а) Формирование ранней государственности у племенной группы когурё на севере полуострова (I–III вв.)

Традиционные предания, использовавшиеся позже как обоснование власти и привилегий элиты государственного периода, приписывали основание Когурё герою Чумону (это означает «хороший лучник»). Согласно легенде, Чумон, выходец из северного племени пуё (район реки Сунгари), был сыном Небесного божества и «дочери бога реки». Последняя, видимо, играла роль локальной богини плодородия. Представление об основателе государства как сыне мужского небесного божества и женского божества земли/воды сближает эту легенду с уже упомянутым выше чосонским мифом о Тангуне. Далее, повествует легенда, зависть менее одаренных братьев вынудила обладавшего рядом сверхъестественных свойств Чумона бежать на юг, в долину р. Ялуцзян (Амноккан). Там, заключив брачные связи с одними местными вождями и подчинив других, он и основал государство Когурё в 37 г. до н. э.

Судя по определенному влиянию пуёской ритуальной бронзовой культуры на церемониальную бронзу средней долины Амноккана, переселенцы с севера действительно могли сыграть какую-то роль в этногенезе когурё. Однако, в целом, как археологические источники, так и китайские письменные материалы показывают, что культура долин среднего течения Амноккана развивалась в раннем железном веке достаточно независимо. Если и можно говорить о влиянии соседей на этот процесс, то прежде всего — о влиянии Чосона и северокитайской культуры железа. Уже к концу II в. до н. э. обитатели долин среднего течения Амноккана вырабатывают свой, оригинальный стиль захоронений — насыпные каменные могилы (чоксокчхон). К этому же времени относятся контакты сложных вождеств этого региона — так называемых на (это буквально означает «земля», «страна») — с ханьцами. По-видимому, именно тогда особая племенная группа курё (позже более известная как когурё) выделилась из общей массы протокорейских племен как политическая и этнокультурная общность.

После крушения Чосона курё/когурё оказались под административным контролем китайской администрации, но ненадолго. Уже в середине I в. до н. э. концентрация племенных сил возвращает им независимость. В процессе борьбы с китайской оккупацией из общей массы вождеств-на выделился лидер — вождество Соно (район совр. города Хуаньжэнь близ границы КНР с КНДР). Оно сумело сплотить когурё в конфедерацию, подобную древнечосонской. Вскоре, однако, гегемония в конфедерации перешла к более сильному вождеству Керубу, сумевшему более эффективно использовать элементы материальной культуры и социальной организации Китая. Какая-то часть вождей Керубу считала себя потомками пуёсцев. Отсюда и предания о походе божественного пуёсца Чумона на юг, которыми потомки этих вождей, ранние государи Когурё, обосновывали своё право на власть. Керубу сумело — как силой, так и искусной дипломатией брачных альянсов — подчинить себе большую часть когурёских на долины Амноккана к 30–20 гг. I в. до н. э. В этом смысле приведенную в мифе о Чумоне дату основания Когурё (37 г. до н. э.) можно считать в известной мере отражением исторической реальности. Конечно, политическое образование, сколоченное тогда вождями Керубу, было скорее протогосударством, чем государством в историографическом смысле слова.

Очень скоро, однако, правители молодой когурёской политии значительно укрепили свою власть, монополизировав все контакты с китайцами и сделав себя единственными распределителями предметов престижа из Китая. Уже к 30-м гг. I в. китайцы признают когурёского правителя ваном — самостоятельным государем. На протяжении всего I в. Когурё военным путем подчинят целый ряд племен северной Кореи и южной Маньчжурии (чона, кэма, хэнин), что предоставляет новые ресурсы в распоряжение правящей верхушки. В ходе военных мобилизаций складывается определенная властная структура. В целом, период непосредственного правления государя Тхэджо-вана (53-121 гг., по традиционной хронологии, после чего «делами государства» стал заведовать его младший брат) можно рассматривать как время становления у когурё ранней государственности.

Основной «несущей конструкцией» раннегосударственной структуры, сформировавшейся при Тхэджо, были местные политии — пу. Они сохранили многие черты прежде независимых когурёских вождеств — на. Каждое пу — всего их было пять — обладало своей иерархией знатных кланов (в основном унаследованной от прежних на) и контролировало определенную территорию. Оно облагало подвластное население (обычно около 30–40 тыс. чел.) податями и повинностями в свою пользу и выставляло дружины знати и ополчение общинников в случае войны. Центральное пу — Керубу — в целом имело ту же структуру, что и четыре провинциальных пу. Оно выделялось, однако, монополиями на контакты с Китаем, перераспределение китайских товаров и устройство общекогурёских священных праздников в честь мифического предка Керубу Чумона (признанного общекогурёским божеством). Если в каждом пу важные дела решал совет из 3–4 аристократов (потомков правителей вождеств-на), то дела государства в целом решались на совете кочхуга и тэга — представителей полуавтономных пу. Кочхуга и тэга, наследовавшие харизму традиционных племенных вождей когурё, осуществляли свою власть в каждом пу — и в государстве в целом — с помощью лично преданных им вассалов. Последние именовались «лучшими людьми» (сонин) или «посланниками» (саджа). Знать сильнейших пу — обладатели рангов тэро или пхэджа — назначалась «помощниками государя» и полководцами. Постольку, поскольку завоевания на периферии совершались силами дружин и ополчений пу (другой армии у Когурё в I–II вв. еще не было) то и контроль над данниками-инородцами оставался в руках сильнейших пу (в основном Керубу). Чтобы подчеркнуть и усилить единство всех пу Когурё, Керубу организовывало в 10 месяце общегосударственный праздник урожая тонмэн («клятвенное единение Востока»). На него в центр страны, крепость Куннэсон (у слияния р. Амноккан с ее притоком, р. Тунгоу), сходились представители всех местных общин. Совместные ритуалы в честь общих божеств (Бога Неба, Богини плодородия и их сына Чумона), равно как и общие песни и пляски, создавали и укрепляли представление об общекогурёском единстве, ритуальном и одновременно политическом. Так старая традиция общинных осенних праздников урожая была «присвоена» ранним государством и наделена новым религиозно-идеологическим значением.

Рис. 28. Типичный когурёский сосуд. Найден при раскопках жилищ когурёского времени в деревне Сонсинни (уезд Тэдон, пров. Юж. Пхёнан). Расширяющееся кверху короткое горлышко, плоское донышко и две ручки с дырочками — важные приметы когурёской керамики. Черный цвет роднит этот тип керамики с ханьской пришедшей к когурёсцам через посредство Лолана.

II–III вв. привнесли в жизнь Когурё большие перемены. Распространение больших ханьских железных плугов увеличило производительность труда в земледелии, что создало предпосылки для расслоения в общинной среде. Начался постепенный раздел общинных земель между отдельными семьями. Появились как богатые крестьяне, так и безземельные и батраки, легко попадавшие в полную зависимость от знати. В то же время расслоение в общинной среде подрывало позиции более слабых пу, не имевших возможности выставлять сильные дружины и зависевших от общинного ополчения. Одновременно с этим за счет более слабых пу усиливаются сильнейшие центральные пу — Керубу и Ённобу (последнее поставляло жен ванам из Керубу). Этому помогло и заимствование у Хань тяжелого кавалеристского вооружения (включавшего латы для всадника и лошади), дававшего дружинам Керубу отсутствовавшее у них ранее решающее преимущество в военной силе. Постепенно уходил в прошлое важнейший элемент племенной системы — общинное землевладение. В Когурё создавались основы для формирования централизованной государственности.

Важнейшим элементом нового политического устройства, оформившимся уже к середине III в., была единая общегосударственная ранговая система, объединившая влиятельных выходцев из различных пу в более или менее унифицированное правящее сословие. Высшую прослойку этого сословия, вобравшую в себя традиционную знать различных пу, составляли носители рангов с элементом хён. Хён буквально переводится как «старший брат». Это название указывает на аналогии с архаической кланово-племенной системой. Средний и низший слои господствующего сословия составляли носители рангов с элементом саджа («посланник»). Они происходили, по-видимому, из кланов, связанных отношениями вассалитета с аристократией пу. Таким образом, разнородная аристократия пу оформилась, наконец, в одну сословную группу, формализовав и увековечив свое привилегированное положение. Единение всех пу вокруг центра подчеркивалось и переименованием их по сторонам света (Керубу объявили «центральным» пу). Роль представителя интересов аристократии всех 5 пу как целого (а также ключевого помощника государя в административных делах) стал выполнять «государственный министр» (куксан; должность учреждена в 166 г.). Унификация в рядах правящего класса позволила государству создать также начальные элементы административной системы на местах. «Коренные» земли когурё были поделены на «долины» — кок, управлявшиеся присылавшимися из центра «управителями» — чэ. Границы этих новых административных единиц зачастую совпадали с границами традиционных вождеств. Военачальники (и по совместительству — администраторы) из центра посылались также в стратегически важные крепости. Существование вышеописанных зачатков централизованной системы управления позволило государству со 194 г. выдавать малоимущим общинникам ссуды в случае плохого урожая. Тем самым смягчались последствия усилившейся стратификации в крестьянской среде.

Определенное усиление элементов централизации толкало окрепшее Когурё на активную внешнюю политику. Войны и завоевания приносили аристократии добычу, в том числе в виде высоко ценимых китайских изделий, рабов и данников. Первая половина II в. ознаменовалась целым рядом успешных грабительских рейдов когурёсцев против Лолана, значительно ослабивших китайскую колонию. В то же время на рубеже II–III вв. этнические ханьцы из северокитайских областей массами мигрировали в Когурё, спасаясь от смут, наступивших в связи с развалом империи Хань. Это обогатило Когурё ценными людскими ресурсами. Наследник Хань, северокитайское государство Вэй, подчинило себе (не без помощи когурёсцев) Лолан, но потом совершило крупномасштабный поход против Когурё, желая устранить эту помеху китайской экспансии на северо-восток. В результате этой экспедиции столица Когурё была разрушена, страна потерпела громадный урон (244 г.). Это, однако, не остановило когурёсцев в их попытках избавиться от китайского присутствия на Ляодуне, успешно завершившихся в 313 г. разгромом Лолана и окончательной ликвидацией остатков китайского колониального владычества на землях протокорейских племен. В то же время значительное число китайцев Лолана продолжило жить на Ляодуне, став подданными Когурё и внеся позже громадный вклад в развитие ремесел, искусств и государственной системы.

После этого триумфа Когурё потерпело, однако, целую серию внешнеполитических неудач. В 342 г. его столица была сравнена с землей и опустошена карательной экспедицией сяньбийцев-мужунов — кочевников, основавших в Северном Китае династию Ранняя Янь. В 371 г. государь Когурё погиб в бою с войсками южнокорейского государства Пэкче. Выходом из внешнеполитического кризиса, в котором оказалось Когурё к концу III в., могло быть только дальнейшее укрепление государственной централизации, создание административных институтов по образцу китайских. Именно эти цели и преследовала политика государя Сосурима (371–384), восстановившего после всех поражений могущество Когурё.

Важным источником материальных и людских ресурсов для Когурё было попавшее в конце I в. в данническую зависимость от него протокорейское племя окчо, заселявшее Хамхынскую равнину на побережье Восточного (Японского) моря. По языку, обычаям и культуре окчо мало отличались от когурё, но шансов развить свою собственную раннюю государственность у них уже не было. Вожди окно были вынуждены отдавать большую часть прибавочного продукта в виде дани когурёсцам и тем самым лишались возможности сконцентрировать в своих руках ресурсы, необходимые для оформления более сложных политических структур. Политическая организация окчо остановилась на уровне небольших вождеств, которые китайцы сравнивали по величине с низшей административной единицей тогдашнего Китая — округом (сюань). Главы этих политий, вожди-косу, сами предпочитали именовать себя «старейшинами», тем самым подчеркивая традиционно-патриархальный характер своего статуса. В их обязанность входило собирать дань рыбой, солью, рабами и полотном и отправлять ее в Когурё. Интересным патриархальным обычаем окчо, зафиксированным у корейцев — особенно среди бедноты — и в более поздние времена, была особая форма брака, когда будущую невесту с ранних лет брали на воспитание в дом родителей жениха, а затем «выкупали» и выдавали замуж по достижении брачного возраста. Кроме этого, согласно китайской Истории Трех Государств (Саньго чжи, составлена в конце III в.), у окчо также были распространены «семейные» погребения, означавшие, что кости всех членов семьи перезахоранивали после их смерти в один деревянный «семейный» гроб. Этот обычай хорошо отражал традиционные кланово-племенные представления о семье как «коллективном 'я'», нерушимом едином целом.

Другим данником Когурё из числа протокорейских племен северо-восточных районов полуострова были тонъе (восточные е), покоренные когурёсцами к концу II в. Они обитали южнее окчо по морскому побережью, в районе современного города Вонсана (КНДР). Обладая значительным населением (около 20 тыс. дворов), тонъе сумели развить некоторые зародышевые элементы раннегосударственной организации. Так, вождь одной из политий тонъе получил от лоланцев титул вана и обладал аппаратом «помощников» — личных вассалов. Однако, как и в случае с окчо, данническая зависимость от Когурё лишала тонъе материальных ресурсов, необходимых для окончательного отделения элиты от масс и создания раннегосударственной структуры. Границы между политиями тонъе считались священными, их нарушители наказывались штрафом рабами и домашним скотом. Это говорит как о существовании у тонъе патриархального рабства, так и о слабости элементов общеплеменной организации (хотя у тонъе уже были общеплеменные праздники урожая, связанные с культом Небесного Божества). Воровства у тонъе, как отмечали китайские документы, почти не было, что возможно лишь при господстве общинной собственности и общинно-племенного уклада. Деревенские общины тонъе были экзогамными, т. е. избегали внутриобщинных брачных контактов. Дань, поставлявшаяся когурёсцам, включала шкуры морских животных, луки из березового дерева и низкорослых лошадей местной породы.

Соседом и соперником Когурё было раннее государство протокорейского племени пуё, располагавшееся в долине р. Сунгари (Северная Маньчжурия). Как уже говорилось, мифический основатель Когурё, Чумон, считался выходцем из Пуё, но это не мешало Когурё и Пуё ожесточенно соперничать друг с другом за контроль над маньчжурскими землями. Как и в Когурё, верховный вождь Пуё с середины I в. титуловал себя ваном, подчеркивая существование у пуё государственности. Но власть вана сильно ограничивалась советом племенных вождей — ка. Они имели даже право в случае природных бедствий призвать вана к ответу и предложить ему или отречься от престола, или покончить жизнь самоубийством. Представления о «священном царе» — о связи власти в социуме с гармонией в космосе и об ответственности правителя за природные бедствия — существовали в большинстве раннеклассовых обществ. В Пуё эти представления использовались аристократией для контроля над властью правителя. В спорных случаях арбитром в вопросе о престолонаследии также выступал совет знати. Основой могущества знати был контроль над традиционными племенными территориями и наличие множества лично зависимых (хахо), сидевших на господской земле или прислуживавших господину. В то же время Пуё имело уже зачатки территориальной администрации и центрального управленческого аппарата. До какой-то степени было кодифицировано и обычное право племенной эпохи. Убийцы, ревнивые жены и прелюбодейки карались смертью, воры наказывались тяжелыми штрафами, в столице существовали тюрьмы. Символом общегосударственного единства был, как и в Когурё, праздник урожая, справлявшийся в декабре. Принеся жертвы верховному божеству — Небу, — собравшиеся в столице представители местной знати решали судебные дела и объявляли амнистии. Название этого праздника — «Встреча [духов] с барабанами» (ёнго) дает представление и о его ритуальной стороне — песнях и плясках под аккомпанемент музыкальных инструментов. Из других обычаев Пуё интересен известный по Ветхому Завету левират — право младшего брата на жену старшего в случае смерти последнего.

Политически, государи Пуё старались наладить выгодные для них торгово-дипломатические отношения с Хань, формально признавая себя «внешними вассалами» Ханьской империи. Когда после краха Хань Лoлан обрел в начале III в. политическую автономию, Пуё вошло с ним в тесные союзнические отношения. Когда северокитайское государство Вэй напало в 244 г. на Когурё, пуёсцы выступили на стороне китайцев, снабжая последних продовольствием. Стремление правителей Пуё к тесным отношениям с Китаем вполне объяснимо. Именно перераспределение престижных китайских товаров в среде аристократии было для властей Пуё важнейшим источником авторитета. Однако после разрушительного набега сяньбийцев в 346 г. Пуё было вынуждено все более опираться на усилившегося к тому времени южного соседа — Когурё. К концу IV в. к Когурё отошла значительная часть южных территорий Пуё. Вскоре клан пуёского правителя мигрировал в Когурё, и Пуё прекратило своё существование в результате непрестанных сяньбийских набегов. В конечном счете, именно постоянные вторжения северных кочевых соседей лишили пуёсцев возможности подобное Когурё централизованное государство.