3. «Истинная» причина болезней?

Исполняя заветы Сиденгама, плимутский врач Джон Хаксэм опубликовал труд «О лихорадках» (1750)[1004], в котором собрал важные данные по ряду болезней; практиковавший в Честере Джон Хейгарт попытался проанализировать причины эпидемий оспы и тифа[1005]. Страстным последователем Сиденгама был йоркширец и квакер Джон Фотергилл, имевший обширную лондонскую клиентуру. В своих «Наблюдениях о лондонской погоде и болезнях» (1751–1754) он дал в высшей степени полезное описание все более распространявшейся дифтерии[1006]. Его друг и также квакер Джон Коакли Леттсом был главной движущей силой клинических исследований, проводившихся под эгидой Лондонского медицинского общества, основанного в 1778 году[1007]. Медицинские объединения такого рода формировались и в провинциях, что способствовало сопоставлению клинических данных и обмену новостями. На обобщение опытных данных и распространение информации также повлияло появление медицинской журналистики. И хотя настоящие программы систематических исследований эпидемий и патологий будут разработаны лишь в XIX веке, многие чрезвычайно ценные наблюдения были сделаны до 1800 года. Так, в 1776 году Мэтью Добсон доказал, что сладковатый привкус мочи больных диабетом объясняется присутствием в ней сахара; в 1786 году Леттсом опубликовал важный отчет о последствиях употребления алкоголя[1008]; а Томас Беддоуз[1009] и многие другие занимались изучением туберкулеза, уже превратившегося в «великую белую чуму» урбанистической Европы.

Но все это заметно не продвинуло теорию болезней. Вопрос об их истинных причинах (vera causa) оставался в высшей степени спорным. Многие недуги по–прежнему объяснялись личными факторами — дурной наследственностью или конституцией, отсутствием гигиены, чрезмерной распущенностью или вредным образом жизни. Эта «конституционная» или физиологическая концепция болезни, подкрепляемая традиционной и актуальной вплоть до середины XVIII века теорией гуморов, помогала найти удовлетворительное объяснение неравномерному и непредсказуемому распространению недугов: почему даже в пределах одного дома часть людей подхватывают заразу или лихорадку, меж тем как другие остаются ею не затронуты? Кроме того, она обращала внимание на персональную моральную ответственность и открывала путь для личных стратегий противостояния недугу. Такого рода персонификация болезни имела свои привлекательные черты, но одновременно была чревата ловушками и до сих пор остается предметом горячих дискуссий.