Последствия войны для Москвы и для Речи Посполитой
Москва, потеряв много людей, разорив и ограбив Великое княжество Литовское, все же не добилась своих главных политических целей: присоединить Литву и правобережную Украину; приобрести новые земли для московских бояр и дворян; московскому царю стать монархом Речи Посполитой или хотя бы одной Литвы. Все это пришлось отложить более чем на сто лет.
Реально Алексей Михайлович удержал только то, что когда-то уже завоевывали его венценосные предки. Севернее Киева граница в основном прошла по старой линии времен Ивана III и Василия III. Лишь на юге левобережной Украины впервые были присоединены города Переяслав, Лубны и Полтава с прилегающими территориями.[272]
Однако эта война, как и Ливонская война 1558–1582 гг., от начала и до конца шла за пределами Московского государства, а потому не причинила материального ущерба его землям. Не отложилась она и в памяти народа. И напротив, интервенция в период 1654–1666 гг. стала самым страшным бедствием для жителей Великого княжества Литовского за всю его историю:
«Тринадцать лет почти без перерыва стирались с лица земли города, крепости, замки, дворцы, деревни вместе с населением. От рук захватчиков, голода, холода, эпидемий погибла или была вывезена в Московию половина населения ВКЛ».
Беларусь: Государство и люди. Минск, 2002, с. 90
Вот какую оценку дал этой войне беларуский историк Геннадий Саганович, посвятивший ей специальное исследование, фактически единственное на сегодняшний день:
«Если бы меня спросили, что в беларуской истории я считаю самым славным, а что — самым трагическим, то на первый вопрос сразу, пожалуй, и не нашел бы ответа, а на второй ответил бы без колебаний: война 1654–1667 гг.»
Саганович Г. Неизвестная война. Минск, с. 5
«Катастрофа — иначе не назовешь то состояние, в которое была ввергнута Беларусь (Литва) тринадцатилетней войной. В Беларуси в границах ее нынешней территории численность населения сократилась более чем вдвое: если перед войной оно достигало 2-х миллионов 900 тысяч человек, тона 1667 год осталось около 1 миллиона 350 тысяч. Это примерно 47 процентов…
Терял ли хоть один европейский народ 53 процента своих жителей? Даже в Германии самая разрушительная Тридцати летняя война не привела к такой демографической трагедии…
Некоторые города, казалось, обезлюдели навсегда… потери жителей превысили, например, 93 процента в Полоцке, 94 — в Витебске, 92 — в Ляховичах… или составили более двух третей, как в Пинске, Турове, Могилеве, Чашниках. Особенно если учесть, что на их возрождение не было откуда взять ни сил, ни средств, ибо весь край стал одним общим пепелищем».
Саганович Г. Неизвестная война. Минск, с. 130
Экономика страны находилась в предсмертном состоянии. Обрабатывалось менее половины пахотных земель, почти не осталось рабочих лошадей. Например, в Витебском повете в запустении пребывало 74 процента ранее обрабатывавшейся земли; в Мстиславском воеводстве — около 70 процентов. Не хватало людей, особенно строителей и ремесленников. Если до войны в Могилеве было более 2-х тысяч ремесленников, то даже к 1745 году их численность не достигла одной сотни!
Через десять лет после войны, например, в Борисовском повете на 19 деревень имелось только 14 заселенных дворов. В местечке Поставы и в трех ближайших к нему деревнях в 1672 году жило всего 5 семей. Целое столетие здесь не могло восстановиться ни население, ни хозяйство! Вот что принесли нашим предкам московские завоеватели во главе со своим царем Алексеем Михайловичем, этим «добрейшим человеком, славной русской душой» (по характеристике В. О. Ключевского).
Впрочем, Украина в течение многих десятилетий тоже не могла оправиться от разорения. Еще в начале XVIII века казацкий летописец Самойло Величко, проходивший с войском Волынь и «тогобочную» (Правобережную) Украину, вспоминал:
«Я видел многие города и замки, безлюдные и пустые валы, некогда трудами людскими, как горы и холмы насыпанные, а теперь только приютом диким зверям служащие. Я видел пространные поля тогобочной Украины, широкие долины, леса, обширные сады, красивые дубравы, реки, пруды и озера, запустевшие, поросшие мхом и тростником. Не напрасно поляки в своих универсалах называли тогобочную Украину раем польского света; перед войной Хмельницкого она была вторая Земля обетованная, медом и млеком кипящая. Я видел там по разным местам много костей человеческих, иссохших, обнаженных и только небо покровом себе имеющих»…
А как же православные литвины и украинцы, единственно ради защиты которых, по официальной версии Москвы, была развязана чудовищная бойня? Война заставила власти Речи Посполитой забыть о прежней религиозной терпимости. Началось тотальное наступление на права православной церкви, которую не без оснований здесь сочли главной виновницей всего произошедшего. Рука об руку с контрнаступлением католицизма, ускоренными темпами шла полонизация правящих сословий Литвы и Правобережной Украины. Она увенчалась в 1697 году объявлением польского языка государственным языком Великого княжества Литовского.
* * *
Весьма актуальный поныне вопрос, это освещение данной войны в исторической науке. Геннадий Саганович совершенно справедливо отметил:
«Трудно найти какую-то другую тему, до такой степени фальсифицированную в научной и популярной литературе или просто скрытую от народа…
Очень часто можно услышать упреки, что любые разговоры о войнах московских царей в Беларуси угрожают «испортить наше братство и добрососедство», и что вообще они — «выдумки националистов». Так может быть, нам надо отказаться отчасти своей истории, от исторической науки, вообще от исторической памяти? Но в Европе знания о давних войнах немцев, например, с французами, чехов с немцами, шведов с полякам и не вредят их добрым взаимоотношениям»…
В советской исторической литературе события 1654–1667 гг. обозначаются как «русско-польская война», «война России с Польшей из-за Украины», «борьба за Белоруссию и Украину». За редким исключением, во всех работах они освещаются как война «за объединение Украины и Белоруссии с Россией»…[273]
Якобы только в переходе под власть московского царя народные массы видели «единственно возможный реальный путь своего освобождения от национально-религиозного гнета польских и литовских феодалов, а также католической церкви». Более того, установки идеологических отделов ЦК КПСС, ЦК КПБ и ЦК КПУ прямо требовали от российских, беларуских и украинских историков приписывать все разрушения и опустошения в Беларуси и Украине войскам Речи Посполитой, точнее — «полякам»!
Между тем, документы того времени неопровержимо доказывают, что под названиями «литовские люди», «польско-литовские гарнизоны», «польско-литовские войска» выступали коренные литвины, т. е. предки нынешних беларусов. Именно они защищали города и замки, участвовали в битвах, гибли, оказывались в плену, выводились в Московию. Многочисленные «росписи литовских полоняников» содержат только беларуские имена и фамилии, никаких жемойтов или аукштайтов (предков нынешних литовцев) там нет, а поляки встречаются в единичных случаях.
Более того, всю эту войну авторы исследований советского периода старались сводить к борьбе на территории Украины. Между тем, главным театром военных действий все же была Литва, т. е. нынешняя Беларусь. Но в Беларуси, в отличие от Украины, царское правительство не имело такой политической базы, как украинское казачество, и потому война за ее земли, бесспорно, являлась чисто захватнической. Отсюда вытекала партийная установка на замалчивание «неудобных» фактов.
Относительно массового вывода пленных из Литвы (Беларуси) в литературе можно найти объяснение, что в российские губернии переселялись «многие тысячи людей, духовно тяготевших к своим русским братьям». Как бы подразумевается, что они с радостью бросали свои родные места, могилы предков, все нажитое имущество и с радостными улыбками добровольно записывались в рабы к московским крепостникам-самодурам.
Например, в монографии А. М. Мальцева «Россия и Белоруссия в середине XVII века», которую можно считать одной из наиболее объективных в современной российской историографии поданной проблеме, утверждается, что война 1654–1667 гг. была «бескорыстной помощью» братским народам:
«В годы суровых испытаний украинский и белорусский народы всегда обращали взоры к Москве, к великому русскому народу, бескорыстно и самоотверженно приходившему на помощь к своим собратьям» (с. 132).
О методах и формах этой «помощи», он, разумеется, ничего не сказал.
Среди других характерных для советской историографии тенденций в освещении событий 1654–1667 гг. надо отметить безудержную героизацию действий московских войск. Такая тенденциозность проявляется уже в подборе источников, которыми пользовались историки. Между тем, царские воеводы почти о каждом сражении или стычке сообщали как о победном, скрывая свои потери либо занижая их. Например, о Полонском сражении, в котором войска Сапеги и Чарнецкого разгромили армию воеводы Хованского, в «Летописи самовидца» сказано, что наоборот, это «Хованский з войсками его царского величества войско литовское розбил».
Кстати, большинство дореволюционных российских историков тоже было весьма далеко от объективности в освещении этой войны. Например, столь крупный иследователь как М. К. Любавский писал, что эта война «была навязана Московскому государству в царствование Алексея Михайловича несмотря на то, что Алексей Михайлович этой войны вести не желал».[274]
Мы же завершим свое повествование тем, что перефразируем приводившееся ранее высказывание современного российского историка Андрея Буровского. Войны между Московской Русью с одной стороны, Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой с другой, имевшие место в XIV–XVIII веках, в конечном итоге привели к тому, что Азиатская Русь (Московия) сначала сожрала Русь Европейскую (Литву — Беларусь), а затем и Польшу. Но об этом — в следующей книге.