d) Дистанции, благопристойность, недостойное поведение

Помимо решений, связанных с ограничением насилия и вводом его в новые рамки, существуют и другие, не менее важные, на сей раз внутренние демаркации между теми, кто участвует в игровых практиках, теми, кто в них не участвует, и, наконец, теми, кто заведомо из них исключен. Есть множество указаний на то, сколь высоки были водоразделы между игроками, до какой степени велики дистанции между людьми, которые посещают разные игровые пространства и следуют разным кодексам поведения.

В особенности это относится к мужчинам и женщинам, которые при Старом порядке никогда не участвовали в одних и тех же состязаниях: их игры не могли сочетаться друг с другом. Традиционные религиозные запреты характеризовали «подобные собрания» как «бич целомудрия»[659], а моралисты требовали проводить различие между «пристойными» и «непристойными» играми[660]. Женщинам предписывается «играть лишь изредка и всегда с большой осмотрительностью и безразличием»[661]. Игры в ручной и ножной мяч, равно как и в шары, считались «неприличными для женщины или девушки»[662], поскольку диктуемые ими жесты почти исключительно принадлежат к мужскому регистру. Трактаты об играх — такие, как книги Тьера или Барберака, — настаивают на том, что принятые в играх позы «не подходят лицам слабого пола»[663], равно как и на скандальности «смешения разных людей»[664], что, по сути, является косвенным запретом. В «Придворном» женщины отстраняются от всех «тяжелых» упражнений, на их долю Кастильоне оставляет лишь танцы, пение и игру на музыкальных инструментах[665]. Целый ряд поведенческих моделей косвенно предполагает запрет женских игр, особенно тех, которые связаны с физической силой и выносливостью. Остается ничтожное число приемлемых занятий такого рода, к которым, судя по описанию Бракенхоффера, побывавшего во Франции в середине XVII века, могла относиться игра в кегли[666]. А еще волан: Локателли, проезжавший через Лион в 1655 году, считает его специфически женской игрой: «лавочницы… бьют по волану лопаточками, на которых натянуты кишки, мало отличающиеся от струн на ракетках. Они перекидывают его друг другу по 200, а то и по 250 раз, самые ловкие до 300 раз, пока он не упадет на землю. Игра состоит в том, чтобы как можно дольше удержать его в воздухе»[667]. Об этой игре часто упоминает мадемуазель де Монпансье, признаваясь, что в 1650–е годы она посвящала ей много летних часов: «Я играла в нее два часа утром и столько же после полудня»[668].

Пример мадемуазель де Монпансье, помимо прочего, показывает, что половая дискриминация в меньшей степени затрагивала благородное сословие: волан, шары, бильярд, равно как и охота, остаются в числе совместных развлечений избранного общества. Кузина короля не скрывает любви к «играм–упражнениям»[669]: в своем замке Сан–Фаржо она сооружает площадку для игры в шары[670], в особняке в Шуази — бильярд[671], она охотится на зайца со сворой английских борзых. Об охоте упоминает и Мария Манчини[672], а госпожа де Севинье — о том, что ее дочь в Гриньяне играет в шары[673]. В случае благородного сословия половая дискриминация лежит в другой плоскости: академии верховой езды, где, как мы видели, обучают навыкам, необходимым для дворянина, для женщин, очевидным образом, закрыты.

Столь же очевидна и социальная дискриминация: сословное общество всегда отгораживает свои игровые зоны. Игры в ручной мяч, завсегдатаем которых был Шаватт — ткач, живший во времена Людовика XIV, — происходили на открытом воздухе, на площадях перед церквями, на бульварах, у городских рвов[674]. Игры, в которых участвовали люди благородного происхождения, устраивались в помещениях с балконами или дополнительными залами; в XVII веке богатое заведение такого рода могло похвастаться большим штатом прислуги; игрокам выдавали изысканные аксессуары — кожаные и шерстяные туфли, «тонкие платки», хлопковые колпаки и льняные рубашки[675].

Еще более важное значение, чем раздельный характер игр, имеют связанные с ними прямые «запреты». К примеру, далеко не все могли участвовать в игре в ручной мяч, считавшейся вполне обычной в XVII веке: «Магистрат не может играть в нее, не роняя своего достоинства и не компрометируя серьезность своего характера»[676]. Это же касается и людей Церкви: синодальные статуты, предписания епископов и кардиналов жестко ограничивают подобные практики: «Запрещается духовным лицам играть в бильярд, в ручной мяч или в какие–либо другие публичные игры вместе с мирянами, являться для этого на людях в рубашке и кальсонах и даже приходить смотреть на то, как играют другие»[677]. Препятствием здесь служит ощущение несоответствия между жестом и общественным статусом, между диктуемыми игрой позами и благоприобретенным авторитетом. Существуют «взгляды и манеры, простительные для одних, но не подходящие другим»[678]. Игра способна разрушить то, что позволяет «поддерживать авторитет за счет важной и серьезной осанки»[679]. Колпак, туфли и рубашку игрока не должны надевать те, кого такой наряд способен «обесчестить»[680]. Это неизбежно ограничивает состав ее участников. Так, Людовик XIV в юности порой играл в ручной мяч, у него на жалованьи находились один наставник и шесть подавальщиков, в Версале по его повелению был сооружен роскошный зал для этой игры, однако сам он им не пользовался, предпочитая бильярд, который, по свидетельству Данжо, был самым частым из его развлечений: играя в него, можно было оставаться в обычном наряде и в шляпе, а это, как считалось, гарантировало сохранение самообладания и достоинства[681]. Бильярд становится придворной игрой, что позволило Шамийару получить «министерский пост благодаря прекрасным связям, которым он обязан свой ловкости»[682], в то время как «более живые» игры отвергаются, поскольку, по общему мнению, вредят торжественному характеру власти: «Государям не следует предаваться любым играм без разбора. Состязаться им дозволено лишь с равными. Никогда они не должны позволять кому бы то ни было дотрагиваться до них, толкать или валить наземь»[683]. Эту ритуальную церемонность благородного сословия трудно согласовать со спонтанностью игры в ручной мяч или в шары. Более того, даже в вопросах физической техники игры этикет

XVI века предписывает определенные позы и манеру держать себя: «Играя в ручной мяч, в шары, в крокет и бильярд, следует избегать смешных и гротескных поз»[684]. Вследствие этого дискриминация не только охватывает условия и социально дифференцированные пространства, но и делает игры почти «непозволительными» для определенных общественных групп.

При всем том эти запреты укореняются далеко не сразу. Еще в 1528 году Кастильоне допускает, что его придворный может «бороться, бегать и прыгать вместе с крестьянами», но уже настаивает, что делать это нужно «из любезности, а не для того, чтобы с ними состязаться», так как потерпеть поражение от крестьянина, особенно в поединке, слишком «недостойно»[685]. В XVI веке в Нормандии Губервиль, будучи сеньором Волони, еще играет в ручной и ножной мяч и борется со своими подданными: «В Богородицын день, после вечери, мы до самой ночи бились на кулачках возле церкви»[686]. В тех же нормандских деревнях во времена Губервиля кюре, несмотря на риск потерять место, по–прежнему играют в лакросс: «Кюре из Турлявиля отправился сегодня утром в Турневиль, чтобы отслужить мессу, а затем вернулся к вечери. Весь остаток дня он провел нанося удары по мячу»[687]. Играют они и в шары, и в диски: «Я поехал в Солсемениль к тамошнему кюре, которого застал рядом с домом в окружении молодежи, с которой он играл в шары»[688]. 10 августа 1529 года в Ортик (Артуа) во время игры в шары священник, дворянин и шталмейстер окружены многочисленной и пестрой публикой[689]: общественные страты пока перемешаны. Еще один священник, в 1655 году играя в мяч с прихожанами Нуайель–су–Ланс, в пылу ссоры из–за ставок «поразил одного из своих противников ударом ножа в грудь, после чего другой выколол ему глаз»[690].

Но постепенно насаждаемый благородным сословием и двором социальный этикет устрожается, увеличивая физическую дистанцию между потенциальными игроками, а Контрреформация усиливает контроль над поведением и нравственностью клириков. «Азартные» кюре подлежат такому же осуждению, как те, кто содержит наложниц или отличается жестокостью. Вступивший в должность в 1612 году архиепископ Камбрейский в 1625 году пишет в Рим о различных запрещенных практиках, включая игры, из–за которых ему пришлось «лишить мест более сотни приходских священников» и даже отдать «под суд некоторых из них за их дурные нравы и незнание доктрины»[691]. Немыслимым становится и совместное участие сеньоров и их крестьян в игре в мяч или в борьбе, вплоть до того что в конце XVII века «Галантный Меркурий» интересуется лишь каруселями, скачками за кольцом и стрельбой по попугаю[692].