Сражение за Москву (22–24 августа 1612 г.)

Первый день

На рассвете 22 августа гетман переправился через Москва-реку у Новодевичьего монастыря и атаковал ополчение. Ходкевич рассчитывал пробиться через Арбатские и Чертольские (позже Кропоткинские, в районе улиц Пречистенка и Остоженка) ворота в Кремль, разгромив по ходу движения заслоны ополчения.

Конница Пожарского контратаковала литовцев. Некоторое время встречный бой конных отрядов шел с переменным успехом. Но вскоре подошла наемная пехота Ходкевича, и земская конница отступила к Чертольским воротам. Далее бой переместился в так называемой Земляной город, где шел на узких улицах среди сгоревших домов. Поэтому Пожарский приказал спешить конницу. Особенно жаркий характер битва приняла на левом фланге ополчения, на берегу Москва-реки, возле Алексеевской башни, где литовцы явно одерживали верх.

Битва шла уже седьмой час. Между тем войско Трубецкого на другом берегу реки оставалось в бездействии. Казаки спокойно наблюдали за боем и кричали: «Богаты дворяне пришли из Ярославля, отстоятся и одни от гетмана». Трубецкой не хотел отпускать и те пять сотен дворян, что накануне прислал ему Пожарский. Однако, увидев успех противника в районе Алексеевской башни, они сами бросились на помощь. Переправившись на конях вплавь через реку, они атаковали литовцев. Вслед за дворянами устремились казацкие сотни атаманов Филата Межакова, Афанасия Коломны, Дружины Романова и Марка Козлова. Они сказали Трубецкому: «От вашей ссоры Московскому государству и ратным людям пагуба становится!» и повели своих людей в бой на противоположный берег.

После Полудня гетман ввел в бой почти все свои силы. Но ополчение Пожарского заняло оборону по периметру полуразрушенных укреплений Белого города, от Арбатских ворот до берега Москва-реки, и упорно сопротивлялось.

Тем временем поляки и литвины предприняли сильную вылазку из Алексеевских и Чертольских ворот Кремля в тыл ополченцам. Пожарский немедленно бросил против них свежий полк стрельцов из резерва, находившегося у Никитских ворот. Осажденные понесли довольно серьезные потери и отступили назад в Кремль.

Не добившись желаемого результата, Ходкевич к вечеру отвел свои потрепанные войска обратно за реку, но уже в другое место, в район Воробьевых гор. Туда же с Поклонной горы перешел весь обоз.

Ночь и второй день

Однако хитрый гетман задумал перебросить ночью в Кремль отряд из 600 всадников. Их повел стольник Григорий Орлов, сумевший пробраться к литовцам из Кремля. Литвины проскакали рысью мимо казаков Трубецкого, спавших мертвым сном, и достигли своей цели без потерь.

Утром часть гарнизона вместе с прибывшим подкреплением сделала удачную вылазку, захватив плацдарм на правом берегу Москва-реки возле Георгиевского спуска (по названию находившейся здесь церкви святого Георгия Победоносца).

Днем 23 августа отряды Ходкевича переправились в районе Воробьевых гор через Москва-реку в Замоскворечье, где заняли Донской монастырь. Гетман решил прорываться оттуда в Кремль через позиции Трубецкого, надеясь на неустойчивость казаков и разногласия между Трубецким и Пожарским. Кроме того, выгоревшее от пожаров Замоскворечье было плохо укреплено.

Третий день

Пожарский не решился перебросить все свои войска через реку на помощь Трубецкому, ибо в этом случае литвины легко бы захватили юго-западную часть Земляного и Белого города и дошли бы до Кремля. Он передвинул лишь полки воевод Лопаты-Пожарского и Туренина, которые до того момента занимали позиции в северной части города от Петровских до Никитских ворот Земляного города. Полк Туренина стал в районе Алексеевской башни, закрыв так называемый Крымский брод. Полк Лопаты-Пожарского, усиленный до двух тысяч человек, переправился в Замоскворечье и занял оборону по правому флангу.

На рассвете 24 августа Ходкевич повел свои части от Донского монастыря в Замоскворечье, где и развернулось сражение сразу по трем направлениям: против отрядов Лопаты-Пожарского, Трубецкого и в районе Клементовского острога.

Об уличных боях в Замоскворечье польский шляхтич Маскевич позже писал:

«Мы кинемся на них с копьями, а они тотчас загородят улицу столами, лавками, дровами; мы отступим, чтобы выманить их из-за ограды, они преследуют нас, неся в руках столы и лавки. И лишь только заметят, что мы намереваемся обратиться к бою, немедленно заваливают улицу и под защитой своих загородок стреляют по нас из ружей, а другие, будучи в готовности, с кровель и заборов, из окон бьют по нас из самопалов, кидают камня ми, дреколье … Жестоко поражали нас из пушек со всех сторон, ибо, по тесноте улиц, мы разделялись на 4 или 6 отрядов — каждому из нас было жарко».

Цитируется по книге Дюпюи, с. 576

Все же, после пятичасового боя воины Лопаты-Пожарского стали отступать к реке. Казаки Трубецкого не выдержали удара в районе Серпуховских ворот и обратились в бегство. Литовцы прорвались к берегу Москва-реки напротив собора Василия Блаженного. Надо отметить, что Ходкевич не сумел воспользоваться этим успехом, так как пытался провести свой обоз с продовольствием в Кремль. Однако сотни повозок (некоторые авторы называют 400 подвод) создали пробки в тесных кривых улицах Замоскворечья, к тому же заваленных трупами и обломками. Конвой подвергался обстрелу с разных сторон и продвигался вперед крайне медленно.

Наиболее жестокий бой шел днем за Клементовский острожек, расположенный в глубине Замоскворечья (ныне район Пятницкой улицы). Ударом с двух направлений (с плацдарма у Георгиевского спуска и со стороны Замоскворечья) поляки и литвины взяли его.

Резерв казаков Трубецкого (около 500 человек) находился, как уже сказано выше, неподалеку, в таборе у Яузских ворот. Но в этот ответственный момент эти пять сотен отказались сражаться, заявив: «Они (дворяне) богаты и ничего не хотят делать, мы наги и голодны, и одни бьемся; так не выйдем же теперь на бой никогда». Получив столь грустную весть, Кузьма Минин, бывший с полком Туренина, срочно послал за келарем Троице-Сергиева монастыря Авраамием Палицыным, имевшим большое влияние на казаков. Палицын переправился через реку и направился в табор к казакам. Казаки там пьянствовали и играли в зернь.

Палицын их уговорил, видимо, рассказав о каком-то чуде Сергия Радонежского. Во всяком случае, казаки с криком «Сергиев! Сергиев!» переправились через Москву-реку в Замоскворечье и ударили в правый фланг литовцев. В ходе ожесточенной схватки острожек несколько раз переходил из рук в руки. К вечеру он остался за казаками, но решительной победы не было.

Ходкевич, захватив значительную территорию Замоскворечья, опять не смог развить успех и остановился на новых позициях. Дело шло уже к вечеру, исход битвы по-прежнему оставался неясным. Тогда, чтобы переломить ситуацию, Пожарский дал Кузьме Минину три отборные сотни конных дворян и приказал атаковать две литовские роты (конную и пешую), стоявшие на левом фланге в Замосворечье, напротив полка Туренина. Мощной атакой дворянская конница заставила литвинов отступить. Увидев это, начали отступать и соседние роты. В свою очередь казаки и стрельцы Лопаты-Пожарского, засевшие в развалинах возле берега реки, тоже поднялась в атаку.

Этот двойной удар решил исход сражения. Бросив обоз, большая часть которого так и не попала в Кремль, Ходкевич отступил к Донскому монастырю. Глубокой ночью все его войска перешли реку и снова стали лагерем на Воробьевых горах. Там гетман оставался два дня, раздумывая, что ему делать дальше. В конце концов, он принял единственно верное решение — уйти. Ходкевич понимал, что если даже прорвется в Кремль, то в ходе дальнейшей осады без всякой пользы погибнет и находившийся там гарнизон, и его войско. Если не в результате штурма, то уж от голода наверняка. Напротив, вернувшись к королю, он мог надеяться на получение подкрепления и возвращение к Москве со свежими силами.

Ходкевич послал в Кремль лазутчика с грамотой, в которой просил осажденных подождать три недели, после чего обещал вернуться с большим войском. Свой уход гетман оправдывал большими потерями, у него якобы осталось всего 400 конников (о пехоте грамота умалчивала). Затем его части пошли на запад по Смоленской дороге. Пожарский их не преследовал.

За 22–24 августа Ходкевич потерял убитыми и ранеными не менее трети своего войска и почти весь обоз. Польский автор конца XVII века Кобержицкий так написал об этом поражении:

«Поляки понесли такую значительную потерю, что ее ничем нельзя было вознаградить. Колесо фортуны повернулось, и надежда овладеть целым Московским государством рушилась невозвратно».