Архетип короля-рыцаря
Ричард Львиное Сердце, как и его брат Генрих, а может даже в большей степени", чем он, умел окружать себя рыцарями, проявляя, подобно анжуйским предкам, в отношении с ними воинскую солидарность. Он отождествлял себя прежде всего с рыцарством, делая из военных и рыцарских ценностей главные добродетели. Его поведение было настолько пронизано этими ценностями, что можно было подумать, будто он чувствует себя в большей степени рыцарем, чем королем. Можно выразиться еще точнее, он стремился внедрить рыцарскую идеологию, воплотить в делах эту мечту, согласно которой нет лучшего правителя, чем рыцарь, а хороший король может быть лишь из рыцарской среды. Он стремился сделать из рыцарства принцип правления. Иными словами, Ричард, из-за собственных пристрастий или соображений политики, отождествлял себя с рыцарством, полностью принял и превознес ценности, имитируя, возможно, романтических героев своего времени. Действуя таким образом, он создал новую модель правителя, архетип короля-рыцаря.
Это отождествление довольно ясно заметно во многих рассказах, касающихся смерти Ричарда. Вот один из них, достаточно поздний (через пятьдесят лет после событий), принадлежит перу Реймсского менестреля, создателя легенды о Блонделе, который нашел пленного короля Англии в Германии благодаря своему таланту трубадура. Описание автором короля Ричарда, сменившего на троне своего отца, в начале рассказа достаточно любопытно. Король здесь представлен прежде всего как рыцарь со всеми присущими этому сословию достоинствами, что вызывает всеобщее одобрение:
«Так скажут о короле Ричарде, который пришел на землю. И был он храбрым, щедрым, учтивым и поддерживал рыцарей; и пришли во Францию и Пуату турниры и сражения; и многие скажут хорошо о нем»49[644].
Король с первых строк отождествляется с рыцарством. Также не удивительно, что смерть Ричарда воспринимается автором как непоправимая потеря. Сам король, чувствуя, что дни его сочтены, беспокоится о будущем рыцарства: если он уйдет, то оно не сможет перенести потерю, и придет в упадок. Его золотой век прошел:
«Ах! Король Ричард, ты умираешь? Ах, смерть, как ты осмелилась напасть на короля Ричарда, самого лучшего рыцаря, самого учтивого и щедрого в мире. О! Рыцарство, ты придешь в упадок! Ах! Бедные дамы, бедные рыцари, что же с вами будет? Ах!»50[645]
Объясняется ли подобное видение относительно поздней датой этого произведения? Было ли оно результатом переосмысления фактов по истечении времени, в эпоху, когда рыцарство присвоило себе все добродетели, отождествив себя со знатью, готовой петь ему хвалу, и в некоем роде обратило себе на пользу образ короля Ричарда? Это возможно, но одной этой причины недостаточно. Ту же оценку можно найти и в поэме, написанной некоторое время спустя после смерти Ричарда под влиянием сильных эмоций окситанским трубадуром Гаусельмом Файдитом:
«I. Это довольно жестоко, что мне пришлось рассказать и изобразить в песне самое большое горе и самый большой траур, который у меня когда-либо был и который я отныне должен оплакивать... Так как тот, кто был преводителем и отцом, могущественный и храбрый Ричард, король англичан, умер. Увы! Боже! Как жаль и какая потеря! Какое жестокое слово, и как тяжело его слышать! Жестоко сердце того, кто может это вынести...
II. Умер король, и тысяча лет прошла, и никогда не будет человека похожего на него, такого же щедрого, могущественного, дерзкого, расточительного, и я думаю, что Александр, который победил Дария, не дал и не потратил столько, сколько он; и никогда ни Карл Великий, ни Артур не будут более ценными; так как, по правде говоря, он умел одних заставить себя бояться, а других — любить.
III. Я сильно удивляюсь, видя, что в век, полный лжи и воровства, мог остаться человек мудрый и учтивый, когда красивые слова и великие победы ни чему не служат, и зачем стараться, если мы увидели, на что способна Смерть, внезапно забирая лучшего в мире, всю честь, всю радость и добро; и видя, что ничего нельзя спасти, мы должны меньше бояться смерти!
IV. Увы, сеньор храбрый король, что отныне произойдет с оружием, с турнирами жесткими и тупыми, с богатыми дворами и красивыми дарами, ведь вас уже не будет, вас, который был начальником и хозяином? И что будут делать те, кто служил вам и ждет вознаграждения? И что будут делать те, кто сейчас должен себя убить, которых вы привели к власти и богатству?
V. Большое горе и жалкая жизнь, и вечный траур, вот какой будет их судьба. И сарацины, и турки, и пайены, и персы, которые будут бояться, чтобы не родился еще один человек от матери, так надменно заставят поверить в свою силу, что Святой гроб будет возвращен гораздо позже. Но так угодно Богу... Так как, если бы он не позволил и если бы вы, сеньор, остались в живых, вы бы заставили бежать их до Сирии.
VI. Отныне нет надежды, что короли и принцы, которые могли бы вернуть крест, когда-нибудь туда отправятся! Однако, те, кто будет на вашем месте, должны учитывать, как вы любите Ценность и Цену, и что сделают два ваших ценных брата, молодой король и учтивый граф Жоффруа... и тот, кто останется на вашем месте, должен получить от вас троих смелость, и твердое желание завершить храбрые завоевания, и любовь к военному делу.
VII. О! Боже! Вы всепрощающий, настоящий Бог, настоящий Человек, настоящая Жизнь, пощади! Прости его, он в этом очень нуждается; и не рассмаривай его грех, но вспомни, как он будет тебе служить!»51[646]
После выражения своих эмоций, автор подчеркивает в этой поэме «рыцарские» добродетели Ричарда: его храбрость, сравниваемая с храбростью античных героев, принадлежащих как истории, так и легенде, смешавшихся в эту эпоху, — Александр Великий, Карл Великий, Артур. Его щедрость, его великодушие, его учтивость. Теперь, когда он мертв, что станет с его рыцарями, с теми, кто доверился и служил ему? Что станет с рыцарством, с турнирами и армией? Что станет с христианством, героем которого он был? Кто отныне будет прославлять тех, кто требует славы и хвалы, как это делали Ричард и его братья, Генрих и Жоффруа? В последнем упоминании чувствуется прямой вызов (но без намеков) его еще неизвестному наследнику. Наконец, поэт завершает поэму обращением к Богу, чтобы Он простил грешного короля: он в этом нуждается! Пусть король небес рассматривает не его неоспоримый грех (мы к этому еще вернемся), а полезность его службы Божьему делу. Автор, вероятно, подразумевает здесь участие Ричарда в крестовом походе.
Здесь есть все. Ричард соединил в себе невежественные добродетели рыцарства, восхваляемые литературой XII века, и те качества, которые Церковь всегда воспитывала в королях и принцах и которые всего лишь столетие спустя она попытается привить рыцарству, в том числе с помощью литургических формул посвящения в рыцари, отмечая торжественность этого момента.
Оплакивая смерть короля Англии, мы оплакиваем не только преждевременный уход короля-рыцаря, героя христианства, но и воплощение рыцарских достоинств. Нам остается спросить себя, был ли в действительности Ричард в реальных своих поступках подобной идеальной моделью рыцарства? В чем он мог быть ею и в чем с ней расходился? Следует также задуматься о причинах, побудивших его поступать как рыцарь, следуя этой модели, но больше, наверное, о мотивах, которые побудили хронистов этот образ создать, расширить и приукрасить.