Суждение Посидония
Суждение Посидония
Мы еще вернемся к этим похотливым сплетням, а пока сопоставим с ними впечатления философа Посидония Апамейского, совершившего в конце II века до н. э. несколько длительных путешествий на Запад и составившего гораздо более беспристрастное представление о нравах этрусков. В его время давнее соперничество на море, столь долго определявшее собой отношение греков к этрускам, уже перешло в область древней истории, а главное, Посидоний обладал умом иного склада, нежели Теопомп. Будучи стоиком, он не проявлял снисходительности к изнеженности и роскоши, которую сурово осуждал, говоря о городах своей родной Сирии. Но он умел увидеть добродетели и пороки под разными углами зрения и отличить причины от следствий. Вот как современник Цезаря Диодор Сицилийский пересказывает его вдумчивые замечания{53}:
«Этруски, которые в старину отличались своей энергичностью, завоевали обширные земли и основали там множество крупных городов. У них также был сильный флот, и они долгое время владычествовали на море, так что даже море, омывающее берега Италии, получило от них название Тирренского. Совершенствуя оснащение своих сухопутных войск, они изобрели трубу, которая сильно пригодилась на войне и которую они нарекли тирренской. Этруски создали почетные инсигнии для своих военачальников: сопровождение из двенадцати ликторов, курульное кресло из слоновой кости и тогу с пурпурной каймой. Для дома же они изобрели перистиль — крайне полезную вещь, спасающую от шума, производимого толпою слуг. Римляне переняли большую часть этих изобретений, усовершенствовали их и ввели в свой обиход. Этруски развивали письменность, естественные науки и теологию и больше, чем любой другой народ, изучали такое явление, как молнии. Вот почему еще и сегодня они внушают живое восхищение тем, кто стал хозяевами почти всего мира (то есть римлянам. — Ж. Э.), которые обращаются к ним за толкованием небесных знамений. Поскольку они живут на плодородной земле, приносящей плоды всякого рода, и трудолюбиво ее возделывают, продукты земледелия имеются у них в изобилии, что не только удовлетворяет их потребности, но и приводит к чрезмерной роскоши и изнеженности. Дважды в день они велят накрывать роскошные столы с разными изысками, готовить расшитые цветами покрывала, подавать множество серебряных сосудов и имеют в своем услужении большое число рабов. Одни из этих рабов редкостно красивы, другие носят более роскошные одежды, нежели это подобает рабу, а челядь имеет жилища всякого рода, как, впрочем, и большинство свободных людей. В целом они отрешились от доблести, которую высоко ценили в былые времена, и, проводя время в пирах и удовольствиях, пристойных женщинам, утратили воинскую славу своих предков, что неудивительно. Но больше всего их изнеженности способствовали свойства их земли, поскольку, живя в стране, где всё родится в безграничном изобилии, они могут запасаться впрок разными плодами. Этрурия в самом деле удивительно плодородна, поскольку лежит в основном на равнинах, разделенных холмами с возделываемыми склонами, и там умеренно влажно не только зимой, но и летом».
Следует отметить, что, в отличие от Теопомпа, Посидоний безоговорочно признает за этрусками мужественность (andreia), как позднее Вергилий: «Sic fortis Etruria crevit» («И стала Этрурия мощной»){54}. Кроме того, он воздает должное плодовитому этрусскому гению и перечисляет многочисленные области, в которых они нашли применение своей неоспоримой энергии. Но при этом он допускает, что они переродились и, под влиянием слишком благотворного климата, утратили присущую им изначально бодрость. Образ этруска, проводящего время за чашей вина и вялыми, «немужественными» (anandroi) развлечениями, — это образ непоправимого упадка того типа людей, которые доживают свой век в праздности, обреченные на нее римским завоеванием.
Вероятно, именно в Риме Посидоний составил себе новое представление о нравах этрусков, столь отличающееся от тех, что распространяли ранее греческие историки и философы. Ведь римляне, после пяти веков соседства и близкого общения с тирренами, гораздо лучше знали народ, у которого они столькому научились. И хотя они могли себе позволить сатирический выпад (с оглядкой на греков или исходя из современной им реальности) в адрес безнравственных женщин или раскормленных музыкантов, они все же не считали чувственность основной чертой характера этрусков.