СУМЕРКИ «ИСТИННОЙ СВОБОДЫ»

Последние годы «Истинной свободы» совпали с возрождением идеологических баталий, а также углублением теолого-политических и философских дебатов, тесно связанных с идеологическим контекстом. Временно уйдя в тень во время второй англо-голландской войны, оранжизм сильно возродился после 1667 г., опираясь как на видимое улучшение отношений Республики с Англией, так и на ее крайне затруднительное положение, вызванное растущей враждебностью Франции и церковных князей нижнего Рейна. Вильгельм III уже достиг совершеннолетия и, какие бы изощренные уловки ни пускал в ход де Витт, решение о том, как именно он должен быть включен в государственную структуру Республики, нельзя было дальше откладывать. Эта возобновившаяся борьба вокруг Оранского дома, вместе с усилившейся схваткой из-за религиозной терпимости, власти Церкви и личной свободы создала крайне накаленную атмосферу и вызвала целый поток публикаций.

Кроме кальвинистского оранжизма воэцианцев, в Нидерландах процветал также светский, республиканский оранжизм, отвергавший бескомпромиссный республиканизм де ла Кура, который появился в наиболее законченном виде в «Verwerd Europa» Валкенира (1668 г.). Петрус Валкенир (1638-1712 гг.), голландец, живший в Швейцарии, был согласен с тем, что республика превосходит монархию, и что «свобода» и «процветание» были неотъемлемыми свойствами республик^{644}; но он настаивал также на необходимости существования штатгальтерства, которое обеспечивало сплоченность государства. Он признавал, что веротерпимость играла существенную роль, но считал также, что голландские регенты меньше, чем следовало, поддерживают государственную Церковь, позволив «атеизму и свободомыслию» слишком сильно распространиться в обществе^{645}. В более поздних изданиях он добавлял, что де Витт лично несет основную ответственность за чрезмерную веротерпимость, отмечая, что когда Штаты Голландии начали оказывать нажим за запрет работы де ла Кура «Aanwysinge», призывавшей к бескомпромиссной защите терпимости, де Витт попытался помешать ее запрету.

«Aanwysinge der heilsamepolitike Gronden» де ла Кура (1669 г.), переработанная версия «Interest van Hollandie», была запрещена Штатами Голландии в мае 1669 г. по просьбе южноголландского синода, за содержавшуюся в ней критику государственной Церкви и бескомпромиссный призыв к «свободному существованию всех религий и сект»^{646}. Но этот труд взбесил как оранжистов, так и воэцианцев тем, что содержал много острых нападок на институт штатгальтерства и много замечаний, связывавших оранжизм с нетерпимостью воинствующих кальвинистов. В качестве составной части его кампании по дискредитации воэцианского крыла государственной Церкви де ла Кур подчеркивал антагонизм между Вильгельмом Молчаливым и кальвинистами во время Восстания, и напоминал читателям, что ортодоксальные кальвинисты были тесно связаны с Лестером^{647}. В любом случае, по его мнению, веротерпимость была существенным фактором для стимулирования иммиграции, в которой так настоятельно нуждались экономика и население голландских городов^{648}.

Основная идея де ла Кура о том, что нетерпимость и кальвинистская ортодоксия были угрозой для истинных интересов «Голландии» и всегда были политическими союзниками Оранского дома, распространялась также посредством различных анонимных трактатов, опубликованных в конце 1660-х гг. ревностными республиканцами. Один из них высмеивал жалобы зеландцев на излишнюю веротерпимость Голландии, утверждая, что «ни один голландец не чувствовал стыда из-за того, что его провинция якобы» является «свободной провинцией, где свободой наслаждаются не только все христиане, но и иудеи, персы и турки, которые приезжают туда — и этим мы гордимся»; он был озаглавлен (воспоминания о деле Бюата тогда еще были свежи в памяти) «Den Zeeuwsen Buatist» (1668 г.), тем самым постулируя в общественном сознании связь между нетерпимостью, оранжизмом и кальвинистской ортодоксией, с одной стороны, и предательством с другой^{649}.

Но намного более сокрушительной критикой нетерпимости и церковной власти был, конечно, «Tractatus Theologico-Politicus» Спинозы (1670 г.), труд, имевший ключевое значение в нидерландской и европейской истории, не только за радикальный характер его библейской критики, бескомпромиссный республиканизм и силу атаки на церковную власть, но и за ярко выраженный демократический оттенок, который в нем получил нидерландский республиканизм. Утверждение Спинозы, что «демократия — самая естественная и наиболее соответствующая индивидуальной свободе форма правления», и в целом наиболее подходит для получения «благ от свободы государства»^{650}, было неотъемлемо связано с его защитой веротерпимости и атакой на религиозную власть. Ибо Спиноза понимал, что концепция Государства, не основанная на увеличении благосостояния граждан и сохранении личной свободы, должна покоиться на церковных санкциях.

Философия и религиозная критика Спинозы были глубоко переплетены между собой в более обширной кампании, развязанной голландскими радикальными картезианцами и республиканцами, которая набрала силу в 1660-х гг. и которая всё в большей степени начала конфликтовать с тем, что можно назвать элитарным регентским республиканизмом Гроция, де Витта и де Грота. Самый знаменитый антиоранжистский идеолог той эпохи, де ла Кур, был в этом контексте в некотором роде промежуточной фигурой, писателем, более демократичным по своим взглядам и стоявшим в оппозиции к власти Церкви, чем регенты, но не столь демократичным и не выработавшим столь систематическую философию, как радикальные республиканцы в интеллектуальном кружке, который сформировался около 1660 г. вначале в Амстердаме, а затем в Гааге, Роттердаме и Лейдене вокруг Франциска ван дер Эмдена, Спинозы и таких союзников, как Лодевейк Мейер, Ян Хендрик Глаземакер (еще один откровенный «атеист» и переводчик на голландский язык трудов Декарта), Абрахам ван Беркел, который перевел «Левиафан» Гоббса на голландский (книга, опубликованная в 1667 г., вызвала значительный резонанс в Голландии), и Адриан Коэрбах, арестованный за богохульство после издания его «Bloemhof van Allerley Lieftijkheid» (1668) и умерший в тюрьме в Амстердаме в 1669 г.^{651}

Старейшим представителем этой группы и наиболее влиятельным после Спинозы был Франциск ван дер Энден (1602-74 гг.), бывший иезуит родом из Антверпена, который нашел убежище в Амстердаме в 1640-х гг. и на протяжении многих лет зарабатывал себе на жизнь в качестве учителя латыни — одним из его учеников был юный Спиноза. Согласно отчету от 1662 г., ван дер Энден в то время считался главой философствующих атеистов в Амстердаме^{652}. Его республиканский трактат, «Vrije Politijke Stellingen», изданный в 1665 г., обладал огромным значением благодаря его интеллектуальной изощренности, его предвосхищению идей Спинозы в некоторых аспектах, и, возможно, больше всего из-за его ярко выраженного республиканского характера, став одним из самых ранних систематизированных манифестов демократического республиканизма в западном мире^{653}. С точки зрения ван дер Эндена, правительство не только должно работать на благо граждан и опираться на республиканские ценности, но и создавать равенство возможностей и находиться под контролем народа^{654}. Как и де ла Кур и английские республиканцы-классики, ван дер Энден был сильно увлечен формулами Макиавелли. У этого незаурядного человека несколько раз происходили стычки с регентами в Амстердаме, и в 1670 г. он переехал в Париж, где впоследствии, в 1677 г., оказался замешан в неудачном заговоре с целью избавить Францию от Людовика XIV. Он был повешен в Бастилии в 1674 г., в возрасте 72 лет.

В конце 1660-х гг. Спиноза и его кружок были, несомненно, политическими и идеологическими союзниками де Витта и партии-фракции Штатов — для них не было какой-либо другой стратегии — но, в то же самое время, определенно стремились зайти намного дальше в отношении подрыва церковной власти и распространения веротерпимости и индивидуальной свободы, чем считали благоразумным для себя регенты. В результате, лишь немногие из последних — если таковые вообще были — одобряли их взгляды, что не могло не вызвать трений, сосредоточенных вокруг практических вопросов, таких как цензура книг, а также глубоких философских проблем. Де Витт и его союзники-регенты пытались расширить свободу печати и максимально смягчить цензурные правила. Но в то же время они были решительно настроены провести «красную черту», за пределы которой не разрешалось переступать интеллектуальным исследованиям, а также критике регентов и половой распущенности. Де Витт пытался помешать запрету книги де ла Кура, «Aanwysinge», но безуспешно. Коэрбах подвергся довольно суровому обращению, однако это было связано с тем, что он вызывающе переступил черту, установленную в отношении богохульства. Но критика Мейера (см. стр. 348-349 ниже), более завуалировано выраженная (хотя и опубликованная на латинском и голландском языках), не была запрещена, как и голландское издание Гоббса. Для Спинозы главный тактический вопрос 1660-х гг. заключался в том, как нанести свой, по всем признакам сокрушительный удар против библейской основы церковной власти и ограничения индивидуальной свободы, чтобы его труд не был запрещен светскими властями и не навлек на себя всеобщий шквал протестов. Он работал над своим «Tractatus» с начала 1660-х гг., или даже раньше, и иногда показывал текст рукописи разным республиканским, либерально мыслящим регентам (в том числе Адриану Паэцу), которые, однако, вовсе не горели желанием увидеть его напечатанным^{655}. На протяжении нескольких лет Спиноза сдерживал себя, столкнувшись с неодобрением своих друзей-регентов, прекрасно отдавая себе отчет, что общественная реакция могла серьезно повредить, вместо того, чтобы способствовать, его делу. И только в 1670 г. он, наконец, сделал решительный шаг, возможно, под влиянием гнева на обращение, которому подвергся Коэрбах^{656}; знаменитые слова из его предисловия, провозглашавшие «редкой удачей жить в государстве [Соединенных Провинциях], где суждения каждого человека свободны и раскованы, где каждый может почитать Бога так, как велит ему совесть, и где свобода ценится превыше всех самых дорогих вещей», безусловно, звучат в некоторой степени иронично или даже саркастически^{657}. Главная цель, которую поставил Спиноза в своем «Tractatus» — продемонстрировать, что сочетание теологического рвения и церковной власти, которое свергло режим Олденбарневелта (эпизод, на который он намекает в заключительных разделах книги)^{658}, и которое теперь угрожает режиму де Витта и распространению философских исследований — ничем не подкреплено, и что его библейские основания не заслуживают уважения. Таким образом, та же самая свобода, которая защищает веротерпимость и индивидуальную свободу, обеспечивает законное правительство. «Такая свобода не только может быть допущена без всяких опасений для спокойствия в обществе, — уверяет он своих читателей, — но и без такой свободы не может существовать благочестие или быть обеспечен общественный мир»^{659}.

Спиноза опубликовал свою сенсационную книгу в 1670 г., придерживаясь тщательно продуманной стратегии. Книга была издана анонимно, и он принял меры к тому, чтобы его труд был издан только на латыни, поскольку из опытов Мейера, Коэрбаха и других было очевидно, что власти снисходительнее относятся к более смелым утверждениям, если они сделаны на латыни, а не на голландском. Когда он узнал в феврале 1671 г., что неизвестный переводчик готовит голландское издание для публикации, без его разрешения, он уговорил одного из своих союзников помочь выявить и остановить переводчика, объяснив, что «это не только моя просьба, но также многих моих хороших друзей, которые не хотели бы, чтобы книга подверглась запрету, как, несомненно, случится, если она будет издана на голландском»^{660}. Спиноза попросил помочь заблокировать голландское издание не только ради его самого, но и ради «нашего дела». Запрещение книги в Нидерландской Республике могло не привести к ее исчезновению с прилавков, но определенно повредило бы статусу и репутации и книги, и автора, в уважаемом обществе^{661}. То обстоятельство, что с текстом книги можно было ознакомиться только на латыни, занимало существенное место в политико-философской стратегии Спинозы.

Среди виднейших республиканских регентов, которые зашли дальше, чем де Витт, в установлении связей с республиканскими писателями и оппонентами государственной Церкви, были Питер де Грот, Адриан Паэц, Конрад ван Бёйнинген и утрехтский философ-регент Ламберт ван Велтхёйзен. Де Грот был близок к де ла Куру и до, и после 1672 г., когда оба они нашли убежище в Антверпене. Ван Бёйнинген, происходивший из семьи с сильными проремонстрантскими симпатиями, был поклонником Эразма, Корнхерта и Гроция, хорошо известным защитником свободы теологических исследований, другом коллегиантов (таких, как Паэц и Спиноза) и приверженцем картезианской философии^{662}. Ван Велтхёйзен также был горячо убежденным картезианцем, защитником веротерпимости и противником церковной власти.

Но все эти люди прекрасно отдавали себе отчет об опасностях, грозивших на пути, по которому шли де ла Кур, радикальные картезианцы и последователи Спинозы. Де Грот оказал большую, чем де Витт, помощь де ла Куру в его словесных баталиях с лейденской консисторией, но вместе с тем сдерживал его пыл и лично изъял нежелательные места из его книги. Ван Бёйнинген воздерживался от слишком открытого проявления радикальных идей. Паэц и ван Вельтхёйзен были ветеранами идеологии партии-фракции Штатов и поборниками веротерпимости и новой философии. Но они также были обеспокоены новыми, гораздо более радикальными интеллектуальными тенденциями, которые появились в Голландии в конце 1660-х гг. Когда роттердамский коллегиантский проповедник Якоб Остене (1630-78 гг.), хирург-анабаптист и человек, подозревавшийся в приверженности к социнианству, близкий к республиканским регентам Роттердама^{663} и непримиримый антиоранжист, написал ван Велтхёйзену в 1671 г., спрашивая о его мнении относительно «Tractatus», утрехтский регент (который на протяжении нескольких десятилетий боролся против воэцианского влияния) обрушился в ответ с разгромной критикой, осудив книгу Спинозы как труд, который «отменяет и в корне подрывает все культы и религии, и подспудно насаждает атеизм»^{664}. Тогда Остене переслал ответ ван Велтхёйзена самому Спинозе, с которым он находился в дружбе и который возмущенно сравнил отповедь ван Вельтхёйзена с нападками Воэция на Декарта.

Всё это время де Витт стремился пресечь радикальные проявления социнианства, картезианства и республиканизма, а также защитить и выпестовать основу «Истинной свободы». Открытое выражение экстремистских идей могло сильно подорвать стабильность и власть режима и, в конечном счете, уничтожить саму «свободу». В то же самое время, защита стабильности и режима, как и свободы, не меньше зависела от нейтрализации оранжистского движения в союзе с воэцианской ортодоксией. Для достижения этой цели де Витту пришлось до некоторой степени инкорпорировать оранжистов в структуру власти, контролируемую голландскими регентами, что должно было удовлетворить оранжистов и одновременно предотвратить все перспективы реставрации штатгальтерства. В долгосрочной перспективе «Истинная свобода» могла сохраниться, только если политические и идеологические трения, столь долго сотрясавшие органы власти, церковные дела, университеты и интеллектуальную жизнь, будут нейтрализованы.

В последние годы своего пребывания у власти стремление де Витта к политической стабильности под властью голландских регентов было сосредоточено вокруг его «великой концепции гармонии»^{665}. Это была формула, в соответствии с которой молодой принц мог получить место в Raad van State, особое положение в государстве и, в конечном счете, нечто вроде назначения капитан-генералом, но только на основе отстранения от штатгальтерства в каждой из провинций.

Согласно версии «Гармонии», изложенной перед Генеральными Штатами в 1667 г., принц считался недостаточно подготовленным для занятия должности капитан-генерала, пока ему не исполнится 23, а не 18 лет (или еще на год больше), как настаивали оранжисты. Но ключевой чертой «Гармонии» в том виде, в котором она сложилась в Голландии, была знаменитая дополнительная статья, которая навсегда отменяла штатгальтерство во всех провинциях. Это дополнение, сделанное — по одному из ироничных поворотов судьбы в истории Республики — не де Виттом, а Гаспаром Фагелем, пенсионарием Харлема, и Гиллисом Валкениром, позднее ставшими ключевыми фигурами режима Вильгельма III, тем не менее следует считать центральным конституционным элементом «Истинной свободы» де Витта^{666}. Летом 1667 г. оранжисты все еще держались в тени, и поэтому меры Штатов Голландии почти не встретили сопротивления. В ходе своего обсуждения 2 августа лейденский городской совет с сожалением констатировал, что хотя несколько других городов — Энкхёйзен, Алкмар, Схонховен и Эддам — без особого энтузиазма отнеслись к предложенному проекту, только Лейден категорически воспротивился отмене штатгальтерства в принципе^{667}.

«Вечный эдикт… ради сохранения свободы», как был назван закон, был должным образом принят и обнародован. Тремя его главными пунктами были отмена штатгальтерства, постоянное отделение должности капитангенерала от штатгальтерства во всех провинциях, и передача политических функций штатгальтера Голландии провинциальным Штатам^{668}. Несколько оранжистских городов, особенно Лейден, долго вели арьергардные бои против новой присяги городских чиновников в Голландии, введенной наряду с отменой штатгальтерства, по которой городские должностные лица клятвенно обязывались соблюдать «Вечный эдикт». Здесь, однако, на кон был поставлен фундаментальный политический принцип. Доктрина Гроция, Грасвинкела и де Витта предусматривала, что Штаты были абсолютным сувереном в пределах провинции и поэтому могли обязать магистратов и других чиновников придерживаться основных принципов государства. Но оранжисты отвергали такое представление о полном суверенитете Штатов, не только из уважения к Генералитету, но и из уважения к нижестоящим властям провинции. Лейден утверждал, что Штаты были не полноправным сувереном, а представителями vroedschap'ов и городов, которые являлись конечными носителями провинциального суверенитета. Это означало, согласно лейденскому vroedschap'у, что депутаты Штатов были только выразителями интересов своих «начальников» в городских советах и поэтому не могли осуществлять суверенную власть над ними^{669}.

Вечный эдикт 1667 г. рассматривался писателями, поэтами и художниками, а также регентами, как наивысшее воплощение и венец «Истинной свободы». Одним из тех, кто с энтузиазмом приветствовал его издание, был поэт-коллегиант из Роттердама, Йоахим Оудан (1628-92 гг.), почитатель де Витта, Паэца и Остенса, который написал в ее честь эвлогию (хвалебную речь), озаглавленную «Свобода, возведенная на свой трон»^{670}. Превознесение Вечного эдикта шло рука об руку с празднествами по случаю недавно заключенного мира в Бреде, еще одной темы сочинений Оудана, так как мир, по всем признакам, должен был покончить с прежней ролью Англии во внутренней нидерландской политике, сделав возможным более последовательное ограничение штатгальтерства, чем то было возможно раньше, в любой момент времени после реставрации Стюартов в 1660 г. Оудан также восхвалял Питера де Грота, опубликовав поэму в ознаменование вступления последнего в новую должность — пенсионария Роттердама в 1670 г., как воплощение триумфа партии Штатов в городе и возвращения «принципов свободы» Гроция.

К январю 1668 г. Утрехт, Гелдерланд и Оверэйссел, а также Голландия приняли «Гармонию» — и она была утверждена голосами четырех провинций против трех в Генеральных Штатах. Но в 1668 г. позиции де Витта снова ослабели, оставив многие вопросы, связанные с «Гармонией», нерешенными — среди прочих, и тот, должен ли принцу принадлежать просто консультативный или «решающий» голос в Baad van State. В Оверэйсселе раскол между оранжистами и партией-фракцией Штатов привел к новой вспышке смуты, напоминавшей события 1653-57 гг. Принц вскоре должен был отметить свой восемнадцатый день рождения и достичь совершеннолетия, и это само по себе обостряло трения, так как его советники и сторонники поощряли его укрепить свое влияние и маневрировать ради получения высокой должности. Напряженность росла также между идейными республиканцами и прагматиками из партии Штатов, склонными колебаться по мере того, как принц укреплял свои позиции. Небольшой инцидент, являвшийся своего рода предзнаменованием грядущих событий, оживил званый обед, происходивший в замке утрехтского дворянина в 1668 г., на котором присутствовали все четыре амстердамских бургомистра^{671}. В самый разгар трапезы неожиданно появился Вильгельм III собственной персоной. Трое из бургомистров, в том числе Гиллис Валкенир, поспешно встали из-за стола, сняли свои очки и объявили себя «слугами» принца, тогда как четвертый, Корнелис ван Влосвейк (1601-87 гг.), более принципиальный республиканец, ловко выпутался из затруднительного положения, учтиво объяснив, что если бы он также объявил себя «верным слугой» принца, он сделал бы это искренне.

Еще до декабря 1668 г. принц и его свита начали действовать так, словно он уже достиг совершеннолетия. В сентябре он совершил поездку в Зеландию, где его торжественно приветствовали Штаты, и принял титул «первого дворянина Зеландии». Он поручил сыну Беверверта, Виллему Адриану, heer'у ван Одвейк, исполнять обязанности его представителя в Штатах Зеландии и участвовать в голосовании в качестве седьмого члена этого органа. В октябре 1668 г. вдовствующая принцесса формально сложила свои опекунские полномочия. Голландия, однако, возразила, что принц еще не достиг совершеннолетия, отказываясь на протяжении всего 1669 г. предоставить ему заранее отведенное место в Raad van State, несмотря на протесты, особенно со стороны фризов и зеландцев.

Постепенно, по мере того, как внешняя опасность и внутренний раскол из-за отношений с Францией увеличились, позиции де Витта ослабевали. Амстердамский vroedschap, расколотый между прагматиками и стойкими республиканцами, под руководством Валкенира и ван Бёйнингена вступил в тактический союз с оранжистами, чтобы изменить политический курс по отношению к Франции, укрепить военные союзы с Республикой и достичь компромисса с принцем. В мае 1670 г. было решено, что последний должен получить место в составе Raad van State с «решающим» голосом. По мере того, как оранжисты выигрывали, а он проигрывал, де Витт стремился вернуть Валкенира и ван Бёйнингена обратно в свой лагерь. Когда он потерпел в этом неудачу и разрыв между ним и Валкениром стал открытым, он попытался сместить их и, на первых порах, как будто бы преуспел. На амстердамских муниципальных выборах в феврале 1671 г. Валкенир и ван Бёйнинген проиграли, и к власти пришла бескомпромиссно-республиканская фракция Андриса де Грефа и ван Влосвейка^{672}. Но поскольку vroedschap оставался глубоко расколотым, это, само по себе, мало чем усилило пошатнувшуюся позицию де Витта.

Растущая угроза войны с Францией спровоцировала новое мощное движение в провинциях за назначение принца Оранского капитани адмирал-генералом. Энкхёйзен выступил с этим предложением в Штатах Голландии 4 декабря. Большинство провинций проголосовало в его поддержку на протяжении следующих нескольких дней. Де Витт пытался вначале прямо заблокировать предложение, утверждая, что такое назначение явилось бы нарушением Вечного эдикта, так как принц уже получил высокую государственную должность в качестве члена Raad van State. Затем, видя, что он не может ему помешать, де Витт поддержал предложение о временном назначении, но только на период предстоящей военной кампании, отвергая пожизненное капитан-генеральство, на котором настаивали оранжисты. Вопрос о том, назначать ли принца капитан-генералом «ad tempus» («временно» (лат.)) или «ad vitam» («пожизненно» (лат.)), бурно обсуждался на провинциальных ассамблеях; Штаты Утрехта^{673}, как и большинство других малых провинций, проголосовали за последнее в декабре. После этого Генеральные Штаты в январе 1672 г. попросили Голландию смириться с волей большинства провинций и провозгласить принца постоянным капитан-генералом. Голландия, в которой по-прежнему доминировала партия Штатов, а Дордрехт и Делфт были самыми упрямыми антиоранжистски настроенными городами, отказалась, предложив принцу только временное назначение^{674}. Но принц, в свою очередь, отказался от него. Тупиковая ситуация продолжалась еще несколько недель; но в конечном счете, так как внешняя ситуация продолжала обостряться, Голландия уступила. 24 февраля Генеральные Штаты формально назначили принца Оранского капитани адмирал-генералом, хотя и под строгим наблюдением «военных депутатов» Генералитета^{675}.

После этого урегулирования всеобщее внимание обратилось к бедственной ситуации Республики и военной стратегии. Положение Республики было к тому времени настолько тяжелым, что фактически никто из потенциальных союзников не готов был оказать ей помощь. Армия была серьезно сокращена и ослаблена, а большинство укреплений находилось в удручающе обветшавшем состоянии. В ключевых гарнизонах на Эйсселе и Рейне численность солдат, количество припасов и моральный дух находились на катастрофически низком уровне. Курс акций ОИК в Амстердаме упал еще до того, как Франция и Англия в апреле объявили войну Нидерландам, хотя он немного отыграл назад в мае, когда из Лондона были получены письма, извещавшие о том, что союз Карла II с Францией был непопулярен в Англии. Регенты на протяжении этих весенних месяцев 1672 г. вели бесконечные диспуты о том, не лучше ли будет направить людей и ресурсы для постройки внутренней линии обороны, проходящей через Утрехт и Вехт к Нардену, или же разместить все наличные силы на линии Эйссела. Никто пока не подозревал, что ситуация была настолько тяжелой, что и линия Эйссела, и Вехт были близки к тому, чтобы почти без борьбы пасть перед Людовиком XIV.