Суждения и оценка Ричарда

Хронисты в своем большинстве дают Ричарду, в том числе и в рассказе о его смерти, противоположные оценки, которые несут печать их личного происхождения. В действительности они передают ценности и интересы тех социальных групп, к которым принадлежат сами. Большая часть этих авторов была английскими священнослужителями, и поэтому не стоит удивляться тому, что они то хвалят, то обвиняют принцев и королей, в зависимости от их поведения, более или менее соответствующему установленным нормам морали, а также (а может, и большей степени) от того, насколько они отвечают интересам клира королевства, то есть их собственным интересам.

Ярким примером здесь является Гийом де Нёфбург, сравнивающий правление Генриха II и его сына Ричарда, одновременно упрекая и различая их тенденции и поведение. Говоря о Генрихе II, хронист сначала отмечает его супружескую неверность (о Ричарде он такого не говорит), его неумную жажду к «наслаждениям Венеры», «постыдные» обстоятельства его свадьбы с Алиенорой, которую также обвиняет в дурном поведении еще в ее бытность королевой Франции. Он также упрекает короля в чрезмерной благосклонности к евреям и возлагает на него ответственность за смерть епископа Томаса Бекета, в чем Генрих покаялся, но не так, как подобает королю. Его поведение повлекло за собой божье наказание, которое проявилось в восстании его сыновей.

Однако этот образ не такой уж негативный, поскольку, как утверждает хронист, Генрих любил справедливость и вставал на защиту бедных и слабых, отменив, например, жестокий закон, который приравнивал потерпевших кораблекрушение к добыче. Он любил мир и всегда пытался разрешить конфликт полюбовно, прежде чем развязать войну, которая была для него крайней мерой. Наконец — и это является спорным утверждением — до введения Саладиновой десятины он никогда не обременял народ налогами и не осмелился взимать поборы с духовенства. Он был (и в этом Генрих приближался к тому образу, который Церковь считала идеальным для королей, а позже для рыцарей) гарантом общественного порядка, защитником благ и свобод Церкви, покровителем сирот, вдов и бедняков; щедрый на милостыню, он чтил священнослужителей. Его поведение, конечно, многим не нравилось, но по сравнению со своим сыном Ричардом он был хорошим правителем. Хронист настаивает на этой оценке. Видя страдания, которые испытывала его страна, он утверждает, что «этот человек был почти всю свою жизнь государем особым и благодетельным». Различие между правлением отца и сына стало очевидным, как и в библейские времена, когда Ровоам превзошел в несправедливости и притеснениях своего отца Соломона^1[596].

Рауль де Коггесхолл, рассказывая о смерти Ричарда, видит в ней прежде всего Божью кару, но также Божью милость, так как Бог положив конец его дурным поступкам, помешал ему прибавить к прошлым преступлениям еще большие. На самом деле, король в пылу воинской ярости в равной степени угрожал как мятежникам, так и тем, кто ему подчинялся. Хронист также намекает на его неуемную жажду войны в целом, а также на его пренебрежение предписаниями священников о Божьем перемирии, которое запрещало использование оружия во время религиозных праздников, особенно в пост, а именно в это время Ричард осаждал Шалю. Автор отмечает, что король умер бесславно, в месте, которое ничем не примечательно, и не в сражении, как бы это подобало столь воинственному королю^2[597].

Большая часть церковных хронистов еще больший упор делает на то, что Ричард угнетал установленными поборами Церковь и народ; они забывают упомянуть о том, что ему было необходимо, с одной стороны, собрать средства на крестовый поход, а с другой стороны, получить освобождение, заплатив огромный и возмутительный выкуп, в то время как Церкви подобало его защищать как участника крестового похода. В конце концов, если на время забыть моральную оценку его «частной жизни», основанную на его сексуальном поведении и в некоторой степени на его бунте против отца^3[598], именно из-за финансовой политики, ставшей тягостной по этим двум причинам, священники неблагоприятно оценивают правление Ричарда Львиное Сердце.

Некоторые хронисты просто ставят его в один ряд с его предшественниками, осуждаемыми за те же преступления. Примером здесь может служить Геральд Камбрийский, который в «Об образовании государя» рассказывает о предсказании одного отшельника по имени Годрик, умершего в 1170 г. В одном видении святой человек увидел короля Генриха II и его четырех сыновей, павших ниц перед алтарем; но вот он с ужасом замечает, что они без стыда влезли на алтарь, потом на распятие, сели на него и посмели даже его испачкать. Затем он видит Генриха и его двух сыновей, Ричарда и Жана, дерущихся у подножия алтаря. Отшельник сам расшифровывает свое видение: оно предвещало падение короля и двух его сыновей, ставших, в свою очередь, королями, из-за божественного возмездия за притеснения церкви^4[599].

Геральд возвращается к теме смерти Ричарда. Он ее сравнивает со смертью короля Вильгельма Рыжего на столетие раньше, убитого «случайной» стрелой, направленной, если так можно выразиться, рукой Господа. Ричард тоже встретил мстящую руку Бога в форме арбалетной стрелы, оружия, которым он сам чрезмерно злоупотреблял, напоминает хронист. Однако истинная причина заключается, конечно, не том, что он часто использовал это оружие, а в том, что он грабил Церковь. Геральд выражает ее в стихотворных строках:

Христос, тот, кто сделал своей добычей твою чашу, сам стал добычей под Шалю,

Ты победил одним ударом того, кто похитил деньги Креста^5[600]. Хронист намекает на возмездие за чрезмерно жесткую финансовую политику короля Англии по отношению к Церкви, проводимую под предлогом крестового похода. Матвей Парижский также довольно грубо интерпретирует смерть короля и приводит по этому поводу много эпитафий. Как и Рауль де Коггесхолл, он особенно настаивает на прегрешениях Ричарда, и Господь в некоторой степени этой смертью не позволил совершить ему другие. Он также не забывает о хищениях Церкви:

«Эта эпитафия была написана о его смерти и его похоронах: „Земля Пуату и земля Шалю накрыли внутренности герцога. Он пожелал, чтобы его тело было спрятано под мрамором в Фонтевро. Нейстрия, именно тебе принадлежит непобедимое сердце короля: ведь эта знаменательная смерть не может принадлежать только одному месту”. Другой поэт сочинил элегантные стихи по случаю той мрачной и невосполнимой утраты: „Король Ричард, опора королевства, пал в Шалю: для одних он был ужасным, для других — добрым; для одних он был агнцем, для других — леопардом. Шалю означает погасший свет. Это название не было понято в прошедшие века: то, что оно предвещало, было неизвестным и закрытым для глаз непосвященных. Но когда свет угас, секрет был явлен свету, чтобы восполнить потухший свет". Еще одно сатирическое двустишие на этот счет: „О Христос, тот, кто сделал добычей твои чаши, стал добычей смерти в Шалю. Ты изгнал с этого света с помощью бронзы того, кто воровал бронзу твоего Креста”»^6[601].

Основываясь на подобной критике историки иногда обвиняли Ричарда в практике такого тяжелого финансового гнета, что он разрушил его империю. Это обвинение сильно преувеличено, как это уже показал Дж. Джилингем. На самом деле в 1199 году английские налогоплательщики вовсе не были «обескровлены». Налогообложение Ричарда было не более угнетающим, чем фискальная система Филиппа Августа в то время. Король Франции, вероятно, располагал более существенными ресурсами, чем его английский соперник^7[602]. Критике хронистов в этом вопросе не следует придавать большое значение, учитывая их предвзятость, связанную с их «классовой» или, точнее, сословной принадлежностью. В чем они упрекают короля в первую очередь, так это в том, что он не сохранил в целости все привилегии духовенства. По этой причине, говорят они, Бог наказал его как «плохого короля».

Однако все единодушны в оценке его воинственного поведения, осуждают ли они его или хвалят в том случае, когда он выступал против врагов Церкви и христианства во время крестового похода. Для них Ричард прежде всего был храбрым воителем, непобедимым солдатом с «львиным сердцем».