Штурм Яффы

Последний заметный поступок Ричарда, наделавший много шума, — захват Яффы королем 1 августа 1192 года. На самом деле, он перехватил город, который накануне был захвачен сарацинами. Рауль де Дицето в нескольких словах пересказывает это событие, добавив, что король выставил напоказ свою храбрость. Узнав, что он присутствует здесь, Сарацины бросились на него и попытались взять его живым, но он сопротивлялся и многих поразил своим мечом^27[874]. Он не говорит ничего больше. Рожер де Ховден еще меньше настаивает на персональных подвигах короля, который только что пришел спасти осажденную цитадель, отбросил сарацинов от города и многих убил^28[875].

Наконец, Рауль де Коггесхолл рассказывает о приключении в форме, близкой к эпопее. Ричард, узнав, что Саладин держит в осаде Яффу, тщетно пытается привлечь Гуго Бургундского, чтобы спасти христиан. Когда Ричард достиг Яффы, Саладин уже взял город и перерезал всех, кто там остался, больной или раненый; христианские солдаты, укрывшись в цитадели, уже готовы сдаться, так как патриарх (который перемещался свободно от одной армии к другой) убедил их, что им не удастся избежать смерти, так как солдаты Саладина поклялись их всех убить, чтобы отомстить за своих друзей и родственников, с которыми король безжалостно расправился при различных обстоятельствах. Они находятся на грани отчаяния, когда появляется корабль Ричарда, и король бросается в воду во всеоружии, чтобы спасти их:

«Сразу же, ловким прыжком, он спрыгнул во всеоружии со своего корабля, вместе со своими людьми, и такой разъяренный лев, разрушая все на своем пути, дерзко бросился с гущу вражеских батальонов, которые стояли на берегу, плотно сжатыми рядами и осыпали стрелами и дротиками тех, кто входил в порт. Турки не смогли противиться этому молниеносному нападению; они подумали, что король привел слишком многочисленную армию, и, бросившись бежать со всех ног, они оставили осаду»^29[876].

Саладин пристыжен поведением своих людей; он их пересчитал, и их оказалось... шестьдесят две тысячи! Как такое количество воинов могло так позорно убежать перед такой маленькой армией христиан? Он заставляет их вернуться к сражению ночью и взять в плен Ричарда. Разбуженный король дерется «как лев», к тому же всякое бегство невозможно. Он берет с собой шесть рыцарей, нападает на город, куда вошли сарацины, и повергает их в бегство:

«Он взял с собой шесть храбрых рыцарей, которые насмехались над смертью, и пошел в город, размахивая королевским знаменем, и, как очень жестокий лев, он напал на врагов, собравшихся на площадях, расчищая себе путь с помощью меча и копья; своим штурмом он их поверг и убил. Сарацины разбегались, как маленькие звери при виде безжалостного льва, которого голод толкает на то, чтобы поглотить все, что попадается ему на пути. Наконец, язычники были повергнуты и бросились бежать перед удивительной и несравненной удалью знаменитого короля...»[877]

Здесь происходит чудо: во время этого штурма ни один христианин не пострадал, кроме... одного трусливого рыцаря, который, убегая, нашел ту смерть, которой боялся. Рауль де Коггесхолл подводя итог сражению в целом, снова восхищается смелостью прославленного короля, невероятной храбростью, невозможной без вмешательства свыше: вы когда-нибудь видели, как освобождают город шесть рыцарей? Матвей Парижский, видимо вдохновившись рассказом Рауля де Коггесхолла, пишет примерно такую же повесть, сравнивает поведение Ричарда с поведением льва, но приписывает ему одиннадцать помощников, вместо шести^31[878].

Амбруаз еще больше настаивает на королевской храбрости. Когда на корабле Ричард не знал, как себя вести, один священник из Яффы бросился в воду и начал молить о скорейшем вмешательстве, чтобы спасти христиан, которых сарацины уже начали вырезать. Ричард сразу же первый спрыгнул в воду, подав пример, и принял участие во всех сражениях, будучи в первых рядах, управляясь с арбалетом так же хорошо, как и с мечом:

«Как только король узнал о том, что происходит, он уже больше не колебался. „Господь, — сказал он, — привел нас сюда, чтобы продлить смерть, и так как мы здесь умрем, благословенен будет тот, кто не вернется!”. Он приблизил свои галеры и с незащищенными ногами погрузился в море, по милости Божьей, до пояса. Он достиг суши первым или вторым — это вошло в его привычку. Жоффруа дю Буа и доблестный Пьер де Прео, соратники короля, а потом и все остальные, сделали то же самое. Они пришли к туркам, которые заполонили весь берег и напали на них. Храбрый король сам убивал их из своего арбалета, а его люди, дерзкие и бодрые, следовали за ним. Турки не осмелились приблизиться к нему и убегали при виде него. Он положил руку на свой стальной меч, преследовал их бегом и настолько их смутил, что у них не было даже времени защититься. Они не осмелились его ждать больше, ни его, ни его храбрых сотоварищей, которые били их как сумасшедшие. Они их били и гнали до тех пор, пока полностью не очистили берег от турок»^32[879].

Потом «самый храбрый в мире король» первый вошел в город, где воскресил надежды христиан:

«Он первым вошел в город, где он встретил три тысячи сарацинов, занятых тем, что воровали и выносили все, что можно было вынести. Ричард, самый храбрый в мире король, как только оказался на вершине стены, приказал развернуть свои знамена и повернуть их в сторону осажденных христиан так, чтобы они их увидели. Как только они их увидели, все сразу закричали: „Гроб Господень!” Они взяли свои оружие и вооружились без промедлений»^33[880].

Турки бежали из города. Но подвиги Ричарда на этом не заканчиваются. Амбруаз показывает его в тот же день и в последующие дни преследующим сарацинов, крошащим их ряды своим мечом, более страшным, чем Роланд в Ронсевальском ущелье:

«Король покинул город, чтобы преследовать их, после того как совершил столько подвигов. У него было только три коня, и никогда, даже в Ронсевальском ущелье, ни один человек, молодой или старый, не вел себя так, как он»^34[881].

Наконец сарацины, отчитанные Саладином, стали давать отпор. Три дня спустя их яростная атака поставит под угрозу жизнь другого доблестного рыцаря, графа Лестера, сброшенного с лошади. Ричард сразу же бросается ему на помощь. Как только турки замечают королевские знамена, они бросаются на Ричарда, но он, непобедимый, рубит их на куски. Он спасет еще одного рыцаря, которого турки пытались увести, и совершает, таким образом, несметное количество подвигов, больше чем кто бы то ни было, подчеркивает поэт-жонглер:

«Король посмотрел направо и увидел, как упал доблестный граф Лестер, который после хорошего сражения был сброшен с лошади. И король прибыл к нему на помощь. Вы бы видели, сколько турок бросилось на знамя, на котором был изображен лев! (...) Они взяли в плен Рауля де Молеона; но король пришпорил своего коня, пока не вырвал его из их рук. Храбрый король был зажат между турками и персами. Никогда ни один человек, сильный или слабый, не совершил столько подвигов за один день. Он бросился в самую гущу турок и порубил их до самых зубов»^35[882].

Амбруаз заканчивает рассказ этого великого дня упоминанием последнего подвига Ричарда, который, оказавшись один после нападения, абсолютно этим не обеспокоился и под потоками стрел проложил себе дорогу, размахивая мечом направо и налево, даже разрубил одного сарацина напополам одним ударом клинка, вызывая отныне неподдельный ужас у неверных:

«И свершилось это отважное нападение, подобное которому никогда не видели. Он бросился в толпу этих нечестивцев так глубоко, что они его накрыли, а его люди больше его не видели. Больше всего он хотел, чтобы они не бросились за ним и не разорвали строй; иначе все было бы кончено. Но король не волновался. Он махал вперед и назад и прокладывал себе дорогу везде, где оказывался его меч. Кого бы он ни задел, лошадь или человека, всему приходил конец. Здесь, если я не ошибаюсь, он ударил рукой и головой одетого в железо эмира и отправил его прямиком в ад. И когда турки увидели этот удар, они ему освободили так много места, что он, благодарение Богу, вернулся невредимым. Но ои, его конь и его попона были так густо усеяны стрелами, которые враги пускали ему вслед, что он был похож на ежа. Вот таким образом он вернулся с поля боя, который продолжался весь день, с самого утра до вечера, такой жестокий и яростный, что, если бы Бог не поддержал наших, они бы пропали»^36[883].

Такими неоспоримыми в этом случае, как в большинстве других, были военные качества и храбрость Ричарда, мы можем быть поражены настойчивостью некоторых хронистов, в частности Амбруаза, предпочитающего видеть в нем больше чем стратега, начальника или короля, командующего своей армией, воплощение рыцарских качеств, начиная с самой главной — с храбрости, доходящей до крайности, до безрассудства.