ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ В НАЧАЛЕ 1660-х гг.

Еще одним последствием оранжистского возрождения 1660-61 гг. было возобновление идеологической войны, которая охватила политику, общество и культуру, вызвав самые затяжные и важные дебаты Золотого Века о природе Нидерландского государства, наследовании власти и республиканской форме правления. К началу 1660-х гг. со времени кончины Вильгельма II прошло целое десятилетие; «Истинная свобода» вновь получила возможность утвердить себя и свою легитимность в общественном мнении. Но, как показало оранжистское движение 1660-61 гг., тоска народа по «верховному главе», происходившая от воспоминаний об Отце Отечества, который верховенствовал бы над государством и Церковью, была столь же глубоко укорененной, как и всегда. В то же самое время республиканские идеи нашли поддержку среди части представителей свободных профессий и интеллектуальной элиты в Соединенных Провинциях, как и в Англии. Одним из признаков этого был возросший интерес к трудам великого флорентийского политического мыслителя Макиавелли, новое голландское издание сочинений которого появилось в 1652 г.^{561}

Ожесточенная идеологическая борьба начала 1660-х гг. черпала свой импульс отчасти из политического контекста — улучшения перспектив Оранской династии после английской Реставрации, вслед за чем произошел новый спад надежд оранжистов, вызванный воскрешением англо-нидерландских противоречий; но она была обусловлена также более обширным культурным фоном — результатом острых философских и теологических дебатов 1650 г. Оранжистское господство продемонстрировало продолжающееся господство старых традиций в народном мышлении; очевидным ответом была борьба с оранжизмом посредством подрыва народного уважения к номинальным главам государства, наследственной власти и реформатской Церкви. Но это, в свою очередь, вызвало со стороны оранжистов и кальвинистов яростную теолого-политическую реакцию такого рода, которая заставила скептически настроенного стороннего наблюдателя задаться вопросом: а были ли у партии-фракции Штатов реальные шансы на победу в этом споре? Айтзема, всегда скептически относившийся к «Истинной свободе» де Витта и находившийся под большим впечатлением Реставрации в Англии, объявлял в опубликованном в 1661 г. шестом томе своей великой истории, что нидерландцам не подходит жить в Республике, так как у них не было в прошлом такого опыта: в Риме, Венеции, Генуе и Швейцарии, утверждал он, республики процветали, потому что республиканские формы и идеи пустили глубокие корни. Английская республика, напротив, быстро прекратила свое существование, будучи лишена корней в английском прошлом, тогда как нидерландцы просто не хотели, чтобы ими управляли люди, которых они не считали стоящими выше себя в социальном отношении. Они желали того, чтобы ими правил «вышестоящий глава», которого они уважали^{562}.

Двумя самыми заметными публицистами с республиканской стороны были лейденский ткацкий фабрикант Питер де ла Кур (1618-85 гг.) и его друг, гаагский юрист Йохан Уйтентаж де Мист. Последний, получивший известность благодаря своим нападкам на Оранскую династию, не в последнюю очередь в своем «Stadhouderlijke regeeringe in Hollandt» (1662 г.), в котором высказывал мнение, что Вильгельм Молчаливый не был ни основателем, ни защитником «нидерландской свободы»^{563}, в прочих отношениях являлся заурядным публицистом. Но де л а Кур был писателем международного масштаба, чьи идеи затрагивали все аспекты современной экономической, политической и культурной жизни. Он спровоцировал беспрецедентный фурор во всех Соединенных Провинциям своим 272-страничным трактатом «Interest van Hollandt», изданным в Амстердаме в 1662 г., в котором утверждал, что Голландии лучше, и сейчас, и в будущем, оставаться без штатгальтера. Перед публикацией текст был показан де Витту, и пенсионарий лично отредактировал его^{564}, смягчив в некоторых местах остроту выражений, но в целом согласившись с политической философией его автора, что республика органически превосходит монархию и является более надежной формой государственного устройства; что короли и капитан-генералы, обладая большим влиянием, когда их страны воюют, держат весь мир в состоянии вечного конфликта; и что на содержание придворных, фаворитов, дворян и солдат, которые окружают правителей, неизбежно расходуются производительные силы простого народа. Замечания де ла Кура о штатгальтерстве вызвали бурю негодования у значительной части публики и породили шквал публикаций — самой известной из них стала «Le Vray Int?r?t de la Hollande» Жана де Париваля, изданная на голландском и французском языках в 1662 г.

Однако более значительными с теоретической точки зрения были «Political Discources» (1662 г.), переработка де ла Куром текста своего брата Йохана, написанная простым и доступным голландским языком; адресованный широкой публике, этот труд разъяснял республиканизм, на который оказали глубокое влияние сочинения Макиавелли и Боккални^{565}. В представлении де ла Кура все монархи и квази-монархи нарушали истинные интересы граждан, ибо любой элемент наследственной власти подчиняет свободу и общественное благо династическим соображениям. Таким образом, в республике живут граждане, а в монархиях — подданные, что для де ла Кура составляло принципиальное различие. Наконец, он доказывал, что для процветания «свободы» и истинного блага необходимо пресечь влияние государственной Церкви в общественных делах, выходящее за пределы ее собственной сферы.

Неудивительно, что государственная Церковь поспешила выразить свое неодобрение. Осужденный лейденской консисторией за нападки на реформатских проповедников как карьеристов и врагов индивидуальной и общественной свободы, де ла Кур был отлучен от причастия и оказался под сильным давлением. Через посредство своего друга-регента де Грота, сына Гроция, он обратился за помощью к де Витту^{566}. Но пенсионарий Голландии, как бы он ни стремился распространять республиканские идеи в нидерландской жизни и постепенно расширять степень индивидуальной (если не политической) свободы, был достаточно осторожным и не желал ассоциировать себя или Штаты с лобовой атакой де ла Кура на Оранский дом и власть Церкви. Стратегия де Витта скорее состояла в наружной поддержке Церкви, одновременно способствуя развитию ее кокцеянско-картезианского крыла изнутри.

Борьба из-за книг де ла Кура оказалась прелюдией к более широкомасштабным спорам относительно формы государственного устройства и места в нем Церкви, которые вспыхнули в следующем году. После того, как дебаты из-за соблюдения субботы затихли, схватка между противостоящими крыльями Церкви вошла в вялотекущую фазу, которая оставила много нерешенных вопросов. Но один вид несоответствия Штаты Голландии не намерены были терпеть — разнобой в общественных молитвах за светские власти. В обществах раннего Нового времени молитвы за правительство были важным аспектом политической и народной культуры, и Соединенные Провинции в этом отношении не составляли исключения. Проблема состояла в том, что, несмотря на отсутствие штатгальтера, воэцианские проповедники по-прежнему возносили молитвы за принца Оранского и умышленно пропускали молитвы за Штаты Голландии, что не могло не вызвать недовольства партии-фракции Штатов^{567}. Для достижения единообразия в этом животрепещущем вопросе комитет Штатов Голландии разработал утвержденный требник для использования Церковью по всей провинции. Этот требник затем был разослан городским советам в марте 1663 г., с инструкцией, требовавшей от консисторий следить за соблюдением единообразной практики^{568}. Утверждая, что многие проповедники читали общественные молитвы, «словно Генеральные Штаты были законной высшей властью в этой провинции… так что у простых, необразованных и простодушных людей могло сложиться впечатление, что ridderschap и города Голландии не являются бесспорными суверенами и (после Бога) единственной высшей властью в нашей провинции»^{569}, Штаты предписали, что отныне молитва за Штаты Голландии, «наше законное высшее правительство», должна читаться первой среди молитв за светские власти. Следом должна идти молитва за благополучие Штатов других провинций, партнеров Голландии по Унии, и только на третьем месте — молитва за Генеральные Штаты^{570}. Общественные молебны должны заканчиваться молитвой за магистрат данного города (или, если молебны происходили в деревне, за дроста или бальи), но за принца или Оранскую династию молиться не допускалось.

В Голландии вряд ли кто-то из проповедников открыто заявил свой протест с кафедры, зная, что они немедленно будут уволены, если бросят вызов Штатам перед своей конгрегацией. Де ла Кур отмечал неохоту, с которой подчинились предписанию властей лейденские проповедники^{571}. Но в консисториях было много жалоб, проповедники в Амстердаме и Харлеме утверждали, что новый требник противоречит актам Национального Синода 1619 г. В Лейдене проповедники обратились к vroedschap'у с просьбой провести разграничение между «политическими» аспектами вопроса, которые, по их мнению, их не касались, и способом действия Штатов, наставая на том, что новый требник должен быть утвержден синодами и в консультации с ними. Они также отвергали содержавшийся в циркуляре намек, что проповедники государственной Церкви сознательно разжигают «серьезные разногласия в молитвах за высшую и подчиненные ей власти», чтобы посеять «среди народа» заблуждение, что Генеральные Штаты являются высшей властью в Голландии, — такое обвинение, комментировали они, часто звучало от диссентеров вне Церкви^{572}. Создавалось впечатление, жаловались они, что Штаты желали сделать их «подозрительными» в глазах народа.

Сопротивление в общественной сфере вспыхнуло, главным образом, в малых провинциях. Фризские Штаты денонсировали требник Голландии как несовместимый с властью Генеральных Штатов, утверждая, что он противоречит устоявшимся более чем за восемьдесят лет обычаям в церквях Соединенных Провинций, актам Национального Синода 1619 г., подтвержденным Большой ассамблеей в качестве основы государственной Церкви, а также Государственной Библии. Фрисландия отрицала принцип, согласно которому суверенитет принадлежал только провинциям, напоминая, что Штаты Голландии сами составили резолюцию от 25 марта 1621 г., ответив канцлеру Пекиусу формулой, что «верховная власть и суверенитет в Соединенных Нидерландах неоспоримо принадлежат Генеральным штатам и Штатам отдельных провинций»^{573}. Генеральные Штаты были «высшим и суверенным органом власти всех Соединенных Провинций», настаивали Штаты Фрисландии, требуя, чтобы Голландия отменила свой требник и вернула первое место в молитвах за власти Генералитету. Они проинструктировали своих депутатов в Гааге совместно с другими провинциальными делегациями оказать нажим на Голландию.

Фризы подбивали к сопротивлению и другие провинции, побудив де Витта и голландских Gecommitteerde Raden вмешаться и помешать принятию резолюции, осуждающей голландский требник. Де Витт написал пенсионарию Зеландии, предполагая, что Зеландия не будет спорить, что Штаты Голландии являются сувереном в своей провинции, как другие Штаты в своих, наотрез отвергая аргументы Фрисландии, что суверенитет отчасти принадлежит Генеральным Штатам, и отрицая, что требник необходимо согласовывать с актами Дордрехтского синода^{574}. Флюшинг и Вер стремились объединить Зеландию с Фрисландией; но другие зеландские города колебались. Они также всегда сопротивлялись аргументам, что суверенитет принадлежит одним лишь провинциальным Штатам и оставались на той же позиции и теперь, но в данный момент воздерживались от антагонизма с Голландией. В Мидделбурге большинство проповедников встало на сторону фракции Вета, которая имела девять голосов в ridderschap'е, тогда как фракция Тибалта с ее пятнадцатью голосами тяготела к де Витту^{575}. Но, в конечном счете, ни одна группировка не поддержала Флюшинг и Вер. Вместо этого Штаты Зеландии осторожничали, сопротивляясь фрисландской точке зрения в отношении существования утвержденного требника, который якобы нарушила Голланлдия, но одновременно считая, что «несколько суверенных провинций, вступив в конфедеративный союз, так тесно связаны друг с другом, что словно являются единым целым и составляют одно государство, одно правительство и одну республику, не отказываясь, однако, от своих прав суверенитета»; частичный суверенитет Генеральных Штатов со всей очевидностью вытекал из того факта, что «самые благородные и самые существенные части суверенитета» были переданы Генералитету^{576}. Таким образом, Зеландия соглашалась с Фрисландией, что суверенитет частично принадлежит Генеральным Штатам и частично отдельным провинциям. Мидделбург, Зирикзее, Толен и Гус были согласны остановиться на этом и «не беспокоить больше господ из Голландии», к немалому разочарованию зеландской общественности, проповедников и регентов Флюшинга и Вера.

Полемика, которая немедленно находила отклик в народных массах, без конца шла в Генеральных Штатах, провинциальных ассамблеях, городских советах, консисториях и, в случае с Гелдерландом, который в сентябре примкнул к Фрисландии в осуждении голландского требника, в окружных ассамблеях. Де Витт неустанно доказывал, что провинции были суверенами — за исключением Генералитетских земель, где суверенами были Генеральные Штаты. Его позицию подкрепило своевременное издание внушительного трехтомного труда «Public Gebedt» (Амстердам, 166364 гг.), принадлежавшего перу его тезки и кузена и ярого антиоранжиста Йохана де Вита (1618-76 гг.). Этот труд также был лично отредактирован пенсионарием и содержал все возможные аргументы для доказательства того, что суверенитетом в Голландии обладали Штаты Голландии, «то есть ridderschap и города, причем регентов городов коллективно представляли Штаты Голландии». Де Вит считал, что «аристократическая республика», такая как «Голландия», была самой лучшей формой государственного устройства и была избрана самим Богом «ради его народа, детей Израиля»^{577}, и приводил принцип Тацита, что молитвы за кого-либо, кроме суверенной власти, в публичных богослужениях ослабляют само государство. Де ла Кура особенно порадовал второй том, опубликованный в ноябре; он считал, что публика, прочитав его, будет «всё больше ценить поведение своего законного правительства и отвергнет суровое господство и тиранию, которую стремились навязать Голландии другие провинции»^{578}.

В 1663 г., когда споры достигли апогея, Уйтенхаж де Мист опубликовал еще несколько книг, проникнутых бескопромиссно-республиканскими идеями. Он также цитировал римскую политическую мудрость и Тацита, доказывая необходимость, в целях сохранения «свободы», подчинения государственной Церкви светским властям. Коренные «интересы» Республики, утверждал Уйтенхаж де Мист, заключались в сохранении мира, надлежащем отправлении правосудия, рачительном обращении с государственными финансами, позволении ее гражданам богатеть, и, в первую очередь, «гарантировании свободы жизни и совести и, особенно, религии»^{579}. Один из главных доводов, которые он приводил в защиту своего тезиса о том, что интересы Голландии будут лучше соблюдаться без штатгальтера, состоял в том, что влияние государственной Церкви на общество возросло именно через институт штатгальтерства. «Где теперь, — язвительно вопрошал он, — те пламенные проповедники, которые в 1650 г. без всяких стеснений бичевали Штаты Голландии с кафедры?»^{580} — напоминая, что при Вильгельме II проповедники были более смелыми и более влиятельными.

Самым убедительным трудом, призывавшим к более широкой роли государственной Церкви, изданным в 1663 г., был первый том «magnum opus» (центрального труда (лат.)) Воэция, его «Politica Ecclesiastica» (4 тома, 1663-76 гг.). Он бескомпромиссно отвергал эрастианство партии Штатов, защищая автономию и широкую ответственность государственной Церкви^{581}. Труд Воэция был издан на латыни, но из-под прессов печатных станков в ответ на книги де Витта, де Вита, де ла Кура и Уйтенхаж де Миста выходило множество голландскоязычной, популярной литературы воэцианского направления. Одним из самых нелицеприятных был «Воскресший Барневелт», трактат, написанный кем-то из близкого окружения Воэция или, возможно, самим Воэцием, который язвительно высмеивал принципы Гроция, «принципы, губительные для страны и противоречащие Унии», рассматривая доктрину провинциального суверенитета как уловку, направленную на превращение шести малых провинций в «планеты-спутники», вращающиеся вокруг «солнца-Голландии». Этот трактат осуждал новый требник как нарушение резолюций Генеральных Штатов 1618 и 1651 гг., считая, что вопросы, связанные с государственной Церковью, насколько это касалось светских властей, были прерогативой Генералитета^{582}, и, опять-таки, напоминая читателям, что именно Штаты Голландии составили ответ Генеральных Штатов Пекиусу, в котором утверждалось, что суверенитет в Соединенных Провинциях «неоспоримо принадлежит Генеральным Штатам и Штатам провинций». Такая напористая пропаганда привела к тому, что Воэция и тех его последователей, которых оппозиционеры называли «реформатскими иезуитами», обвинили в стремлении к подчинению регентов и населения власти Церкви и подрыву власти Штатов. В качестве составной части своей кампании они якобы исподволь внедряли в сознание молодежи и необразованных людей представление о том, что Олденбарневелт был «предателем, негодяем и врагом страны и религии, справедливо осужденным и казненным»^{583}.

В этот момент у воэцианцев не было особого выбора, кроме как оправдывать казнь Олденбарневелта, ибо этот эпизод был, более чем когда-либо, излюбленной темой публицистики партии Штатов. «Паламед» Вондела (см. стр. 488 выше), запрещенный между 1625-50 гг., заново вышел в свет в 1652 г. и переиздавался в 1660, 1662 и 1663 гг. Его первые театральные постановки произошли в разгар ожесточенных споров в Роттердаме в 1663 г. и в Амстердаме в феврале 1665 г. После того, как Роттердам и Амстердам прибегли к «Паламеду», оранжисты нанесли свой контрудар на театральной сцене. Он принял форму трагедии «Wilhem, of gequetste vryheyt» (1662 г.) Ламберта ван дер Босха, непреклонного антикатолика и соректора дордрехтской латинской школы. Его пьеса прославляла Вильгельма Молчаливого, напоминая публике, сколь многим обязана ему и Оранскому дому в целом нидерландская «свобода», и способствуя росту почтения к штатгальтерству^{584}. В этой-то наэлектризованной атмосфере Вондел написал свою последнюю политическую пьесу, «Батавские братья, или Подавленная свобода» (1663). В ней Вондел воспевал батавское восстание против римского угнетения таким способом, который позволил ему, прибегнув к ассоциациям и намекам, встать на защиту «Истинной свободы» против оранжизма. Он титулует римского наместника, чья жестокость, коррупция и злоупотребления вызвали восстание, «штатгальтером», чья власть опиралась на контроль над армией, и чьи противоправные действия поощряли корыстолюбивые фавориты^{585}. Так как антиоранжизм Вондела был направлен, главным образом, против Морица и Вильгельма II, акцент на незаконных действиях был также способом разжечь народное негодование, особенно против этих двух штатгальтеров.

Идеологическая распря между партиями-фракциями достигла своей кульминации в 1663 г. Но пока оранжисты оставались слабыми в политическом отношении, они не могли эффективно атаковать «Истинную свободу». Как выразительно замечал де л а Кур, то была «vana sina viribus ira» («пустая бессильная ярость» (лат.))^{586}. Более того, с течением времени Штаты Фрисландии добивались всё меньших успехов в своих усилиях мобилизовать оппозицию голландской гегемонии среди других провинций. Дело в том, что к возраставшей английской угрозе прибавились трения в нидерландско-немецких пограничных землях, вызванные растущим могуществом и честолюбивыми устремлениями Кристофа-Бернарда, князя-епископа Мюнстера. И за морями, и на восточной окраине Республика столкнулась с небезопасным и туманным будущим, и с каждым прошедшим месяцем становилось все более очевидным, что единственный способ противодействия этим трудностям заключался в признании верховенства Голландии. На своем собрании в июле 1661 г. Штаты Гелдерландауже выразили обеспокоенность агрессивной, воинственно католической политикой Мюнстера. Овладев городом Мюнстер и собрав одну из сильнейших армий в Германии, князь-епископ заставил обхаживать себя королей Англии и Франции. Гелдерланд и Оверэйссел могли сколько угодно утверждать, что являются суверенными провинциями, но знали, что были беспомощны перед лицом мюнстерского могущества и притязаний без защищавшего их «зонта» Голландии. КристофБернард формально потребовал вернуть Боркуло в феврале 1664 г. «Гелдерландцы, — сообщал Даунинг, — говорят, что они скорее рискнут всем, что имеют, нежели уступят его, ведь он расположен на их границах и представляет собой исключительно сильное место». «Но до сих пор, — отмечал он, — Голландия сохраняет внешнюю безучастность в этом вопросе, надеясь тем самым вынудить Гелдерланд согласиться с ней в отношении новой молитвы, и отменить свою резолюцию, направленную против нее»^{587}. Вскоре стало ясно, что покровительство Голландии больше значит для Гелдерланда, чем упорствование в дискуссии об общественных молитвах — предмет, по которому Штаты Гелдерланда внезапно впали в молчание.