Глава пятая СТРАНА ЭТРУСКОВ И СЕЛЬСКАЯ ЖИЗНЬ

Глава пятая

СТРАНА ЭТРУСКОВ И СЕЛЬСКАЯ ЖИЗНЬ

Плодородность земель

Выше мы уже писали о том, как поэтически вдохновенно древние прославляли плодородие этрусских земель. По их словам, все дары природы были собраны в этой стране, все земные плоды обильно вознаграждали труды земледельца, и само изобилие жатвы и винограда, в конце концов, разнежило этот народ предопределив его упадок. Но если буквально воспринимать описания Etruria Felix — «плодородной Этрурии», в том смысле, в каком говорили о Campania Felix (благодатной Кампании) или о «счастливой Аравии», можно представить себе идиллический пейзаж, где журчат ручьи, пробегая мимо виноградных лоз и молодых вязов, и как тут не подумать, что за два с половиной тысячелетия всё сильно изменилось.

Туристы, путешествующие из Пизы в Рим по виа Аурелиа, что-то не замечают «равнин, разделенных холмами с возделываемыми склонами»^{186}, за болотистыми и каменистыми низменностями Мареммы, веками находившимися в запустении и лишь в последние годы частично поддавшимися окультуриванию. Ветераны Итальянской кампании, шедшие в июне 1944 года вдоль виа Клодиа, запомнили Южную Этрурию как череду жарких степей и зарослей колючего кустарника, искромсанную лабиринтами обрывистых каньонов, посреди которых возникали остатки земляных рвов, или изрезанную запесоченными руслами Фиоры, Орчии и Омброне. В наши дни это описание верно (и можно лишь удивляться его точности) лишь для Центральной Этрурии: от озера Больсены и склонов Амиаты погружаешься в сень каштановых деревьев, в мир, в котором более четкая линия горизонта, череда холмов, глубокие ручьи возвещают настоящую Тоскану. Углубляясь в долины Пальи и Кьяны, выходя к верховьям Тибра, к Кьюзи, Кортоне и Перудже, испытываешь то же ощущение, что, должно быть, чувствовали римляне конца IV века до н. э., когда, выйдя из Циминийского леса, видели расстилавшиеся перед ними «плодородные нивы Этрурии» — opulenta arva Etruriae^{187}.

Именно современную Тоскану имели в виду авторы, расхваливая природные богатства Этрурии, в особенности ту область, которую называли Etrusci campi — «этрусскими равнинами»^{188}, протянувшуюся между Фьезоле и Ареццо, «обильно приносящую хлеб, скот и прочие вещи».

Желаете небольшую зарисовку с натуры? Предоставим слово Плинию Младшему, выстроившему себе загородный дом в окрестностях Тифернума Тиберинума (ныне Читта ди Кастелло)^{189}: «Общий вид местности прекрасный: представь себе огромный амфитеатр, такой, который может придумать только природа. Широко раскинувшаяся равнина опоясана горами, вершины которых покрыты высокими старыми рощами. Охота там занятие обычное, дичь разнообразная. Дальше спускаются по горе леса, откуда берут листья на корм скоту; между ними холмы с жирной почвой (если даже будешь искать здесь камни, вряд ли они попадутся), плодородием не уступающие полям на равнине; обильная жатва тут ничуть не хуже, только вызревает позднее. Ниже по всему боковому склону сплошные, широко и далеко раскинувшиеся виноградники представляют вид однообразный; по краю они как бы окаймлены деревьями, по которым вьются лозы. Дальше идут луга и поля — поля, которые могут поднять только очень крупные волы с самыми крепкими ралами; при первой вспашке из вязкой земли выворачиваются такие глыбы, что совсем их измельчить удается только при девятой. Луга в пестрых цветах с клевером и другими нежными травами, всегда мягкими, словно весенними: их питают непересыхающие источники, но даже там, где воды очень много, болот не бывает. Земля здесь со склоном, и вся вода, которую она получает, но не впитывает, стекает в Тибр. Он пересекает поля, судоходен, и по нему везут в Рим и зерно, и плоды, но только зимой и. весной; летом он мелеет, русло у него высыхает: назвать его полноводной рекой в это время нельзя, но по осени опять можно. Ты получишь большое наслаждение, если оглядишь всю эту местность с горы; тебе покажется, что ты видишь не просто земельные угодья, а картину редкой красоты: куда ни обратишь глаза, они будут отдыхать на этом разнообразии, на этой упорядоченности».

Приморская Этрурия сильно отличалась от Центральной во все времена. Еще в эпоху римского завоевания она представляла собой дикие и зловонные заросли кустарника, где водились только кабаны и змеи, которые Данте изобразил в своем «Аду»^{190}, а путешественники XIX века наделили романтической живописностью. Такой, как мы уже говорили, предстала Этрурия взору Тиберия Гракха, которого «поразила пустынность страны, где, среди полей и пастбищ, жили только чужеземные рабы и варвары»^{191}. На заре Римской империи Вейи заросли буйной зеленью, орошаемой водопадами, а там, где был городской форум, пастухи пасли стада^{192}. Цере походил на собственную тень, и Страбон утверждает, что соседний курортный городок Aquae Caeretanae был куда более населен, поскольку люди толпами съезжались на воды^{193}. О Вольци, Ветулонии и Рузеллах уже и речи не было. В начале V века н. э. римский поэт Рутилий Намациан, возвращавшийся морем в родную Галлию, описал побережье Этрурии: повсюду на смену прежним городам и поселкам пришли большие поместья, а в местечке Коза близ Орбетелло он разглядел «древние развалины и величественные стены, которые никто не охранял»^{194}.