42. ПАТРИОТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ, 1780-1787 гг.

Утром 26 сентября 1781 г. по всей Республике были расклеены на стенах зданий и разбросаны на улицах экземпляры революционной брошюры, озаглавленной «Aan het Volk van Nederland» («К народу Нидерландов»), опубликованной анонимно, но написанной бароном ван дер Капелленом. Это политическое воззвание было бескомпромиссным. Прежде, до появления Габсбургов, было время, когда нидерландский народ обладал высокой степенью гражданских вольностей и политической свободы, будучи способен держать в узде правителей различных провинций посредством коллегий присяжных представителей горожан, ополчения и влияния цехов. Основой этой бесценной «свободы» было неограниченное право горожан собираться, организовываться, образовывать комитеты, выбирать представителей и выражать свои взгляды. Народ был лишен своей свободы Карлом V и, в особенности, Филиппом II. Но Восстание 1572 г. не вернуло ему «свободу»^{1550}. Хотя стремление возвратить ее оказалось существенным стимулом Восстания против Филиппа II и власти Испании, с точки зрения народа оно закончилось неудачей. Народное участие в городском и провинциальном управлении, временное возрождение цехов и ополчения было подавлено снова, на этот раз Вильгельмом Молчаливым и регентами^{1551}. Момент катастрофы, согласно ван дер Капеллену, произошел в точности двести лет тому назад, в 1581 г., когда Штаты Голландии издали эдикт, запрещавший городским советам консультироваться по важным вопросам с ротами ополчения и цехами. В этот момент Нидерландское Восстание предало само себя и свои базовые принципы.

Ван дер Капеллен объявил подавление нидерландской свободы с 1572 г., главным образом, делом рук принцев Оранских, опиравшихся на постоянную армию: «Тот, у кого есть армия, может делать всё, что пожелает»^{1552}. Для восстановления своей «свободы» и возвращения к участию в городском и провинциальном управлении народ должен создать народное ополчение, преданное принципам «свободы» и достаточно эффективное, чтобы действовать в качестве противовеса регулярной армии. Это воззвание явно было вдохновлено зрелищем американского ополчения, сопротивлявшегося мощи британской армии в американских колониях, и ван дер Капеллен настойчиво убеждал нидерландцев брать пример с американцев. Он призывал народ взять свою судьбу в собственные руки и начать демократическую агитацию во всех городах и местностях, — революционный процесс, который должен был идти снизу вверх. Барон уверял своих читателей, что страна и право управления ею принадлежит всем, кто проживал в ней, — но народ будет управлять государством и свободно жить в своей стране только в том случае, если создаст и будет содержать гражданское ополчение, в высшей степени мотивированное, чтобы использовать свои штыки для защиты народной свободы. Это могло произойти лишь в том случае, если граждане будут подражать американцам (и швейцарцам), со всей ответственностью подходя к обучению военному делу и практикуясь во владении оружием, особенно по воскресеньям после церковной службы, и выбирать собственных офицеров ополчения.

Провокационный памфлет барона мог не содержать ничего нового с точки зрения политической теории, но в нидерландском обществе того времени он потрясал той силой, с какой его автор сумел извлечь революционное воззвание из общеизвестных фактов, обращаясь к ситуации, которая вызывала глубокое разочарование по всей Республике, даже после Оранжистской революции 1747-51 гг. Памфлет барона, можно сказать, был почти что манифестом Патриотической революции 1780-х гг., особенно в выраженном в нем акценте на необходимость сделать правительство ответственным перед народом, создав народные организации на местном уровне и образовав народное ополчение, и в его отождествлении штатгальтера и Оранской династии с главными врагами свободы. Барон упрекал также регентов, но считал их второстепенным врагом, которого можно было склонить в ту или иную сторону, к принцу или к народу. По его мнению, Олденбарневелт и де Витт в некоторой степени служили интересам народа, и несмотря на то, что во время первого и второго безштатгальтерных периодов регенты отстранили горожан от участия в государственных делах, партия-фракция Штатов была готова помочь возвратить «свободу», объединившись с народом против штатгальтера^{1553}. Настойчивое утверждение ван дер Капеллена, что без реформы ополчения и постановки его под гражданский контроль невозможно достичь никакого прогресса в борьбе за возвращение свободы, было центральным принципом нидерландской патриотической революционной пропаганды. Как советовало нидерландским патриотам одно ведущее «патриотическое» периодическое издание, «De Post van den Neder-Rhijn», в августе 1784 г., «они должны выяснить, какие нарушения народных прав произошли в каждой местности», проведя разыскания в исторических источниках, но, в первую очередь, они должны «обучаться владению оружием, каковым следует поддерживать наших добрых регентов и заставить ничтожеств умолкнуть»^{1554}.

Тем временем четвертая англо-голландская война (1780-84 гг.) продолжалась, и народные возмущения и гнев из-за сокрушительных и катастрофических поражений, нанесенных британцами, все возрастали. Жалкое и находившееся в упадке состояние военно-морского флота и провал попыток ОИК и ВИК сохранить на должном уровне свои гарнизоны и укрепления были главными причинами поражений, часть вины за которые лежала на регентах и колониальных компаниях^{1555}. Но общество было предрасположено (а патриотическая пресса в этом отношении еще больше подливала масла в огонь) обвинять штатгальтера и его двор в катастрофе, в том числе в тяжелой экономической рецессии в Голландии и Зеландии, которая стала следствием развала судоходства и рыболовства^{1556}.

Патриотическая агитация набирала силу в 1782 г., особенно в Голландии, Утрехте, Гелдерланде, Оверэйсселе. С самого начала именно патриотическая пресса, чьи газеты и периодические издания захлестнули общество критикой штатгальтерного режима, шла в авангарде патриотического движения^{1557}. Это была революция, возглавленная журналистами, юристами и другими представителями свободных профессий, взывавшими к образованному, городскому, среднему слою общества, не в последнюю очередь, к лавочникам. Это был революционный процесс, поднимавшийся снизу и вовлекший в свою орбиту большую часть нидерландского городского и, более неравномерно, сельского общества, в высшей степени четко сформулировавший свои цели и направленный на радикальное преобразование органов власти и системы правления страны, хотя и в рамках предполагаемых базовых принципов Восстания. «Патриоты» считали свое движение, в сущности, возрождением, продолжением и завершением нидерландского Восстания против Испании. Основная цель революции состояла в том, чтобы вырвать контроль над городской и провинциальной жизнью из рук фаворитов штатгальтера и регентских олигархий и передать власть лицам, считавшимся выразителями интересов и представителями народа^{1558}.

Но хотя патриотическая идеология уходила корнями в нидерландское прошлое и опиралась на то, что воспринималось как основополагающие принципы Восстания и Республики, она воплощала в себе несколько поразительных новых черт^{1559}. Особенно важной была ее идеализация «народа», идеологическая тенденция, получившая яркое выражение в нидерландском контексте с середины XVIII в., и тесно связанная с ней ее демократическая тенденция и форма национального самосознания, более типичная для либерального национализма Европы начала XIX в., чем любая форма идентичности, которая существовала в Соединенных Провинциях на протяжении Золотого Века^{1560}. «Патриоты» считали «нидерландский народ» всей общностью нации, к которой в такой же степени принадлежали лютеране (активно поддерживавшие «патриотов»), меннониты и католики, как и реформатское население. Они отвергали официальную дискриминацию религиозных меньшинств, а также институциональную дискриминацию тех частей Республики (Генералитетских земель), которые имели более низкий статус, чем остальные семь провинций с правом голоса. Сторонников режима штатгальтера, в том числе оранжистских реформатских проповедников, «патриотическая» пресса обычно называла «Antipatriotten». Эта попытка протянуть руку населению, не принадлежавшему к реформатской Церкви, не была лишь пустой декларацией. Вовлечение религиозных меньшинств и Генералитетских земель в революционный процесс и стремление заручиться их поддержкой ради достижения своих целей, скорее, представляли собой часть стратегии «патриотов». Один из способов добиться этого заключался в акценте на том, что не все великие герои Республики принадлежали к реформатской Церкви. «Post van den Neder Rhijn», одна из самых влиятельных «патриотических» газет, издававшаяся в Утрехте Питером Хоном, в ноябре 1785 г. задавала риторический вопрос, не был ли адмирал Зоутман, единственный морской герой последней катастрофической войны, лютеранином, не был ли знаменитый военный инженер Вильгельма III, Кохорн, меннонитом, не были ли герои старой партии Штатов, Олденбарневелт и Гроций, ремонстрантами?^{1561}

Метод Патриотической революции заключался в распространении среди народа через прессу демократических настроений, превращении городского ополчения в орудие воли народа, и, наконец, принуждении представителей штатгальтера и регентов к восстановлению прямого участия граждан в местной и, тем самым, провинциальной и национальной политике^{1562}. Новое ополчение, или «Добровольческие корпуса», как их стали называть, отличалось от старого городского ополчения в четырех отношениях: они находились под контролем не регентов, а бюргерских советов по обороне, которые должны были выбирать офицеров; они должны были отказаться от прежнего сильно реформатского характера, открыв доступ в свои ряды нидерландцам всех религиозных конфессий, в том числе католикам; они должны были напрямую участвовать в городской политике в поддержку «добрых регентов» и против «Antipatriotten»; наконец, они должны были интенсивно обучаться военному делу и приобретать более современное оружие, чтобы их можно было использовать не только для поддержания порядка внутри городов, но и для сопротивления регулярным войскам — нидерландским или иностранным — если возникнет такая необходимость. Новообразованные «Добровольческие корпуса» должны были превосходить по численности старое городское ополчение. Дордрехт, ведущий центр «патриотической» агитации, стал первым городом, который учредил в январе 1783 г. новые «Добровольческие корпуса» вместо старых «shutterij»; вскоре они насчитывали свыше 1 000 человек.

Одним из главных центров «патриотического» движения был город Утрехт. В Утрехте выходила одна из основных «патриотических» газет, в нем находился один из первостепенных «патриотических» клубов — «Pro Рatria et Libert ate» — и был сформирован один из крупнейших «Добровольческих корпусов». Также именно в Утрехте, начиная с декабря 1784 г., происходил ряд национальных собраний делегатов «Добровольческих корпусов» со всей Республики. С немалым на то основанием Утрехт называли «кузницей демократической политики» в эпоху подъема нидерландского «патриотического» движения^{1563}. Именно в Утрехте «патриоты», в союзе с «добрыми регентами», впервые бросили вызов власти штатгальтера, отвергнув оранжистский «reglement», навязанный Вильгельмом III в 1674 г. и повторно введенный в 1748 г.^{1564} «Патриотическая» пресса призывала горожан подавать свои предложения по новому конституционному устройству провинции. Характерно, что «патриоты» осудили «reglement» как неконституционный и незаконный, потому что он был навязан вопреки желанию народа и без надлежащих консультаций с органами самоуправления горожан, как это всегда якобы происходило по важным вопросам до эпохи Карла V^{1565}.

Как и в 1748 г., «патриоты» наводнили города, где они обладали сильными позициями, памфлетами и листовками, оповещавшими о времени и местах подачи петиций городским советам, весьма прозрачно призывавших людей придти в большом количестве и оказывать психологическое давление. Это само по себе было реминисценцией событий 1748 г. Но на этот раз гораздо больший акцент делался на требовании передачи власти народу, более надежной легитимизации народного давления, и более явной угрозе в случае необходимости прибегнуть к силе. Многие члены «Добровольческих корпусов», присутствовавшие на этих массовых демонстрациях, были вооружены. Когда предводитель утрехтских «патриотов» Питер Филипс Ондатье предупреждал vroedschap, что «мы не люди 48-го года»^{1566}, он имел в виду, что на этот раз горожане не позволят так легко себя запугать и сломить, как тогда.

Если трактат ван дер Капеллена был набатным колоколом нидерландской Патриотической революции, то ее самой влиятельной публикацией был знаменитый двухтомник «Grondwettige Herstelling» («Конституционная реставрация», 1784 г.), произведение, составленное различными лидерами «патриотов», в том числе ван дер Капелленом, но изданное анонимно и, бесспорно, являвшееся одним из самых важных политических текстов европейского Просвещения до 1789 г. Этот труд исходил из предпосылки, что Соединенные Провинции пребывали в опасном упадке и срочно нуждались в институциональных реформах. Но этот призыв был обращен не к регентам, дворянству или штатгальтеру, а к простому народу, «достойным соотечественникам и согражданам». Как и трактат ван дер Капеллена, он настаивал на том, что решающая роль в принуждении к необходимым реформам должна принадлежать гражданскому ополчению. Но существенным принципом этого восстановления и очищения Республики были, как и в прошлом, принципы Восстания против Испании, Утрехтской унии и последующего исторического развития Соединенных Провинций. Здесь также борьба между партиями-фракциями после смерти Вильгельма III рассматривалась как попытка народа — цехов, ополчения и городских советов — вернуться к истинной сущности Восстания, пресечь коррумпированную власть штатгальтерства и регентов. Вооружение уважаемых граждан по образцу американских ополченцев, с точки зрения авторов «Grondwettige Herstelling», было средством заставить штатгальтера и регентов уважать права и интересы среднего слоя населения, состоятельных и получивших профессиональное образование людей, независимо от их религиозной принадлежности, одновременно держа на коротком поводке неуправляемую и недисциплинированную толпу^{1567}. «Grondwettige Herstelling» содержал демократический элемент, но был далек от полностью демократичного характера: в общих чертах он защищал суверенитет народа, но призывал к управлению на основе существующих, исторически сложившихся органов власти, состоявших из наиболее квалифицированных людей. Кем же они были? Самой коренной реформой, намеченной в «Grondwettige Herstelling», была замена регентов — как еще в 1660-х гг. предлагал Питер де ла Кур — новой элитой: людьми, которые благодаря своим способностям и добросовестности проявили себя достойными занять высшие государственные должности^{1568}. Правление такой «просвещенной» элиты казалось авторам компиляции истинной сущностью республиканского государственного устройства.

Нидерландская Патриотическая революция была продуктом Просвещения и века атлантических демократических революций. Ее чаяния и кругозор во многом были схожи с образом мышления людей во всем западном мире, стремившихся к фундаментальным реформам и суверенитету народа, хотя и в таких формах, которые охраняли бы право собственности и способствовали возвышению квалифицированной элиты над массами. В то же время, хотя «патриоты» опирались на труды нескольких современных английских и французских писателей, особенно Прайса, Пристли и Руссо^{1569}, в главном их идеи происходили из нидерландских идеологических дебатов середины XVIII в., в том числе пикировки между Вагенаром и Лузаком, и уходили корнями, в конечном счете, к дискуссиям XVII в. относительно характера Восстания против Испании и трудам Гроция, Грасвинкела, де Витта, де ла Кура, Хубера, Нодта, ван Слингеландта и других нидерландских политических писателей XVII и начала XVIII вв. К Монтескье они испытывали полное отвращение, так как его уважение к конституционным монархам и английскому образцу государственного устройства больше играло на руку оранжистам, чем «патриотической» пропаганде^{1570}.

«Grondwettige Herstelling» с избытком демонстрирует присвоение «патриотами» права говорить от имени «народа». Он подвергает едким нападкам тенденции Лузака и ван Гунса осторожно одобрять народные восстания 1672 и 1747-48 гг. Если суверенитет в конечном счете принадлежит народу, то народное требование реформ, направленное против оранжистского режима, обладает одинаковой, или даже большей легитимностью, чем более ранние вспышки народного протеста, когда самостоятельные усилия народных лидеров восстановить свободу срывались из-за двуличия оранжистов.

Ключевым теоретиком среди «патриотов» был Рютгер Ян Схиммелпеннинк (1761-1825 гг.), впоследствии ставший последним великим пенсионарием Батавской Республики (1805-06 гг.), который в 1784 г. опубликовал на латыни, а в следующем году — на нидерландском языке свой «Verhandeling over eene wel ingerichte volksregeering» («Трактат o хорошо устроенном народном правлении»), красноречивый призыв к народной республике, которая служила бы интересам граждан. Этот труд, обративший на себя широкое внимание и ставший предметом обсуждения и переизданный в 1794 г., несомненно, находился под влиянием Руссо, но в то же самое время уходил корнями в традиции классического республиканизма, восходившего через Золотой Век к самому Восстанию и далее, к древнеримским республиканским сочинениям^{1571}. Одним из его главных источников вдохновения был Цицерон, чей акцент на моральной основе гражданского общества и добросовестного управления и необходимости предотвращения коррупции среди высших должностных лиц давно был востребован в нидерландском контексте.

Тем временем Лузак, в своей самой весомой публикации, «Hollands Rijkdom» (4 тома; Лейден, 1780-84 гг.), хотя и по-прежнему высмеивал де Витта и республиканизм Вагенара, уверял публику, что он также горячо любит свободу и терпимость и ненавидит угнетение, но дистанцировался от своего прежнего энтузиазма к воле «народа». Отныне он был убежден, что штатгальтерство попросту было лучшей и самой лучшей гарантией и свободы, и процветания. Клёйт, со своей стороны, обрушил на «патриотическую» идеологию град хорошо продуманных замечаний в отношении Восстания против Испании, заявляя, что утверждения «патриотов», будто бы суть борьбы против Филиппа II заключалась в стремлении к свободе посредством народного суверенитета, не отвечают истине^{1572}.

Поразительная черта Патриотической революции заключалась в том, что она одновременно распространялась на западе и востоке. Двумя главными центрами «патриотического» движения во внутренних провинциях были Девентер и Зволле. Девентер, который поддерживал сторону партии-фракции Штатов в эпоху де Витта и возглавлял противостояние оранжистам и «reglement'у» 1675 г. после смерти Вильгельма III, стал также первым городом в Оверэйсселе, где весной 1783 г. были учреждены «Добровольческие корпуса», члены которых присягнули защищать «свободу, безопасность и спокойствие Отечества в целом», также как и самом городе^{1573}. Девентер был также первым оверэйссельским городом, который во время Патриотической революции отверг восстановленный «reglement» 1675 г., передав полномочия избирать бургомистров от штатгальтера Присяжному совету. Девентер и Зволле обзавелись решительно настроенными Добровольческими корпусами и стали центрами демократического движения. Как в Утрехте и в Голландии, костяк патриотического движения образовали члены цехов — лавочники, квалифицированные ремесленники и лица свободных профессий. В обоих городах имелась также (хотя и более слабо выраженная) оранжистская поддержка. Что касается рода занятий этих людей, то они состояли, в большей степени, чем в Голландии, преимущественно из тех же слоев населения — лавочников и ремесленников. Главное различие между народными группировками, кроме их политической идеологии, лежало в конфессиональной плоскости, и также являлось наследием прошлого. Рядовые оранжисты зачастую руководствовались воэцианскими убеждениями и антикатолическими чувствами, считая «патриотическое» движение дружественным к католикам.

Еще одной поразительной чертой патриотического движения было достижение им более высоких результатов, чем у движений 1702-04 гг. и 1748 г. в координации революционной деятельности в различных провинциях и городах. На массовом собрании в Утрехте, где присутствовали тысячи ополченцев из Добровольческих корпусов со всей Республики, в июне 1785 г. был принят Акт об Ассоциации, обязывавший Добровольческие корпуса начать скоординированное движение по восстановлению «истинно республиканской» конституции и прав, отнятых в прошлом у граждан. В некоторой части эта риторика была новой и революционной по своему тону, и многим обязана американскому опыту; но в реальности она требовала и стремилась только к незначительному расширению традиций государственного устройства Нидерландской Республики XVIII в., и, таким образом (оставив в стороне риторику), Патриотическая революция представляла собой, по сути, дальнейшее развитие тенденций, выраженных в движениях 1672, 1702-04 и 1747-48 гг., а не (как часто предполагалось) фундаментально новый процесс, связанный с революционными тенденциями в других странах западно-атлантического мира в конце XVIII в.^{1574}

Несколько недель спустя в Лейдене собрались делегаты голландских Добровольческих корпусов, среди которых находились видные патриотические журналисты Вибо Фейне и Питер Вреде, принявшие так называемый «Лейденский проект». Он представлял собой крайне резонансную — пусть даже, при ближайшем рассмотрении, несколько консервативную — платформу, объявлявшую «свободу» основой Республики и прав ее граждан, провозглашавшую суверенитет народа и требовавшую свободной от цензурных ограничений прессы, выборов офицеров ополчения гражданами, и приема в Добровольческие корпуса всех нидерландцев, независимо от их вероисповедания^{1575}. Многолюдные демонстрации распространились из Утрехта в Дордрехт, Гауду и Харлем, vroedschappen подавались массовые петиции, требующие покончить с патрицианской олигархией и доверить выбор городских чиновников гражданам.

Массовое движение началось в Утрехте, и именно здесь «патриоты» одержали самые резонансные победы. В городе регулярно собирались толпы численностью от 2 000 до 5 000 человек, обычно соблюдавшие порядок, не прибегавшие к насилию, но демонстрировавшие твердую решимость. В противовес оранжевым кокардам оранжистов они надевали черные кокарды и ленты — последние были перевязаны в форме буквы «V», что означало «Vrijheid» («Свободу»). В конечном счете утрехтский городской совет уступил давлению. В голландских городах революционный процесс протекал медленнее и несколько менее организованно. Начиная с 1784 г. между «патриотами» и оранжистами происходил целый ряд уличных стычек, особенно в Гааге, Роттердаме, Харлеме и Лейдене. Оранжистские демонстранты нередко происходили из более бедного и менее образованного слоя общества, чем их противники, и зачастую включали в свои ряды женщин^{1576}, выкрикивавших: «Oranje boven! De patriotten onder!» («Да здравствует Оранский! Долой патриотов!» (нид.)). 3 апреля 1784 г. рота Добровольческого корпуса открыла огонь по оранжистской толпе в Роттердаме, убив четырех и ранив еще несколько человек. В июне 1784 г. Штаты Голландии опубликовали указ, осуждавший оранжистов за организацию беспорядков и запрещавший оранжистские демонстрации. Во многих городах Добровольческие корпуса начали срывать оранжистские знамена, кокарды и ленты, объявив «оранжевый» цветом антипатриотизма и «рабства». После подавления оранжистского бунта в Харлеме 4 сентября 1785 г. Штаты Голландии также передали командование армейским гарнизоном в Гааге «Gecommiteerde Raden». В этот момент штатгальтер и его прусская супруга, ощущавшие себя все более бессильными и даже заточенными в Бинненхофе, покинули Гаагу и бежали в лоялистский округ Гелдерланд^{1577}.

Власти повсеместно были вынуждены уступить или бежать перед лицом организованного народного давления. Республика постепенно начала раскалываться на про- и анти-«патриотическую» зоны. Штаты Утрехта покинули город в 1786 г., переехав в Амерсфорт, где стоял гарнизон регулярной армии. Подвергшийся чистке утрехтский городской совет ответил на это созывом параллельной «законной» ассамблеи в городе, которую бойкотировало большинство ridderschap'а, но на которую прибыли представители от патриотических (преимущественно католических) городов Монтфорт и Вейк-би-Дуурстеде. Новая «бюргерская коллегия» в Утрехте, первый демократически избранный городской совет в Республике, состояла из 16 представителей народа, в основном, лавочников и мелких торговцев — среди них были арминиане, меннониты и два католика. На массовом собрании Добровольческих корпусов в Утрехте в августе 1786 г. присутствовало 13 517 ополченцев, представлявших около половины общего личного состава «патриотического» ополчения в Республике. К лету 1786 г. «патриоты» одержали победу, или так казалось, в большей части Утрехта, Голландии и Оверэйссела, а также имели центры поддержки в Гелдерланде, северном Брабанте и Гронингене^{1578}. Напротив, в Зеландии, Фрисландии и некоторых частях Гелдерланда верх взяли оранжисты. Более того, в самой Голландии, хотя аппарат городского управления в основном находился в руках «патриотов», общество было глубоко расколото. Большая часть городского пролетариата и многие фермеры и рыбаки приняли сторону оранжистов. Этот раскол широко проявился также в сельской местности^{1579}. В некоторых областях, таких, как округ Ватерланд, около Амстердама, возникла также сеть сельских рот «патриотического» ополчения. В деревнях местные советы в большинстве своем энергично поддерживали оранжистов, и проповедники с большей вероятностью были воэцианцами и оранжистами, чем в городах^{1580}. Но из этого правила существовали исключения. Так, ведущий либеральный кокцеянский проповедник, входивший в состав «патриотического» движения, Эйсбранд ван Хаме л свел д, который призывал к отделению Церкви от государства, провел 1766-76 гг. в ватерландской деревне Дургердам, сохранив в этой местности определенное влияние.

Борьба вступила в кульминационную фазу в августе 1786 г., когда ridderschap Гааги от имени Штатов обратился к штатгальтеру с просьбой прислать войска, чтобы вернуть к повиновению два небольших города четверти Арнем, Элбург и Хаттем. Против этого выступили Арнем и Зютфен, где ведущую роль играли «патриоты». Войска должным образом появились и заняли оба города, вызвав взрыв гнева в «патриотической» прессе по всем Соединенным Провинциям. Страна была охвачена острейшими трениями, вызвавшими призрак гражданской войны. «Патриотические» клубы и Добровольческие корпуса начали учреждать специальные оборонительные зоны в областях, где они обладали сильными позициями, собирать деньги и запасаться оружием и припасами. Глава пропатриотической партии среди регентов Штатов Голландии, Корнелис де Гейселар, пенсионарий Дордрехта, потребовал в Штатах, чтобы Голландия отрешила «нового Альбу» — подразумевая принца Оранского — от должности капитан-генерала и прекратила уплату взносов на содержание армии Генеральных Штатов^{1581}. Город Утрехт превратился в настоящий военный лагерь. Ситуация была крайне взрывоопасной. Стычка между регулярными войскамии «патриотическим» ополчением около Амерсфорта в мае 1787 г. оставила на поле боя 80 убитых солдат.

Основное затруднение для «патриотов», по мере приближения кризиса, состояло в том, что регентские элиты в голландских городах, и не в последнюю очередь в Амстердаме, по большей части примкнули к народному движению лишь с целью ликвидировать оранжистские политические завоевания 1747-51 гг. и урезать власть штатгальтера. Лишь немногие из них разделяли демократические идеалы журналистов, юристов и других лиц свободных профессий, которые возглавляли патриотическое движение. Более того, чем больше «патриоты» обучались военному делу и готовились к вооруженному конфликту, тем сложнее становилось положение партиифракции Штатов среди регентов^{1582}. Этот внутренний раскол антиоранжистского фронта вышел на поверхность, как только некоторые голландские города начали подражать примеру Утрехта и настаивать на формировании подлинно демократических городских правительств и избрании членов vroedschap'а гражданами. Особенно стремились навязать демократическую систему строптивым городским советам Дордрехт, Харлем и Лейден. Это само по себе усилило позицию тех городских советов, таких как гаагский, роттердамский и делфтский, где оранжисты сохраняли верх. Все больше казалось, что регенты смогут сохранить свою власть только в союзе с оранжистами.

В Амстердаме раскол между «патриотами» и регентской элитой расширился в феврале 1787 г., когда Добровольческие корпуса начали организовывать народные демонстрации, чтобы заставить vroedschap отказаться от традиционного метода выбора своих членов и принять демократические изменения. Как только «патриотическая» пресса и Добровольческие корпуса выступили против ратуши, началось мощное оранжистское сопротивление. К апрелю 1787 г. некоторые амстердамские регенты уже искали сближения с Вильгельмом V и ответили на действия Добровольческих корпусов встречным давлением, мобилизовав так называемых «bijltjes», ревностно оранжистских докеров, плотников и лодочников из индустриального пояса вдоль Эя, к северу от городского центра. «Патриотические» клубы не имели другой альтернативы, кроме усиления народного давления. 21 апреля огромная толпа демонстрантов заполнила площадь Дам перед зданием амстердамской ратуши и предъявила петицию, требовавшую проведения чистки vroedschap'а. Опираясь на эту поддержку, пропатриотические регенты совершили внутренний переворот и отправили в отставку анти-патриотов. Таким образом, Амстердам перешел под контроль «патриотов», осуществлявшийся через бюргерские «советы по обороне» и «патриотические» клубы. Многие из виднейших купцов и финансистов города уехали в свои сельские виллы, или, в некоторых случаях, за границу. В конце мая ситуация обострилась, когда подразделения Добровольческих корпусов атаковали дома нескольких регентов, принадлежавших к лагерю анти-патриотов. Разрушение мостов, соединявших зону верфей с самим городом, предотвратило вмешательство «bijltjes»^{1583}.

Несмотря на растущий отход от движения регентов из партии Штатов, Патриотическая революция пока еще продолжала свое победное шествие. В Роттердаме в августе 1787 г. ратуша была захвачена вождем «патриотов» Питером Паулусом и его сторонниками. Делфтский vroedschap был свергнут и заменен «патриотическим» бюргерским советом, включавшим в свой состав двух ведущих патриотических журналистов, Вибо Фейне и Геррита Паане. Аналогичные местные перевороты произошли в Лейдене, Дордрехте, Алкмаре и Хорне. Под руководством Йохана Валкенира, профессора права во Франекере, фризские «патриоты» при поддержке цехов и студентов Франкерского университета, а также горожан Доккума и Снека объявили собрание Штатов Фрисландии в Леувардене нелегитимным. Патриотическое ополчение захватило ратушу Харлингена, доведя количество городов, находившихся под контролем «патриотов», до четырех, и во Франекере было созвано параллельное собрание «Патриотических» Штатов Фрисландии.

С другой стороны, оранжистское ополчение в Зеландии становилось все лучше организованным и уверенным в себе. Зачастую опиравшееся на поддержку толп моряков и рыбаков, оно сумело в значительной мере пресечь деятельность «патриотов» в провинции. Еще более серьезной неудачей для дела «патриотов» была победа оранжистов в Гелдерланде^{1584}. Здесь было размещено больше армейских гарнизонов, чем в других частях страны, и здесь с британской поддержкой и финансовой помощью был организован переворот, главным образом, являвшийся делом рук солдат. В июне 1787 г. Арнем и Зютфен были захвачены, Добровольческие корпуса распущены. Оба города покрылись оранжистскими знаменами и большим количеством лент, но это изобилие оранжевой расцветки, по всей видимости, было привезено и приколото к одежде гарнизонными командирами и солдатами^{1585}. Ряд бюргерских домов подвергся разграблению, особенно в Арнеме. Завладев главными городами, гарнизонные войска быстро разоружили Добровольческие корпуса в Хардевейке, Тиле и Залтбоммеле. К концу июня 1787 г. штатгальтер вновь стал господином Гелдерланда.

Летом 1787 г. трения в Соединенных Провинциях — политические, социальные и идеологические — достигли наивысшей остроты. Национальное возрождение, которое провозгласили «патриоты», было призвано, как и все революционные программы, изменить и наполнить новым содержанием все аспекты жизни людей, — возрождение, которое должно было стать сразу политическим, экономическим, военным, культурным и, не в последнюю очередь, моральным. «Любовь к Отечеству», столь глубоко укоренившаяся в нидерландской политической мысли, начиная с 1770-х гг., была неотделима от тенденции к рассмотрению величию и упадка народов как морального явления, обусловленного возвышением и падением моральных ценностей и общественной сознательности. Глубокая озабоченность пресечением распространения безбожия и безнравственности пронизывала страницы «патриотических» газет и произведений ван дер Капеллена, Паулуса, Фейне, Паане и других ведущих публицистов из «патриотического» лагеря, и не только их сочинения, но и труды Лузака, Клёйта и Рейклофа Михила ван Гунса, издателя главной оранжистской газеты, «Ouderwetse Nederlandsche Patriot», поборника идей Просвещения, а также оранжистского дела^{1586}.

Ортодоксальные кальвинистские священнослужители воэцианского направления и оранжистская пресса обычно обличали «патриотические» клубы и Добровольческие корпуса в 1780-х гг. как рассадники диссентеров, еретиков, атеистов и папистов^{1587}. Но в реальности большинство руководителей и рядовых членов «патриотического» движения происходили из реформатских семей, а корпорация республиканских проповедников была в такой же степени разделенной, как и во время воэцианско-кокцеянского раскола на протяжении прошлого столетия, и зачастую по тем же самым направлениям. В Батавской Республике в 1800 г. было около 1 570 реформатских проповедников против 300 меннонитских, около 50 ремонстрантских проповедников и нескольких сот католических священников^{1588}. Из реформатских проповедников лишь значительное меньшинство склонялось к кокцеянской теологии и радикальной политике'^{1589}. Во Фрисландии было подсчитано, что около четверти реформатских священнослужителей находились на пропатриотических позициях. Из пяти реформатских проповедников, которые четко встали на ту или иную сторону в Гааге в 1780-х гг., только два поддерживали штатгальтера, а три примкнули к патриотам^{1590}.

Оранжистских проповедников пренебрежительно называли «прецизистами» и догматиками из-за их акцента на исповедание веры и непоколебимую приверженность догмату предопределения и милости Божьей. Пропатриотических проповедников, напротив, оранжисты заклеймили как «арминиан» и друзей меннонитов. Самым влиятельным неококцеянцем среди руководства «патриотов» был ван Хамелсвелд, который в своей книге «De zedelijke toestand der Nederlandsche Natie» («Моральное состояние нидерландской нации»), изданной после поражения Революции в 1791 г., объявлял Просвещение двуликим явлением, силой, потенциально несущей в себе и добро и зло. Он восхвалял Просвещение не только за распространение знаний и любовь к чтению, расширение образованности среди простого народа, но и за формирование чувства национального самосознания. Но с не меньшей горячностью он осуждал его влияние на образ жизни, его тенденцию к поощрению неверия и безнравственности. Центральная идея ван Хамелсвелда заключалась в том, что прочная и стабильная республика должна опираться на высокий уровень общественной нравственности, который невозможно поддерживать без высоких стандартов частной морали; а ее, в свою очередь, нельзя было сохранить без прочной основы в виде религии. Таким образом, для него реформатская вера была «якорем» государства и Революции. Как и все «патриотические» писатели, поглощенные поиском «республиканских добродетелей», ван Хамелсвелд желал способствовать росту всеобщего благополучия, насаждая в обществе более строгие моральные идеалы: «Народ, который желает быть поистине свободным и сохранить свою свободу, должен быть добродетельным, трудолюбивым, бесстрашным, бережливым, скромным, а не изнеженным или чувственным»^{1591}. Далеко не последней из привлекательных «республиканских» черт характера его героя Яна де Витта была его простота манер и одежды, и привычка прогуливаться, как обычный человек, в сопровождении всего одного слуги.

В той степени, в которой Просвещение способствовало безбожию и аморальности в Соединенных Провинциях, оно, с точки зрения ван Хамелсвелда, подрывало саму республиканскую свободу. Он признавал, что нидерландцы становятся менее религиозной нацией и что это изменение происходит с пугающей быстротой. Он замечает, что, когда сам был студентом в 1750-х гг., факультеты теологии выпускали от 300 до 400 студентов, готовившихся к карьере проповедника, и везде, где появлялось вакантное место, даже в некоторых захолустных деревнях, можно было насчитать добрых человек сорок кандидатов, спешивших его занять. В 1790 г., по его оценке, было только от 40 до 50 студентов-теологов, подготовленных к отправлению культа по всей Республике, что составляло около 10% от числа тех же выпускников поколением раньше^{1592}. Он признавал, что это было результатом Просвещения, но порочного Просвещения французских идей и половой распущенности, которые настолько далеко зашли в нидерландском обществе, намекал он, что для внешне респектабельных замужних женщин было обычным делом вступать во внебрачные связи.

Для «просвещенных» оранжистов Соединенные Провинции уже являлись образцом «гражданской свободы»; и свобода прессы, которой так настойчиво добивались «патриоты», уже существовала^{1593}. Центральный посыл «Ouderwetse Nederlandsche Patriot» ван Гунса заключался в том, что между свободной прессой и распущенной прессой существовало различие, что газеты, издававшиеся «патриотами», были близки к тому, чтобы подорвать конфессиональную мораль и социальные устои, на которых покоились стабильность и благополучие общества, поколебать уважение к религии и размыть грань между «свободой» и «разнузданностью», которая, если ее не пресечь, уничтожит «истинную нидерландскую свободу», свободу мыслить, говорить и писать «в свободной стране и среди свободного народа, такого, как наш»^{1594}.

Идеологическое расхождение между «просвещенными» оранжистами, такими как ван Гуне, Лузак и Клёйт, и идеологами «патриотов», по крайней мере, в отношении используемых ими терминов и образа мышления, было узким^{1595}. Обе стороны выстраивали свою идеологию вокруг принципа «свободы» и идеи республиканской добродетели, обе подчеркивали зависимость политического и экономического благоденствия от религии и нравственности, обе группы интеллектуалов настаивали на необходимости распространения любви к Отечеству среди народа и горячо верили в ценность образования (в том числе школьного) и науки. Но, несмотря на всё это, идеологическая пропасть была непреодолимой, учитывая фундаментальные противоречия между обоими блоками в отношении сущности «свободы», и в особенности свободы прессы, места Церкви и теологии в обществе и политике, и, в первую очередь, демократического измерения, места народа в политике. Для многих оранжистов воззрения «патриотов» казались не просто неприемлемыми, а безбожными, безнравственными и разрушительными для общества. В традиции оранжистов конца XVII в. ван Гуне неоднократно именовал «патриотов» партией «ремонстрантов и других диссентеров», желая сказать тем самым, что их энтузиазм в значительной части происходит от конфессиональной враждебности к нидерландской реформатской Церкви, и что их цель заключалась в подрыве Церкви, общества и государства^{1596}.