белорусов. «Москали» при этом объявляются кем угодно, только не славянами. Одни опусы рисуют их угро-финнами по происхождению, такими же дремучими, как и леса Волго-Окского междуречья, откуда они будто бы родом, другие – чуть ли не монголо-татарами, государство которых, Московия, являлась улусом Золотой Орды. Чаще же всего они предстают в виде чудовищного симбиоза тех и других, отравлявшего существование окрестных народов и подарившего миру «немытую Россию – страну рабов, страну господ», плохие дороги и дураков.

Вообще-то, байка эта не нова. Родилась она еще во времена противостояния Речи Посполитой и Московского царства в XVI в., а может и раньше. Причиной противостояния стала Украина. Именно ее жителей польские власти стали усиленно приучать к мысли о том, что к русским они никакого отношения не имеют, что русские им никакие не братья, а абсолютно чуждый народ, дикари и варвары. Предполагалось, что после такой обработки русинов, – а именно так тогда назывались украинцы, – легче будет перетянуть на свою сторону.

Но, как известно, потуги католических режиссеров не увенчались успехом. Затея эта успешно провалилась и закончилась разделом Польши.

Позже, уже в начале XX века, сходная ситуация возникла в западных областях Украины, входивших тогда в Австро-Венгерскую империю. Тогда, накануне Первой мировой, понадобилось нейтрализовать возможных союзников России внутри Австро-Венгрии, каковыми были русины Галиции и Буковины. Всеми правдами и неправдами последних стали отвращать от России. Навязывание чуждого названия, «украинцы» было лишь одним из приемов. Еще одним стал переход к фонетическому правописанию, призванный придать языку русинов уникальности. То есть слова должны были писаться так, как слышались. Так украинский язык перестал быть похожим на русский[1]. Особо упорствующих, так называемых «москвофилов», бросали в концлагеря. Известны два из них – Терезин и Талергоф, где одной из излюбленных пыток было подвешивание за ногу.

Но и на этот раз не сработало. Австро-Венгрия не только потеряла Украину, но и, вслед за Речью Посполитой, вообще прекратила существование. Однако миф о «кровожадных москалях» и их логове – мрачной «стране Моксель», стоящей среди подернутых туманом финских болот, оказался более живучим. Образ этой страны – средоточия всех зол, врага всего прогрессивного человечества, исправно эксплуатируется и по сей день.

Насколько несерьезны данные представления, можно судить уже по аргументам, с помощью которых их обосновывают. Например, некто Голденков приходит к мысли о том, что «москали» – это абсолютно чуждый белорусам народ, с помощью следующих нехитрых соображений: «Переехав из Томска в Минск, я, будучи еще мальчишкой, сделал одно удивительное для себя открытие: белорусские народные танцы, песни, костюмы вовсе не являлись братом-близнецом русскому фольклору. Они походили на польские или чешские, но никак не на русские песни и костюмы, на которые больше был похож концерт одной заезжей в Минск фольклорной финской группы!

Я был не на шутку заинтригован разницей в таких, казалось бы, близких восточнославянских культурах, как белорусская и русская. Понимание, что это в самом деле абсолютно не родственные культуры, пришло значительно позже»[2].

Историки предпочитают отмалчиваться в этих вопросах, считая, что по-детски наивная аргументация не способна прибавить этим взглядам сторонников. Они это делают напрасно. Даже некоторые ученые попадаются на удочку ксенофобии, а о людях, далеких от науки, вообще говорить не приходится. Если мутный поток подобных «удивительных открытий» ежедневно выливать на их головы с телеэкранов и газетных полос, то это, в конце концов, сделает свое черное дело.

Но живучесть образа «злого москаля» поддерживается и более серьезными аргументами. Одним из них является классическая версия истории монголо-татарских походов, созданная стараниями профессиональных историков. Причем держатся за нее, как ни странно, не только недруги России, но и сами россияне. Тяжело, видимо, расстаться со стереотипом каменной стены, о которую разбились монгольские орды на пути в Европу.

Для недругов же России эта история стала настоящей находкой. Включив в генеалогию россиян дальневосточных «дикарей», они добились потрясающих результатов в пропаганде русофобии. И действительно, классическая история дает некоторый повод к такому пониманию. Ведь русские были не только данниками монголов, но частенько выступали с ними в тесном союзе против общих врагов, что позволяет усматривать в этом и проявление их этнического единства.

Так ли все это? Действительно ли Московское царство – правопреемник Монгольской империи? Состояли ли монголы в родстве с русскими? И были ли эти монголы дальневосточными дикарями, как о том рассказывают учебники и литература для внеклассного чтения?

Как видно, проблема происхождения монголо-татар, русских и некоторых других народов Евразии не потеряла актуальности и в наши дни. Но не только и не столько желанием ответить на инсинуации националистического толка продиктована эта книга. Проблема интересна сама по себе, ибо выявляет некую глубинную связь между этносами, связь, не замеченную историками-традиционалистами и заставляющую по-новому взглянуть на мотивацию исторических процессов…