Нестандартная семья

Это выставление напоказ сопровождалось хорошей дозой провокации, примеры которой в достаточном количестве представлены на страницах этой книги. Впрочем, он, не колеблясь, участвовал сам в создании своей легенды, вводя туда беспокойные, двусмысленные и скандальные факты, добровольно смешивая мифологию и его историю, а также историю его семьи. История феи Мелюзины, рассказанная Геральдом Камбрийским, отражает это отношение. Она рассказывает о некой графине Анжуйской, очень красивой, но неизвестного происхождения; граф женился на ней по причине ее ослепляющей красоты. Супруги жили счастливо. Лишь одно обстоятельство беспокоило графа: его жена редко ходила в церковь и не проявляла никакой набожности. Она никогда не оставалась до освящения людей и всегда в спешке уходила после прочтения Евангелия. Эта странность вызвала некоторое подозрения у графа, который однажды приказал четырем своим рыцарям задержать ее, когда она будет выходить, как обычно, из церкви с четырьмя своими детьми. Но в момент, когда рыцари приблизились к ней, она сбросила свой плащ, оставила на месте двух детей, которые были по правую сторону от нее, взяла двух оставшихся и вылетела в окно на глазах у всех. Больше ее никто не видел. Как подчеркивает хронист, Ричард любил рассказывать эту историю и цитировал ее в качестве примера, чтобы отстоять для себя и своей семьи сверхъестественное происхождение, которое, говорил он бесстыдно, объяснило бы, почему отцы и сыновья не перестают вести борьбу друг с другом и поносят друг друга: «Так как все пришли от дьявола, говорил он, и вернутся к нему». Напомнив о других семейных пороках, в том числе о поведении его матери Алиеноры, которая, помимо приключений с его дядей в Антиохии, была сначала любовницей Жоффруа Плантагенета, а потом его сына Генриха, выйдя потом за него замуж, Геральд, в свою очередь, делает вывод, думая о Ричарде: «Как такие порочные корни могли пустить такой добродетельный росток?»^1[1068]

Скрытые похождения его отца Генриха II с Аэлис и его публичная связь с Розамундой Клиффорд добавили еще больше скабрезных фактов его семье, которая уже проявила себя в этом плане. Его предок по материнской линии, Гийом IX, как нам известно, часто провоцировал моралистов на скандал, открыто афишируя свои отношения с любовницей Мобержеоной, и даже осмелился изобразить ее голой на своем щите. Ничего нет удивительного в том, что, как подчеркивает хронист, такой род был наказан Господом различными бедами и что многие сыновья умерли, не оставив потомков.

Ричард был не единственный, кто объяснял внутренние конфликты, которые вносили раскол в семью, дурной наследственностью. Геральд приписывает его брату Жоффруа такое же мнение: по его словам, Жоффруа якобы открыто заявил об этом посланнику Генриха II, пытавшемуся помирить отца и сына:

«Разве ты не знаешь, что это наша природа, передаваемая по наследству и внушенная предками, что никто из нас не любит другого, но всегда брат идет против брата, сын против отца и, наоборот, со всех сил? Не пытайся лишить нас наследственного права, ни идти против природы»^2[1069].

Вера в небесное проклятие, насланное на Плантагенетов, уже укоренилась в семье, задолго до Ричарда. Генрих II распорядился изобразить на фреске, в своем дворце в Винчестере, восстание его сыновей в аллегорической форме, как он это сделал в мифической форме, и как будто он видел в этом исполнение предсказания. Во время этого бунта он часто рассказывал епископу Линкольнскому, что когда-то один отшельник упрекнул во внебрачной связи Гийома IX, предрекая, что никогда потомки этого незаконного союза не будут иметь плодородное продолжение рода. Он видел в восстании своих сыновей воплощение пророчества^3[1070].

Ричард не больше, чем его предки, культивировал в себе добродетель. Хронисты часто упрекали его в «распутстве» и «сладострастии». Так Рауль де Коггесхолл интерпретирует как кару Божью арест короля и его пребывание в плену в Германии:

«Это плачевное невезение, будьте в этом уверены, не произошло против воли Господа Всемогущего, даже если эта воля для нас непонятна. Возможно, это наказание за ошибки, допущенные королем в годы своего разгула, или кара за грехи, совершенные на той же почве, или ненавистная злоба людей, преследовавших короля во всем известной ситуации, что оставила их потомкам клеймо, которое ставится за такое преступление»^4[1071].

История, рассказанная выше и касающаяся семейных связей между Плантагенетами и потусторонними силами, не оторвана от контекста. Гийом де Нефбург рассказывает, например, по поводу второго покаяния короля в 1195 году, что дьявол был сильно разочарован этим «раскаянием» Ричарда. Один демон открылся одному набожному человеку и рассказал ему, как он мог раньше руководить королем своим влиянием на него и некоторых других принцев этого мира. Это он сопровождал двух королей в крестовый поход и посеял между ними раздор, чтобы провалить экспедицию. Это он помог задержать Ричарда в Германии. Он, наконец, подтолкнул его к алчности с момента его возвращения, часто находясь рядом с ложем короля в качестве слуги семьи, неусыпно следя за его богатствами в Шиноне. Однако он вынужден был отдалиться от суверена, когда тот, покаявшись, решил, что его ложе должно быть отныне целомудренным, и из своей казны достал большие подаяния, чтобы раздать их беднякам^5[1072]. Этот рассказ одновременно обвиняет Ричарда в сговоре с дьяволом и виновности не только в развратных действиях и нецеломудренности, о чем мы говорили в предыдущей главе, но и в жадности. Другая история, пересказанная Рожером де Ховденом, подчеркивает три основные ошибки, в которых упрекали Ричарда: гордыня, алчность и сладострастие, и одновременно изобличает манеру, рыцарскую и юмористическую, с которой король мог с помощью остроумной шутки обернуть в свою пользу неприятное дело. Она, в свою очередь, свидетельствует о некотором антиклерикализме, о проявлениях которого мы уже упоминали. Это отношение должно было нравиться рыцарям, его сотоварищам. Сцена происходит в 1198 году и связана со встречей (гипотетической) Ричарда и Фулька де Нейи, проповедника крестового похода. Фульк упрекнул короля в его недостойном поведении и закончил свою речь одной притчей, завершающейся предостережением и призывом к покаянию:

«„Я приказываю тебе, во имя Господа всемогущего, выдать замуж этих трех плохих дочерей, которые у тебя есть, чтобы с тобой не случилась большая беда"; (...) король ему ответил: „Лжец, ты соврал, у меня нет дочерей". На что Фульк ответил: „Я не вру, у тебя, как я уже сказал, есть три очень плохих дочери: первая зовется Гордыня, вторая — Алчность, третья — Сладострастие". Тогда король позвал к себе всех баронов и графов, которые были таь(, и сказал им: „Послушайте доводы этого лицемера: он сказал, что у меня есть три плохих дочери, Гордыня, Алчность и Сладострастие, и приказал мне их выдать замуж. Я отдаю свою дочь Гордыню горделивым тамплиерам. Алчность — монахам ордена Сито, а Сладострастие — прелатам церквей”»^6[1073].

Тамплиеры еще не имели к этому времени ненавистную репутацию извращенцев, еретиков, жадных и сладострастных гомосексуалистов, которую им присвоят столетие спустя. Их упрекали лишь в «комплексе превосходства» и гипертрофированном чувстве собственного достоинства. Обвинение в алчности представителей ордена Сито может поразить, так как этот орден зародился из-за желания покончить с показным богатством Церкви, в частности Клюни. Но его успех, укрепленный незадолго до этого престижем Св. Бернарда, что направило поток даров в орден, и экономное ведение хозяйства увеличивало его богатство еще и за счет того, что его расходы были минимальными, так как все обязанности выполнялись самими монахами. Что же касается обвинения в развратных действиях, которое Ричард выносит прелатам, то оно не удивительно в эту эпоху, ведь в понятие «сладострастие» входят и гомосексуальные отношения. Достаточно вспомнить, например, что епископ Или, Гийом Лоншан, одно из доверенных лиц Ричарда, которому поручили управление Англией во время отсутствия короля, был всем известен своим «отвращением к женщинам» и своими гомосексуальными связями. Рожер де Ховден говорит о нем, что он никогда не заботился о том, чтобы действовать во имя блага, а «практиковал зло в своей постели, где он спал со своими слугами нечистого или со своими любимчиками». Преследуемый толпой, он попытался скрыться, переодевшись в женщину, променяв сутану духовника на платье куртизанки. Хронист удивляется этому и насмехается над этим прелатом-рыцарем, который до этого открыто демонстрировал свой страх по отношению к прекрасному полу: «Чтобы он, по обыкновению носивший доспехи рыцаря, стал таким женственным и предпочел переодеться в женщину, — вот что удивительно», — пишет он^7[1074]. Эти непочтительные клерки-поэты насмехались над таким поведением, довольно частым у прелатов той эпохи, как об этом свидетельствует сатирическая песня, написанная в середине XII века, в которой автор выводит на сцену похотливого епископа, требующего сексуальных услуг от «бакалавра», будущего рыцаря, которого он будет посвящать на следующий день «ценой его достоинства»^8[1075]. Какой бы справедливой она ни была, оскорбительная реплика Ричарда не умаляет его пороков, в которых его упрекали.

Вероятно, король Англии не проявлял недовольства этой скандальной репутацией. Это подчеркивает Прествич: на примере многих великих полководцев он знал ценность легенд как инструмента поражения солдат и запугивания противников. Он, вероятно, был доволен, когда узнал, что, объявляя о его досрочном освобождении, Филипп Август сказал своему союзнику Жану Безземельному: «Дьявол вырвался на волю»^9[1076]. Также он не стеснялся подчеркивать свою принадлежность к анжуйской династии, находящейся в сговоре с дьяволом, феями и чародеями.