40. ВТОРАЯ ОРАНЖИСТСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ, 1747-1751 гг.

В любом высоко урбанизированном, ранее процветавшем обществе, выбитом из колеи стремительным экономическим упадком и запустением его городов, а также отсутствием работы, катализатором революционного процесса могло стать сравнительно малозначительное событие. Так произошло и в 1747 г. В апреле 1747 г. небольшая французская армия, отправленная скорее в качестве предупреждения Генеральных Штатов, чем с целью настоящего вторжения, вступила в Статс-Фландрию. С точки зрения французских намерений и ограниченного масштаба этой военной операции ситуация не шла ни в какое сравнение с 1672 г. Но с точки зрения воздействия на нидерландскую внутреннюю политику эффект оказался потрясающим. Унизительная слабость нидерландских оборонительных укреплений воскресила болезненные воспоминания о годе Катастрофы. Страх и гнев охватили зеландские города. В Вере ополчение выступило против vroedschap'а, предупредив, что в городе произойдет бунт, если регенты не подчинятся желаниям населения и ополчения, требующих, чтобы Вер оказал нажим для восстановления штатгальтерства. Городские советы Вера и Флюшинга быстро сдались. В Мидделбурге и Зирикзее потребовалось больше давления, волна бунтов, в которых заметную роль играли моряки, прежде чем регенты пошли на уступку. Штаты Зеландии провозгласили восстановление штатгальтерства 28 апреля^{1459}.

Волнения в Зеландии вызвали немедленную реакцию в Голландии. Два дня спустя после событий в Вере, 26 апреля, население Роттердама надело оранжистские кокарды и ленты. Волнения так быстро разрастались, что vroedschap в течение трех дней выдвинул предложение восстановить штатгальтерство в Штатах Голландии. Роттердам украсился оранжистскими знаменами и транспарантами, корабли в гавани салютовали из пушек, церковные колокола непрерывно звонили, останавливая занимавшихся своими обычными делами людей. К 27 апреля Гаага также покрылась оранжистскими знаменами и кокардами. Партия-фракция Штатов, однако, еще не считала себя побежденной. Но когда Штаты Голландии 29 апреля собрались на заседание, атмосфера была настолько угрожающей, толпы скандировали «Hoezee», «Hoezee», «Vivat Oranje!» («Ура!», «Ура!», «Да здравствует Оранский!» (нид.)) так настойчиво, что регенты не на шутку испугались. «Gecommitteerde Raden» мрачно выглядывали из окон Бинненхофа, подумывая, не призвать ли войска для разгона беспорядков, но отвергли эту идею в силу того, что она могла привести к серьезному насилию и кровопролитию^{1460}. Двух главных представителей принца Оранского в Гааге, Виллема Бентинка ван Рона и фризского делегата Виллема ван Харена, попросили обратиться к толпе и попытаться ее успокоить^{1461}.

Массовые демонстрации в Гааге, а на следующий день — в Дордрехте потрясли и деморализовали голландских регентов. Дордрехтские магистраты объявили толпе из ратуши, что они поддержат реставрацию штатгальтера — объявление, встреченное громогласными аплодисментами. Дордрехт также покрылся оранжистскими эмблемами. Группы дозорных начали патрулировать улицы, взимая «штрафы» с лиц, не желавших прикреплять к одежде оранжистские эмблемы. Народному давлению такого масштаба нелегко было сопротивляться. Когда «Gecommitteerde Raden» Северной четверти 28 апреля собрались в Хорне, чтобы обсудить ситуацию, и бургомистр Энкхёйзена поднял бокал и предложил тост за здоровье принца Оранского, большинство присутствующих холодно отказались его поддержать. Но всего два дня тот же орган власти публично объявил о своей поддержке реставрации штатгальтерства. 1 мая Харлем, Лейден, Алкмар, Хорн, Энкхёйзен и Горкум последовали примеру Роттердама и Дордрехта. Даже гордые бургомистры Амстердама были крайне напуганы^{1462}. 2 мая оранжистское знамя было вывешено из окна амстердамской ратуши. Большая толпа заполнила площадь Дам. Было объявлено, что и Амстердам также поддерживает восстановление штатгальтерства. В гавани снова гремели пушечные залпы. Празднование продолжалось всю ночь. Многие республиканцы и католики, отказавшиеся надеть оранжистские эмблемы, были сброшены в каналы.

К этому времени «Gecommitteerde Raden» в Гааге в полном составе носили оранжистские кокарды и ленты. Ван Харен в письме к принцу — который по-прежнему находился в Леувардене — описывал, как он был поражен, увидев надменных регентов партии Штатов, которые за несколько дней до этого не снисходили даже до разговора с ним или Бентинком, прогуливающимися по улицах с прикрепленными к одежде оранжистскими эмблемами^{1463}. После того, как 3 мая Штаты официального провозгласили Вильгельма IV штатгальтером Голландии, фактически вся Гаага была охвачена бурным ликованием. Виднейшие люди города устраивали банкеты и запускали фейерверки. В гаагской Португальской синагоге служили особые молебны. Вся сефардская община, надев оранжевые ленты, при открытых дверях скинии нараспев читала особые молитвы за благополучие штатгальтера и Генеральных Штатов, взятые из псалмов 117, 75, 4 и 67. Этим вечером фасад синагоги, как и большинства зданий в Гааге, был празднично иллюминирован^{1464}.

Руссе де Мисси называл события весны 1747 г. «une grande revolution» («великая революция» (фр.)), и его утверждение отвечало действительности. Штаты Утрехта и Оверэйссела, не теряя времени, последовали примеру Зеландии и Голландии. К середине мая Вильгельм IV стал первым штатгальтером всех провинций Союза. Население поддерживало штатгальтера, но одновременно выражало свой гнев против регентов и ненависть к католикам. Народ, безусловно, находился на стороне Оранской династии, но это, в нидерландском народном мышлении того времени, подразумевало нечто большее, чем просто возвращение к власти княжеского дома. Это означало сдвиг в сторону усиления народного представительства в городских муниципалитетах, реформы по пресечению коррупции и финансовых злоупотреблений в среде регентов, восстановления силы и достоинства Республики, подавления католицизма, программы по оживлению торговли и промышленности и призыва, особенно в Лейдене, Гронингене и Дренте, к назначению большего количества воэцианских проповедников и более строгому пресечению божбы и нарушения святости субботнего дня^{1465}.

До сих пор в Республике звучало много угроз, но было мало подлинного насилия. Руссе де Мисси с гордостью сравнивал ненасильственный характер событий апреля и мая 1747 г. с насилием 1672 г. Вполне понятно, что многие с самого начала небеспочвенно сопоставляли 1747 с 1672 гг.^{1466} Но уже в мае внимательные наблюдатели, в том числе самый способный советник принца, Бентинк ван Рон, поняли, что ожидания простого народа взметнулись до такой высоты, а негодование против регентов было настолько сильным, что он не был бы удовлетворен одной лишь реставрацией штатгальтерства^{1467}. Первоначально народное возбуждение выплескивалось во множестве мелких инцидентов, направленных в особенности против католиков. Они произошли в Утрехте, Оверэйсселе и Гронингене, а также в Голландии. Бунт в Харлеме 6 мая был спровоцирован католиком-трактирщиком, непочтительно отозвавшимся о принце и подстрекавшим своих клиентов пить за здоровье короля Франции. Толпа разбила стекла его харчевни и разгромила бы все заведение, если бы не подоспел отряд стражи из числа ополченцев.

Но принц не принял никаких мер против регентов или католиков. Если он ожидал, что волнение пойдет на спад само собой, то его бездействие и успехи французов в осаде Берген-оп-Зома вскоре произвели обратный эффект^{1468}. Местные агитаторы раздували пламя народного гнева против самых ненавистных членов режима партии Штатов. Бентинк ван Рон был особенно озабочен тем, чтобы принц отправил в отставку антиоранжистского пенсионария Якоба Гиллеса (1695-1765 гг.), Адриана ван дер Хопа, секретаря Raad van State, бургомистра Иеронимуса Карсебома и двух других дордрехтских регентов, Абрахама ван Хоя, пенсионария Горкума, барона ван Дейна из голландского ridderschap'а, и Унико Виллема, heer а ван Твикела, из Оверэйссела. Но из них действительно отрешен от должности был только ван дер Хоп.

Падение Берген-оп-Зома в сентябре 1747 г. вызвало новую волну беспорядков и еще более настойчивых призывов «избавить Отечество от этих хищников». Снова в Утрехте, Девентере и Гронингене, а также в нескольких голландских и зеландских городах гнев народа оказался направлен против католиков^{1469}. Их магазины и дома подвергались нападениям. Отдельных людей избивали и бросали в каналы. Указ Штатов Голландии от 22 сентября осуждал и католические провокации, и протестантские акции возмездия, угрожая наказанием всем нарушителям порядка. Но острие народной агитации, направляемое искусными демагогами из кофеен, такими как Лоренс ван дер Мер в Роттердаме и Руссе де Мисси и Даниэль Pan в Амстердаме, уже начало смещаться. Делегация роттердамских бюргеров во главе с ван дер Мером прибыла на встречу с принцем, жалуясь, что самые ненавистные регенты по-прежнему занимают свои должности и что «всё пока осталось по-старому»^{1470}. Они требовали проведения всеобъемлющей реформы городского управления.

Бентинк ван Рон, находившийся в тесном контакте с агитаторами, стал все больше тревожиться. Он видел, что народ совершил революцию и привел к власти штатгальтера ради наказания регентов, проведения чисток в городских советах и поиска средств для пресечения регентской коррупции и злоупотребления властью^{1471}. Он постоянно напоминал принцу, что весной помог успокоить население, увещевая его не брать дело в свои руки, но дождаться, пока штатгальтер «qui leur feroit justice» («свершит правосудие» (фр.)). Сопротивление принца чисткам регентов, с точки зрения Бентинка ван Рона, было крайне опасным, так как оно угрожало подорвать доверие к новому режиму со стороны населения еще до того, как он укрепит свои позиции^{1472}. Но принц по-прежнему медлил даже с отставкой Гиллиса.

Тем не менее, и принц, и принцесса Анна охотно установили контакт с агитаторами, придерживаясь точки зрения, что народ предан Оранской династии и окажется надежным средством устрашения регентов, если они осмелятся сопротивляться желаниям штатгальтера и его двора. Вильгельм был более чем удовлетворен подобострастным повиновением, к которому были на данный момент принуждены его противники-регенты, и пришел к выводу, что без всяких трудностей сможет держать их под полным контролем^{1473}. В Англии того времени Вильгельма насмешливо величали «принцем толпы», и — при всем отвращении штатгальтера к насилию и беззаконию — в этом прозвище имелась определенная доля правды. В ноябре 1747 г., когда было предложено сделать штатгальтерство наследственным институтом с правом передачи потомкам принца и по мужской, и по женской линиям, и один Амстердам осмелился выразить оговорки, вспыхнула новая волна беспорядков, управляемых Руссе де Мисси и Рапом. Рап, торговец фарфором и деист, возглавил группу бюргеров, которые подали петицию vroedschap'у, аналогичную тем, что подавались в Роттердаме. Они требовали полностью наследственного штатгальтерства, выбора капитанов и офицеров ополчения среди жителей города, а не из представителей регентских семей, чередования мест в городских советах, которые должны были продаваться с общественных торгов с целью сбора средств в городскую казну, и возвращения цехам их прежних привилегий. Сторонники Рапа развесили по всему городу объявления, призывавшие население собраться на площади Дам перед ратушей в назначенный час 9 ноября для демонстрации в поддержку требований. Однако намеченная акция закончилась неудачей, превратившись в незначительные беспорядки, участников которых легко разогнало ополчение.

На этом этапе единственной уступкой народным требованиям был указ Штатов Голландии, осуждавший практику коррупции при назначении на должности в аппарате городского управления и требующий от ратуши подавать списки этих должностей и связанных с ними доходов. Тем временем штатгальтер сосредоточил свои усилия (со значительным успехом) на укреплении своей власти по всей Республике. В мае 1747 г. Штаты Утрехта были вынуждены заново принять в неизменном виде старый «reglement» 1672 г., предоставлявший Вильгельму IV тот же жесткий контроль над Штатами и депутатами Штатов в Гааге, которым обладал Вильгельм III^{1474}. В Гелдерланде разгорелась борьба между оранжистским ridderschap'ом, настаивавшим на возвращении «reglement'а» 1675 г., и городами, которые сопротивлялись этому. Но постепенно принц и его друзья как обычными, так и чрезвычайными мерами преодолели сопротивление неймегенских и арнемских регентов^{1475}. В январе 1748 г. в Арнеме вспыхнули бунты. Вскоре Штаты Гелдерланда также проголосовали за восстановление «reglement'а» 1675 г., сделав принца господином провинции и ее коллегий и арбитром при распределении мест в городских советах.

Борьба разгорелась также с конца 1747 г. в Гронингене между raad'ом Гронингена и правящими йонкерами, с одной стороны, и коалицией оппозиционных йонкеров, городских цехов и мятежных крестьян, с другой. На какое-то время Штаты Гронингена, как и Штаты Фрисландии, отказались последовать примеру Голландии и объявить штатгальтерство в своих провинциях полностью наследственным. Бунт вспыхнул в марте 1748 г. и в городе, и в Оммеландах, где были разграблены дома нескольких йонкеров. Город попросил принца прислать войска, чтобы с их помощью восстановить порядок; он отказался; вскоре после этого Штаты Гронингена объявили штатгальтерство полностью наследственным. В мае 1748 г. raad Гронингена сделал несколько далекоидущих уступок населению. Было дано обещание, что коллегии «Taalmannen», гронингенскому эквиваленту «gemeenslieden» Гелдерланда и Оверэйссела, будут возвращены ее прежние роль и влияние, что система назначения городских чиновников подвергнется реформированию, что разногласия между городом и Оммеландами в будущем следует выносить на суд штатгальтера, и что цехам будут возвращены их старинные привилегии.

По сравнению с Гронингеном и Гелдерландом, а также Дренте, где происходили беспорядки и возникло сильное протестное движение против правящей узкой клики дворян (что привело к многочисленным изменениям, в том числе введению наследственного штатгальтерства по обеим линиям), Оверэйссел по большей части хранил спокойствие^{1476}. Почти не встретив оппозиции, регенты и дворяне какое-то время продержались, но, в конечном счете, были вынуждены уступить и восстановить «reglement» 1675 г., передав фактическую власть штатгальтеру^{1477}.

Новая фаза революции началась в мае 1748 г. во Фрисландии, когда бунтовщики в сельской местности начали совершать нападения на дома не только «grietmannen», но и откупщиков налогов (pachters)^{1478}. В июне серьезные бунты произошли в Харлингене. Штаты Фрисландии попросили штатгальтера прислать войска; он отказался. Бюргеры Харлингена отправили депутацию к Штатам, требуя предоставить наследственный статус штатгальтерству, отменить передачу акцизов на откуп и восстановить различные, якобы утраченные старинные привилегии. Другие города также выбрали делегатов и в главной церкви Леувардена была созвана генеральная ассамблея представителей бюргеров. Последние вручили Штатам и штатгальтеру список из 72 требований, охватывавших широкий диапазон судебных, налоговых и финансовых вопросов, но с особенной настойчивостью призывавший к отмене практики откупа акцизов. Штатгальтер довольно прохладно отнесся к налоговым и многим другим требованиям. Но союз принца и народа пока еще был в силе. Штаты были вынуждены уполномочить штатгальтера составить «reglement» для искоренения злоупотреблений в провинции и городских органах власти Фрисландии. Он был представлен принцем и утвержден в декабре 1748 г. В «reglement'е» оговаривалось, что впредь квалифицированные выборщики в каждом «grietenij» должны выбирать трех квалифицированных кандидатов, из которых штатгальтер выберет кого-то одного.

Именно нападения на откупщиков налогов во Фрисландии стали катализатором настоящего народного движения летом и осенью 1748 г. в Голландии. Разъяренная толпа в Харлингене напала на конторы и дома «pachters» 13 июня. Раздался барабанный бой, призывавший ополчение, но отозвались далеко не все, и даже многие из тех, кто откликнулся на призыв, отказались защищать дома «pachters». Многие из них подверглись разграблению, большое количество изысканной мебели, картин, фарфора и книг было расхищено, уничтожено или брошено в каналы. Вместо разгона бунтовщиков бюргеры-ополченцы начали организовывать собрания и формулировать требования для предъявления бургомистрам^{1479}. Когда разнеслись слухи, что приближаются войска, ополченцы закрыли городские ворота. Vroedschap был вынужден отменить акцизы, а также муниципальные налоги, позволив пекарям и бакалейщикам продавать продукты по сниженным ценам. Вскоре собрания ополченцев и бюргеров распространились на другие голландские города. В Лейдене народ, по выражению местного художника Франса ван Мериса, начал «мстить» «pachters» 17 июня, разграбив их дома. Городское ополчение не только отказалось применить оружие против толпы, но и сыграло первостепенную роль в формулировании политических требований народа. Они состояли из десяти пунктов, самыми важными из которых были следующие: командирами ополчения больше не должны были назначаться регенты; решающий голос при избрании офицеров должен принадлежать самим ополченцам; должны быть назначены делегаты от горожан для проверки налогового реестра с целью помешать регентам занижать свою платежеспособность и тем самым перекладывать слишком большое бремя на остальных горожан; городские привилегии должны быть опубликованы, чтобы все жители знали свои права; цехам следует возвратить их полномочия; должны приводиться в исполнение указы против божбы и нарушения субботнего дня; и, наконец, в городе следует назначить больше проповедников «старой закваски» — то есть воэцианцев^{1480}. Общий дух этих требований сводился к тому, что городские органы власти должны стать ответственными перед горожанами и подконтрольными ополчению и другим представителям народа.

Бунты в Харлингене, Лейдене и Гааге, где были разграблены три дома «pachters», в свою очередь, привели к новой вспышке волнений в Амстердаме^{1481}. Снова городское ополчение отказалось примкнуть штыки или открыть огонь по толпе. В первые два дня возобновившихся беспорядков в Амстердаме, 24 и 25 июня, в городе были разграблены дома около двадцати «pachters»^{1482}. Современная иллюстрация показывает процесс грабежа: впереди видны женщины, они крушат дорогостоящую мебель, швыряют старинные часы в каналы и выбрасывают отдельные фарфоровые изделия из верхних окон, в то же время растаскивая под шумок другие предметы обстановки (см. илл. 31). На второй день, когда толпа попыталась ворваться в дома других богачей, ополченцы наконец открыли огонь, убив и ранив нескольких бунтовщиков. В тот же день принц Оранский явился на заседание Штатов Голландии и посоветовал им немедленно отменить откуп налогов. Текст его речи был напечатан и распространен среди населения. Штаты выполнили пожелание принца.

К тому времени были ясно различимы два отдельных потока, или уровня протеста и агитации, развивавшиеся в нидерландском обществе^{1483}. С одной стороны, оранжистские агенты и публицисты, управляемые Бентинком и двором штатгальтера, продолжали запугивать регентов с целью ослабления амстердамского vroedschap'а. как политической силы и консолидации всей политической власти в руках штатгальтера. Поток памфлетов в Амстердаме яростно обличал регентов как своекорыстных и коррумпированных людей, заинтересованных только в монополизации высокоприбыльных должностей и набивании собственных карманов. Именно в этот момент, день спустя после самых буйных сцен насилия в Амстердаме, Руссе де Мисси, стремившийся распространить влияние Джона Локка, напомнил Бентинку, что за некоторое время до этого последний вызывал его в Гаагу для обсуждения немедленного переиздания французского перевода «Двух трактатов о правительстве» Локка, труда, утверждавшего принцип суверенитета народа, в качестве идеологического обоснования привлечения народных масс на сторону оранжистов^{1484}. Руссе договорился с амстердамским издателем об издании, предназначенном для самой широкой читательской аудитории, и ожидал только сигнала Бентинка. Но Бентинк, похоже, решил не торопить событий. Тем не менее, Локк стал интеллектуальной опорой оранжизма в 1747-51 гг. и восторженно приветствовался Лузаком в 1750-х гг.^{1485} Только позже Лузак и оранжистская интеллигенция отвергла Локка. В 1780-х гг. через посредство таких писателей, как Прайс и Пристли, снискавших значительную популярность в Республике, Локка «присвоили», в свою очередь, антиоранжистские «патриоты».

В 1748 г. Локк был одним из идеологических инструментов, с помощью которых оранжисты надеялись оправдать и контролировать свой союз с народом. Но в то же самое время на поверхность вырвался более подлинно демократический импульс, зачастую во главе с респектабельной «буржуазией», подстрекавшей «1е petit peuple» («народные низы» (фр.))^{1486}; это было давление, исходившее от слоя представителей свободных профессий и лавочников, которые, даже если и проявляли меньше активности в происходящих событиях, не меньше остальных групп населения стремились к ликвидации откупа налогов, реформе ополчения и принуждению городских органов власти к ответственности перед горожанами^{1487}. Более радикальные политические требования пропагандировались среди населения посредством памфлетов, листовок и бесчисленных сходок в тавернах и кофейнях, а также в залах собраний рот ополчения. Звучало много зажигательных речей о духе 1572и1672 гг., когда народ восстал во главе с ополчением и сражался за свою свободу. В Амстердаме vroedschap'у были поданы одиннадцать требований, самые смелые из которых заключались в том, что горожане должны сами выбирать бургомистров среди членов vroedschap'а, что регенты не должны назначаться офицерами ополчения, которых должны выбирать сами бюргеры-ополченцы, и что горожане должны выбирать директоров амстердамской палаты ОИК и ВИК среди опытных купцов — способ сказать, что крупными колониальными компаниями должны управлять купцы, а не регенты.

К июлю 1747 г. Бентинк ван Рон был глубоко встревожен, понимая, что простой народ уже потерял терпение из-за бездеятельности штатгальтера и начинает отдаляться от него и оранжистской партии в целом^{1488}; для этих опасений у него были причины. Городские комитеты, которые организовали агитацию в Амстердаме и были известны под названием «Doelisten», по названию залов для стрельбы по мишеням, где они в основном собирались, теперь раскололись на два противостоящих крыла. Умеренные продолжали подчиняться желаниям двора штатгальтера и указаниям Бентинка ван Рона. Более демократическое крыло все больше вступало в конфликт со штатгальтером и оранжистами. Умеренные, во главе с Рапом, Лоренсом ван дер Миром, который приехал в Амстердам на помощь, и братом историка Яна Вагенара, стремились направить продолжавшиеся волнения в русло проведения реформ в сфере городского управления и прекращения регентского контроля над ротами ополчения, а также передачи городской почтовой службы в руки штатгальтера^{1489}. Радикальные «Doelisten» во главе с Хендриком ван Гимнигом, харлемским рабочим-текстильщиком, склонным к демагогии, требовали уступок по всем одиннадцати требованиям и фактического подчинения городских органов власти ополчению и горожанам^{1490}.

Штаты Голландии 31 августа попросили принца лично отправиться в Амстердам «для восстановления порядка», используя любые средства, которые он сочтет необходимыми. По приезду в Амстердам принц провел переговоры с представителями обоих крыльев «Doelisten». Однако когда ван Гимниг стал гневно обличать регентов за то, что они всеми возможными способами притесняли горожан, принц отреагировал без всякого воодушевления. Массовые народные демонстрации, состоявшиеся в Амстердаме, пока там находился принц, в первые недели сентября, свидетельствовали о несомненной народной поддержке радикальных «Doelisten». Эта тенденция приобретала более ярко выраженный характер по мере того, как становилось очевидным, что принц предпочитает проводить время в застольях и банкетах с бургомистрами, а не в переговорах с горожанами. В конечном счете штатгальтера убедили, что он должен отправить в отставку бургомистров и произвести чистку vroedschap'а; но метод, которым он осуществил ее, только усилил народное разочарование^{1491}. Принц оставил на своих местах 19 из 36 членов бывшего vroedschap'а. и ввел в его состав 17 новичков, некоторые из которых имели купеческое происхождение и ранее не входили в сословие регентов, но другие, в том числе четыре новых бургомистра, происходили из старинных и уважаемых регентских семей^{1492}.

Очевидное нежелание принца даже предоставить выборному совету ополчения независимость от vroedschap'а вызвало острое разочарование. 9 и 10 сентября в Амстердаме произошли еще более многолюдные демонстрации, на этот раз в поддержку «свободного» совета ополчения, но принц отказался пойти на уступки. Штатгальтер вернулся в Гаагу, оставив население Амстердама недовольным и обескураженным. Возникла реакция против постоянной нестабильности, в поддержку нового vroedschap'а и за возвращение к порядку. Эпицентр народных волнений переместился в Лейден и Харлем. Это были города, где экономический упадок, имевший место с 1720-х гг., зашел намного дальше, чем в других частях Голландии, и где народное недовольство, соответственно, было более сильным. Под давлением нужды, налогового бремени и страха обнищания горожане и schutters в мануфактурных городах стремились добиться реструктуризации городской и цеховой администрации, с которой они связывали надежды на уменьшение налоговой нагрузки и если не экономическое возрождение, то, как минимум, большую защиту со стороны городских органов власти от тяжелых последствий экономического коллапса^{1493}. В ответ на постоянные беспорядки принц приступил к обследованию муниципалитетов в этих двух городах, и в течение октября были отправлены в отставку семь человек из состава харлемского vroedschap'а, и пять — из лейденского^{1494}. Но населению такая чистка показалась недостаточной, а большинство других его требований было отклонено. В Лейдене 10 ноября произошли крупные волнения и предъявление требований бургомистрам, сопровождавшееся кампанией устрашения, которая вызвала широкий резонанс по всей Республике^{1495}. В ответ на просьбу о помощи от новых бургомистров штатгальтер отправил тысячный континент солдат, которые вступили в город 16 ноября и восстановили спокойствие^{1496}. Магистрат запретил устраивать в будущем какие-либо сходки и демонстрации.

При поверхностном взгляде, почти все крупные перемены, ставшие результатом оранжистской революции 1747-51 гг., были выгодны для штатгальтера и оранжистов. В Зеландии штатгальтер снова стал «первым дворянином» и получил право решающего седьмого голоса в Штатах, отмененное в 1702 г. Принц также требовал возможности напрямую влиять на выбор зеландских делегатов, а также делегатов других провинций, кроме Голландии, собиравшихся на заседания Генеральных Штатов. Переговоры об этом тянулись до июня 1751 г., когда Штаты Зеландии наконец дали обязательство заранее получать одобрение штатгальтера для всех кандидатов, выдвинутых на назначение «Gecommitteerde Raden» провинций и коллегий Генералитета. В Утрехте, Оверэйсселе и Гелдерланде штатгальтер не только добился восстановления «reglement'а» 1675 г., но даже получил дополнительные полномочия, превышавшие те, которыми обладал Вильгельм III: в Гелдерланде он стал «первым дворянином» ridderschap'а в каждой четверти^{1497}. В Дренте штатгальтер также получил намного больше власти, чем в прошлом, над всей администрацией провинции^{1498}. Наконец, фундаментальные изменения произошли в Гронингене, провинции, где власть штатгальтера ранее была слабее всего. В соответствии с «reglement reformatoir», которому Гронинген был вынужден подчиниться в ноябре 1749 г., штатгальтер впервые получил возможность оказывать преимущественное влияние при назначении чиновников^{1499}. В городе Гронинген Присяжный Совет каждый год продолжал выбирать половину членов raad'а, тогда как сам raad по-прежнему мог выбирать бургомистров; но в соответствии с новым «reglement'ом» все члены raad'а. и Присяжного Совета, должны были, как в Оверэйсселе и Гелдерланде, вначале получить одобрение штатгальтера, который сохранил за собой право — если кандидат его не устраивал — назначить на его место другое лицо по своему выбору. Оранжистская революция 1747-51 гг. превратила Республику из «союза семи суверенных провинций» в государство, более похожее по своей форме правления на конституционную монархию без коронованного монарха. В Гронингенском университете, как и в других университетах, штатгальтеру отныне принадлежал решающий голос при назначении профессоров.

Для тех, кто полагал, что решение социальных и экономических проблем Республики заключалось в концентрации власти в центре, в руках принца Оранского, которого серьезные оранжистские авторы проектов реформ, вроде Бентинка ван Рона, искренне считали способным прислушиваться и следовать их советам, ситуация 1750-51 гг. выглядела многообещающей и была единственным вариантом конституционного устройства, как выражался Исаак де Пинто, выдающийся энтузиаст, «par laquelle la r?publique peut conserver son lustre et sa splendeur» («благодаря которому республика сможет сохранить свой блеск и великолепие» (фр.)).^{1500} Де Пинто особенно надеялся на быстрое возрождение нидерландских финансов, мануфактур и навигации, считая его способом облегчения социальной напряженности и беспокойства, и развития искусств и науки. Но революция, которую поддерживали и от которой ожидали результатов такие люди, не была доведена до завершения. К глубокому разочарованию его сторонников, штатгальтер неожиданно скончался в Гааге в возрасте всего сорока лет, 22 октября 1751 г.