Глава 2. Неолит Корейского полуострова (V тыс. — X в. до н. э.)

Неолит (новокаменный век) — эпоха в человеческой истории, относящаяся к геологическому периоду голоцена (послеледниковья), наступившему после конца последнего (вюрмского) оледенения приблизительно 12–10 тыс. лет назад. Этот период характеризуется резким потеплением климата, значительным повышением уровня морей в связи с таянием ледников, затоплением части суши, вымиранием многих крупных представителей ледниковой фауны, и т. д. Именно в этот период оформились геотектонические и географические очертания Восточной Азии, в той форме, как мы знаем их сегодня — в частности, Япония окончательно стала островом в связи с затоплением связывавших ее с континентом перешейков. Вымирание крупных животных (в частности, мамонтов) и быстрый рост населения в улучшившихся природно-климатических условиях заставили людей голоцена искать новые источники пищи, способные дополнить уменьшающуюся добычу от охоты. В результате, первоначально как «побочное ответвление» собирательства, возникло и стало развиваться земледелие (примерно 10 тыс. лет назад на Ближнем Востоке, приблизительно тогда же — в северном Китае). Несколько ранее было положено начало одомашниванию животных — собаки и овцы (примерно 10 500 лет назад, Ближний Восток). Задача сохранения излишков зерна и мяса от порчи начала решаться с изобретением керамики — другим важным признаком наступления неолитического периода. Одомашнивание растений и животных означало коренной перелом в человеческом хозяйстве. От собирания пищи человек перешел к ее производству, получив также возможность хранить излишки и впоследствии перераспределять их. Резкое увеличение производительных сил общества («неолитическая революция») дало стимул к развитию обмена, а значит, и к более активной культурной диффузии, к постепенному складыванию культурно гомогенных областей и регионов. Земледельцы, в отличие от палеолитических охотников, имели возможность вести более или менее оседлую жизнь, создавать крупные поселения. Кроме того, в обществе постепенно стали выделяться группы, отвечающие за распоряжение излишками, их перераспределение и обмен — прообраз правящих слоев классового общества в будущем. В целом неолитическая культура характеризуется как доклассовая. Неолитические люди жили, по-видимому, еще в относительно эгалитарном обществе, не знавшем, в частности, масштабных вооруженных стычек и конфликтов. Однако наличие излишков, концентрировавшихся в центрах неолитического обмена — «протогородах» (таких, как известное городище Чатал-Гуюк в Малой Азии) уже стимулировало выделение вооруженного насилия в особый и жизненно важный род человеческой деятельности. Большие поселения начинают обноситься стенами, в неолитических «некрополях» появляются массовые захоронения людей, погибших насильственной смертью. В области производства орудий труда неолит характеризуется переходом к шлифовке и полированию каменных орудий и широким распространением плоских плечиковых топоров (необходимых первобытным людям прежде всего для заготовки топлива — рубки деревьев и кустов). Как считается, неолит завершается с началом использования металлических украшений и орудий труда — в V тыс. до н. э. на Среднем Востоке, IV тыс. до н. э. в Египте и самом конце III тыс. до н. э. в Китае.

Во всемирной истории в целом неолит характеризуется как период развития первобытного земледелия, скотоводства и керамического производства. В принципе, эти характеристики распространяются, с определенными поправками, и на неолит Дальнего Востока в целом. Неолитической культуре яншао (долина Хуанхэ, V–III тыс. до н. э.) в Китае была уже известна керамика. При всей сильной зависимости людей яншао от рыболовства, они занимались уже выращиванием проса и разведением свиней и собак. В то же время, обитатели неолитической Японии (культура дзёмон — «веревочной керамики»; X тыс. — III в. до н. э.) познакомились с керамикой очень рано (X тыс. до н. э.), но, занимаясь в основном собирательством и рыболовством (и в меньшей степени охотой), перешли к интенсивному земледелию (рисоводству) очень поздно — только в I тыс. до н. э. (хотя эпизодическая доместикация ряда злаков угадывается уже по материалам сер. IV тыс. до н. э.). В Корее, как и в Японии, приход неолита знаменуется появлением керамики и шлифованных каменных орудий (V тыс. до н. э.), но не развитием земледелия. Земледелие — выращивание проса — пришло в Корею относительно поздно (III тыс. до н. э.) и основным признаком корейского неолита не считается. Первоначально корейский неолит определялся как «культура гребенчатой керамики» — по типичному для многих корейских керамических изделий эпохи неолита узору, наносившемуся инструментом типа гребенки, который и оставлял характерные оттиски. Однако сейчас, с открытием других разновидностей корейской неолитической керамики, представляется более точным определить корейский неолит прежде всего как эпоху, начавшуюся с появлением керамики (начало V тыс. до н. э.) и закончившуюся с массовым изготовлением гладкой (неорнаментированной) керамики и переходом к обработке металла в начале I тыс. до н. э. Подобные особенности корейского и японского неолита связаны как с типологической принадлежностью этих культур к северному, «сибирскому» ареалу, характеризовавшемуся преимущественным развитием рыболовства и охоты (см. ниже), так и с природными условиями Корейского полуострова и Японских островов — «открытость» морям с теплыми течениями (Куросио и т. д.) и, соответственно, обильной съедобной фауной. Также следует сразу отменить, что, в отличие от неолитических (раннеземледельческих) обществ Ближнего Востока или Средиземноморья, отличавшихся значительным размером излишков и, соответственно, определенной степенью межобщинной и внутриобщинной дифференциации (т. е. появлением богатых общин и «сильных семей»), и страдавших уже от межобщинных вооруженных столкновений, корейскому неолиту серьезное социальное расслоение и заметное вооруженное насилие не были свойственны. Причина проста — примитивное земледельческо-рыболовческое хозяйство без значительной роли скотоводства (отличавшей, как известно, неолитический Ближний Восток) не давало излишков, достаточных для освобождения верхушки общества от физического труда и делавших рентабельной организацию грабительских военных экспедиций.

Исследование неолита на территории Корейского полуострова было начато японскими учеными после аннексии Кореи (1910 г.). В 1916 г. Тории Рюдзо (впоследствии прославившийся своими исследованиями корейских дольменов) начал изучение неолитической раковинной кучи на о. Сидо (напротив Инчхона, у побережья Желтого моря). В 1925–1932 гг. несколько японских археологов — Фудзита Рёсаку, Аримицу Кёити, Ёкояма Сёдзабуро и др. — исследовали основные неолитические памятники, прежде всего в районе Сеула (поселение Амсадон) и Пусана (поселение Тонсамдон). Анализ исследованного материала позволил Фудзита — «патриарху» тогдашней японской колониальной археологии в Корее — выдвинуть теорию о принадлежности корейского неолита к общеевразийской культуре «гребенчатой керамики», известной по относящимся к IV–II тыс. до н. э. керамическим находкам из Скандинавии, Северной России, Сибири и Дальнего Востока (например, камская и волосовская культуры V–II тыс. до н. э.). Эта теория в целом связывала заселение Корейского полуострова в неолите с миграцией сибирских рыболовов-охотников на юг, в Маньчжурию, Корею и Японию, тем самым подчеркивая «северные», «сибирские» истоки корейской культуры. Исследования корейских археологов после освобождения страны (1945 г.) дали более подробный материал, позволяющий несколько скорректировать предположения Фудзита, но в целом подтверждающий истинность «северной» теории. Так, стало ясно, что корейская гребенчатая керамика несколько древнее сибирской и генетически связана с предшествующими ей этапами в развитии керамики на полуострове, особенно с керамикой с «зубчатыми» узорами на горлышке (V тыс. до н. э.; см. ниже). Кроме того, вовсе не все «гребенчатые» керамические узоры Евразии сопоставимы с корейскими — корейский узор «в елочку», наносившийся, видимо, как протаскиванием, так и вдавливанием гребня или рыбьей кости, мало напоминал ряд вдавленностей — «точек», типичный для ямочно-гребенчатой керамики Поволжья или Скандинавии. Ясно также, что наиболее сходен с неолитическим корейским (и раннедзёмонским японским) «гребенчатый» узор байкало-амурских керамических изделий IV–III тыс. до н. э. В связи с этим большинство исследователей предпочитает говорить не просто о диффузии сибирского неолита на юго-восток, а об одновременном развитии в определенной степени взаимосвязанных культур в Японии, Корее, Сев. Маньчжурии и на российском Дальнем Востоке. Такое развитие не исключало как обратного влияния «юго-востока» (в том числе культур Корейского полуострова) на «северо-запад» (Прибайкалье и Приамурье), так и разнообразия региональных тенденций. В то же время часть ученых (прежде всего некоторые археологи США) полностью отрицает теорию Фудзита, подчеркивая прежде всего связи между керамикой японского и корейского неолита и не видя особого сходства между сибирской и корейской «гребенчатой» керамикой. Как кажется, вряд ли стоит полностью отрицать типологическую принадлежности корейского неолита к североевразийскому ареалу. Она явствует хотя бы из сходства хозяйственного типа, который характеризовался как на полуострове, так и в Северной Евразии (особенно Юж. Сибирь, Дальний Восток), преобладанием рыболовства и охоты, полным отсутствием (или поздним началом) земледелия, поселениями в виде скопления полуземлянок на берегах рек и озер, и т. д. В этом смысле теория Фудзита не утратила своего значения, хотя нельзя и не признать, что во многих деталях она устарела.

Существуют несколько вариантов периодизации корейского неолита. Здесь мы будем следовать передизационной схеме проф. Ким Воллёна, который, отталкиваясь от типологии керамики, выделяет в корейском неолите «догребенчатый» период (5000–4000 гг. до н. э.; гладкая керамика или выпуклый узор), ранний период (4000–3000 гг. до н. э.; гребенчатая керамика), средний период (3000–2000 гг. до н. э.; гребенчатая керамика и первобытное земледелие) и поздний период (2000–1000 гг. до н. э.; гребенчатая и гладкая керамика с выпуклым дном, земледелие, постепенное заселение внутренних районов полуострова). Схема эта, как легко заметить, отличается «округленностью» и приблизительна, но в целом дает верное общее представление о важнейших этапах в развитии неолитической культуры.

1) «Догребенчатый» период (5000–4000 гг. до н. э.). Впервые идея о том, что неолит как культура керамики начался в Корее не с гребенчатой керамики, а с более ранних форм, была высказана после того, как в самых древних неолитических слоях стоянки Кульпхори была обнаружена гладкая керамика. Аналогичные образцы вскоре были извлечены и из древнейших слоев других неолитических стоянок Северной Кореи. Через некоторое время подобные же открытия были сделаны и на Юге. Гладкие сосуды с относительно маленьким плоским донышком, датируемые V тыс. до н. э., были извлечены из самых нижних слоев неолитических стоянок Тонсамдон (остров Ёндо, г. Пусан) и Саннодэ (остров Саннодэдо, уезд Тхонъён, пров. Юж. Кёнсан). Особенно интересными считаются находки со стоянки Тонсамдон, исследовавшейся японскими археологами в 1920-30-е гг., американскими — в 1963 г., и южнокорейскими — в 1969–1971 гг. Кроме гладких сосудов, самый нижний (5-й, по корейской классификации) слой Тонсамдона (V тыс. до н. э.) содержал сосуды со вдавленным узором и, самое интересное, сосуды с налепным орнаментом (кор. юнгимун) зигзагообразной формы. Такие сосуды хорошо известны, в том числе, и по японским стоянкам раннего Дзёмона, особенно по пещере Фукуи (о. Кюсю), при раскопках которой была обнаружена предположительно древнейшая керамика в мире (по радиокарбонной датировке, сделана 12 500 лет назад). Другое доказательство активных контактов самых ранних насельников Тонсамдона с обитателями Кюсю — обнаружение на этой стоянке фрагментов керамики стиля тодороки (ранний дзёмон, V тыс. до н. э.). Ясно, что культуры южной части Корейского полуострова и острова Кюсю развивались в V тыс. до н. э. в тесной взаимной связи.

Исследования древнейших пластов корейского неолита продолжились в связи с раскопками на стоянке Осанни (уезд Янъян провинции Канвон) в 1981 г. Там были обнаружены фрагменты сосудов с вдавленными или иногда выпуклыми зигзагообразными узорами на горлышке, датируемые по радиокарбонной методологии 5200–4800 гг. до н. э. и заметно сходные с тонсамдонскими находками. Стало ясно, что именно из таких сосудов впоследствии развилась культура корейской гребенчатой керамики. Сосуды с очень сходным узором были найдены при раскопках стоянки Косидака (о. Цусима), нижние слои которой датируются VI–V тыс. до н. э., и на стоянке Новопетровка (Приамурье), существовавшей приблизительно с VIII тыс. до н. э. Учитывая, что японские находки несколько древнее, и что насельники Японских островов периода ранний дзёмон уже умели изготавливать морские лодки, предположения о диффузии «керамики с выпуклым узором» с островов на континент не кажутся невероятными. В то же время находки соотносимых по времени с японскими похожих образцов в Маньчжурии говорят о том, что маршруты распространения древнейшей керамической культуры могли быть и значительно более сложными.

Рис. 3. Сосуд с налепным узором (найден в раковинной куче Сондо, город Ёсу, пров. Юж. Чолла).

Другое интересное свидетельство древнейших контактов обитателей южного побережья Кореи с островом Кюсю — находка в самом нижнем тонсамдонском культурном слое скребков из сорта обсидиана, встречающегося лишь в преф. Сага (о. Кюсю) и на о. Ики (преф. Нагасаки). Уже в неолитические времена приморские части Кореи и ближайшие к ним острова Японского архипелага были связаны цепью обменов, что предвосхищало торговые связи последующих эпох. С другой стороны, южнокорейские и японские ученые соглашаются, что составные рыболовные крючки из глинистого сланца, известные по самым ранним слоям Тонсамдона и Осанни, были прототипами более поздних образцов из неолитических стоянок Кюсю. Если основным источником обсидиана — главного сырья для изготовления каменных орудий в неолите — для насельников Тонсамдона был о. Кюсю, то обитатели Осанни получали обсидиан из района горы Пэктусан на самом севере полуострова. Как и у населения Японских островов времен раннего дзёмона, основным занятием самых ранних неолитических насельников Кореи было в основном рыболовство. Они умели не только собирать моллюсков у берега, но и ловить в открытом море сельдь, треску и даже китов. В реках ловился карась. Меньшее значение имела охота, прежде всего на оленей и свиней. Видимо, с этим промыслом связано грубое глиняное изображение свиньи, которое было обнаружено в самом нижнем слое Тонсамдона.

2) Ранний период (4000–3000 гг. до н. э.). Основным признаком этого периода является появление «гребенчатой керамики». Обычно такие сосуды делались из пород глины с высоким содержанием слюды и песка. Чтобы сделать сосуды крепче и предохранить их от трещин при обжиге, древние гончары специально добавляли асбест и тальк, а иногда и размолотые раковины моллюсков. Изготавливали первые «гребенчатые» сосуды без гончарного круга, методом «наворачивания» (налепа). Один слой глины спиралью накладывали на другой, затем поверхность выравнивали и заглаживали. «Гребенчатая керамика» восточного побережья Кореи отличалась небольшим плоским донышком, а для стоянок в районах современных Сеула и Пусана были типичны остродонные сосуды. Узор на горлышке в виде точек или коротких зигзагообразных линий наносили обычно пальцем или краем моллюска. Верхняя и средняя часть тулова сосуда покрывали — видимо, с помощью рыбьей кости, — узором «елочкой». Он и придавал гребенчатой керамике ее специфический вид. Наконец, ближе к донышку сосуда наносили обычно параллельные косые линии, однако у более поздних сосудов эта часть часто остается гладкой. Обжигали сосуды при температуре 600–700 градусов. Такова была керамика, определявшая, как считается, специфику корейского неолита в целом.

Рис. 4. Типичный «гребенчатый» сосуд корейского неолита (стоянка Ссанчхони, уезд Чхонвон, пров. Сев. Чхунчхон).

Носители культуры ранней гребенчатой керамики жили в основном в устьях крупных рек и занимались как морским, так и пресноводным рыболовством. В КНДР раскопаны типичные поселения этого времени: Читхамни (устье р. Сохынчхон, пров. Хванхэ) и Кунсанни (берег Желтого моря недалеко от устья р. Тэдонган; уезд Ончхон, пров. Юж. Пхёнан). В Кунсанни обнаружили остатки ранненеолитических полуземлянок с ямками для подпиравших крышу деревянных столбов и следами очагов. Классическая ранненеолитическая стоянка Южной Кореи — Амсари, недалеко от устья р. Ханган. Ныне деревня Амсари стала частью г. Сеула (квартал Амсадон), и на месте раскопок организован своеобразный музей под открытым небом — Парк первобытной культуры. Раскопки этой стоянки дали богатый материал по ранненеолитическому жилищу. Было обследовано большое скопление землянок, располагавшихся на песчаном берегу реки Ханган. На основе раскопок была проведена реконструкция жилища IV тыс. до н. э. Она позволяет воссоздать «жилищные условия» насельников Корейского полуострова того времени следующим образом. В земле копали круглый или прямоугольный (часто со срезанными углами) котлован глубиной около 0,6–1 м и площадью 20–30 кв. м. «Пол» котлована утрамбовывали, часто в него втаптывали раковины моллюсков, чтобы сделать его крепче. По-видимому, на этот «пол» потом стелили звериные шкуры или солому. По краям «пола» выкапывали несколько ямок, куда вбивали деревянные столбы — подпорки для покрываемой соломой кровли. Пространство между столбами забивали глиной — таким образом создавались «стены». В середине полуземлянки обычно находилась окруженная закопченными камнями очажная яма, а также несколько вкопанных в землю больших горшков для пищи. Ко входу из полуземлянки (обычно располагавшемуся на южной стороне) вели глиняные ступеньки.

В целом, конструкция протокорейской неолитической каркасно-столбовой полуземлянки схожа как со строениями китайского неолита (культуры круга яншао-луншань, IV–III тыс. до н. э.), так и с прямоугольными каркасно-столбовыми полуземлянками приамурского и приморского неолита (V–II тыс. до н. э.). Обычно в одной землянке жили два поколения (4–6 человек) — родители и дети. Поселение образовывали несколько десятков жилищ. Насельники их составляли, по-видимому, родовую общину. Центром социальной жизни коллектива был «большой дом» в центре поселка, в котором в обычные дни женщины сообща трудились над изготовлением керамики.

Если женщины отвечали за собирательство, изготовление керамики и приготовление пиши, то мужчинам приходилось ловить рыбу, охотиться, а также запасать дрова для очага. Для выполнения последней задачи ранненеолитические «главы семейств» пользовались оббитыми или — значительно реже — пришлифованными каменными топорами — основным орудием данного периода. Чтобы изготовить оббитый каменный топор, нужно было подшлифовать с двух сторон предварительно отбитый осколок песчаника. Иногда в качестве материала использовались базальтовые или — особенно в районе современного Пусана — кремнистые сланцевые породы. Таким же путем изготавливались скребки и рубила для обработки деревянных изделий и шкур. Типичные образцы оббитых каменных орудий можно найти в материалах нижних неолитических слоев стоянок долины р. Ханган — Амсари, Мисари (окрестности Сеула; обследована в 1960–1962, раскопана в 1981) и др. Несколько позже, к концу раннепалеолитического периода, пришла на полуостров и сложная техника изготовления изящных, тщательно обтесанных и отшлифованных с двух сторон каменных топоров.

Главным занятием ранненеолитических мужчин полуострова было рыболовство. Ему служили костяные (часто из оленьего рога) гарпуны и крючки. Археологи находят их, как правило, в «раковинных кучах». «Раковинная куча» — это состоящая обычно в основном из раковин моллюсков и прочих отходов морепродуктов свалка кухонных отбросов древнего человека. Такие свалки продолжали существовать и в более поздние периоды.

Рис. 5. «Пол» и «лестница» ранненеолитической полуземлянки (стоянка Амсари).

Другим — и, видимо, более эффективным — методом рыболовства было использование сетей с каменными грузилами. Образцы их обнаружены при раскопках стоянок Амсари, Мисари и Осанни. Продолжали изготовлять и уже известные нам по «догребенчатому» периоду составные рыболовные крючки из камня. Они использовались, по-видимому, для лова рыбы на глубине. Судя по остаткам, находимым в «раковинных кучах», древние насельники южного побережья полуострова уже употребляли в пищу практически все известные нам сейчас сорта съедобных прибрежных рыб и моллюсков (около 30 видов). В некоторых ранненеолитических стоянках (Сев. Корея — Кунсанни и Читхамни; Юж. Корея — Осанни и др.) были обнаружены каменные и костяные орудия, по форме напоминающие позднейшие сошники, жатвенные ножи и мотыги. В связи с этим выдвигались предположения о существовании уже в этот период зачатков земледелия на полуострове. Однако как отсутствие находок семян одомашненных злаков, так и недостаток свидетельств, подтверждающих ранненеолитические контакты с земледельческими культурами Северного Китая, заставляют большинство ученых относиться к этим гипотезам очень осторожно. Скорее всего, вышеупомянутые орудия использовались при собирании съедобных растений.

Вопрос об исторических контактах корейского раннего неолита за пределами полуострова давно уже привлекает внимание ученых. Сравнение между тонсамдонским типом «гребенчатого» узора — толстыми, глубокими, уверенными линиями, — и значительно менее ярко выраженным типом амсари наводит на мысль, что культура «гребенчатой керамики» распространялась из центральных районов Кореи на юг (хотя и не ясно, была ли это лишь диффузия культурного типа или миграция населения). В свою очередь, многие ученые (прежде всего проф. Им Хёджэ Сеульского Гос. Ун-та, Юж. Корея) говорят о воздействии тонсамдонского типа керамики на формирование известной по одноименной стоянке в префектуре Сага раннедзёмонской культуры собата (вторая половина IV тыс. до н. э.). Предполагается даже диффузия тонсамдонского культурного типа далее на юг, к неолитическим насельникам о. Окинава. Однако находка образцов керамики собата в ранненеолитических слоях Тонсамдона заставляет также предположить более сложный, взаимный характер ранненеолитических культурных контактов между полуостровом и архипелагом.

3) средний период (3000–2000 гг. до н. э.). Этот период (исследуемый в основном по второму слою Тонсамдона, 3–5 слоям «раковинной кучи» Сугари в окрестностях Пусана, поздним слоям Читхамни и Кунсанни, и т. д.) отличается дальнейшим развитием культуры гребенчатой керамики и доказанным зарождением первобытного земледелия (хотя оно не стало еще основным видом хозяйства). В японской неолитической культуре этот период соответствует среднему дзёмону, прежде всего керамической культуре адака (несколько экземпляров керамики адака обнаружены во втором слое Тонсамдона).

Изменения, происшедшие в этот период с гребенчатой керамикой, можно объяснить увеличением разнообразия и развитием стилевой дифференциации по мере роста населения и общего усложнения материальной культуры. На сосудах из района Сеула (прежде всего поселение Амсари) или появляются концентрические полукруги из точек у горлышка, или особый узор у горлышка исчезает вообще и весь сосуд покрывается параллельными косыми линиями. В то же время на некоторых сосудах имеется лишь узор у горлышка, а средняя и нижняя часть сосуда оставляется гладкой. Происходит, таким образом, эволюция по направлению к гладкой керамике. Становится более разнообразной и форма сосудов. Появляются чаши с широким плоским дном, «кувшины» с зауженным горлышком, и т. д. Как считают некоторые американские и южнокорейские специалисты, эволюция средненеолитической керамики района Сеула происходила под определенным влиянием современной ей северокитайской земледельческой культуры. Эволюция к гладкому типу явственно чувствуется и в средненеолитической керамике Тонсамдона-Сугари (района Пусана). Там появляется все больше совершенно гладких сосудов с выпуклым донышком. Другой тип керамики, типичный в этот период в основном на Севере, в долине Тумангана (равно как и на территориях нынешнего Российского Приморья) — это сосуды с «громовым» узором, т. е. с меандрообразными комбинациями из наклоненных параллельных линий. Подобный тип орнамента также хорошо известен по материалам неолита и Инь-Чжоу (III–I тыс. до н. э.). «Громовый» узор отождествлялся в более поздние эпохи с культами грома, дождя и плодородия. Меандрические узоры символизировали, по-видимому, вихрь, гром и ливень. В целом, органически связанная с культурами сопредельных регионов корейская керамическая культура среднего неолита претерпевала значительные изменения, становясь сложнее и разнообразнее.

Основой жизнеобеспечения и в период среднего неолита оставалось, по-видимому, рыболовство и собирательство, в сочетании с охотой на оленей и кабанов. Их кости часто извлекают из стоянок этого периода. Некоторые исследователи предполагают, что обнаруженные при раскопках памятников Кунсанни (под Пхеньяном) и Читхамни (пров. Хванхэ) зерна чумизы относятся к средненеолитическому периоду и могут свидетельствовать о существовании уже тогда примитивного земледелия. Учитывая, что к среднему неолиту относится ряд костяных и каменных мотыг (обнаруженных, например, на стоянках Северной Кореи) и каменных ручных мельниц, можно предположить, что в этот период процесс выделения земледелия из собирательства уже вступал в свою завершающую стадию. Однако понадобилось еще почти два тысячелетия для того, чтобы земледелие прочно стало основой экономики полуострова. Находки ручных пряслиц в раковинной куче на стоянке Сугари (близ Пусана) и пеньковой нити (вдетой в иглу) на территории КНДР говорят о возможности зарождении также раннего плетения и ткачества в этот период. В китайском неолите, для сравнения, ткачество было известно обитателям низовий р. Янцзы уже в первой половине V тыс. до н. э.

4) поздний период (2000–1000 гг. до н. э.). Этот период, известный прежде всего по первому культурному слою Сугари, второму слою Тонсамдона и стоянкам на островах Тэхыксандо (юго-западное побережье Кореи, административно принадлежит уезду Синан пров. Юж. Чолла) и Сидо (побережье Желтого моря напротив Инчхона, пров. Кёнги), отличается радикальными изменениями в облике керамических изделий и жилищ и широким распространением земледелия. Благодаря этому человек смог проникнуть в отдаленные от берегов моря и рек центральные районы полуострова.

В области керамики — главного индикатора культурных изменений в неолите — происходит постепенный переход к новой форме сосудов — остродонных, с более утолщенной нижней частью, удлиненным горлышком, иногда подставкой (поддоном) внизу. С придонной и средней части сосуда орнамент исчезает полностью. На горлышке остается узор из точек и штришков, составленных в параллельные друг другу наклонные линии. С течением времени узор упрощается, и конец периода отмечен появлением совсем уже безузорной (гладкой) керамики. В самых северных районах полуострова (долина р. Амноккан) появляется и керамика с геометрическим узором, явно связанная с современными ей китайскими культурными веяниями. Видимо, переход к гладкой керамике говорит о постепенном изменении этнического состава насельников полуострова (возможно, о притоке новых групп из районов нынешней Маньчжурии и Приморья). Кроме того, техническое усложнение сосудов — выделение подставки (поддона), шейки, иногда даже носика — говорит о внутреннем развитии неолитической культуры.

Классическим образцом поздненеолитического жилища Кореи считается полуземлянки каркасно-столбовой конструкции, обнаруженные при раскопках стоянки Кымтханни (район Садон г. Пхеньяна). Как видно по результатам раскопок, на этом этапе жилища приобретают более строгую прямоугольную (часто почти квадратную) форму. Круглые или полукруглые полуземлянки, характерные для более ранних стадий, больше не встречаются. Во внутренних районах полуострова — где на более ранних этапах поселения не было вовсе — попадаются и пещерные жилища на склонах гор и холмов, с характерными закопченными потолками. Судя по отдельным археологическим свидетельствам, уже тогда существовал известный по более поздним источникам обычай хоронить мертвых там, где они скончались, и потом строить новый дом в другом месте. Как и во многих других культурах, смерть у неолитических протокорейцев ассоциировалась с ритуальной «нечистотой», от которой живым лучше было уйти на новое место.

Главной «приметой» позднего неолита Кореи в хозяйственной области считается гораздо более широкое, по сравнению с предыдущим периодом, распространение примитивного земледелия и развитие орудий земледельческого труда. Окаменелые семена чумизы, найденные в поздненеолитических слоях памятника Намгённи под Пхеньяном, говорят о том, что, как и в неолите Северного и Центрального Китая, земледелие в неолитической Корее началось с одомашнивания именно этого злака. Ряд японских ученых высказывает также предположение, что примитивные формы рисосеяния, выработанные уже в конце III тыс. до н. э. неолитическими насельниками низовий р. Янцзы (южный вариант культуры цюйцзялин), могли быть известны и поздненеолитическим обитателям долины р. Ёнсанган на юго-западе полуострова. Но даже если это и так, чумизу все равно следует считать основной культурой древнейших земледельцев Кореи вплоть до распространения поливного рисосеяния на среднем этапе бронзового века (середина I тыс. до н. э.). На конечном этапе позднего неолита возделываться стали также соевые бобы, играющие громадную роль в рационе корейцев вплоть до сего дня. Из сельскохозяйственных орудий чаще всего встречаются жатвенные ножи полулунной формы (известные также развитому неолиту Китая — культуре луншань), плечиковые мотыги-топоры, каменные и костяные лопаты (классические образцы их найдены на стоянке Кунсанни, уезд Ончхон пров. Юж. Пхёнан), костяные серпы (часто изготавливавшиеся из клыков дикого кабана) и многочисленные каменные зернотерки. Для раннеземледельческого комплекса как на Севере (долины р. Амноккан и Туманган), так и в центральной части полуострова весьма типично каменное орудие, условно идентифицируемое как лемех неолитического «плуга». Оно представляет собой обработанный с нескольких сторон кусок зернистой вулканической породы овальной формы, заостренная часть которого использовалась, по-видимому, для разрыхления земли (см. рис. 6). Одновременно с земледелием развивались и примитивные формы содержания домашних животных, прежде всего — как и в китайском неолите — свиньи и собаки. Несмотря на постепенное развитие производящих форм хозяйства, по-прежнему сохраняли свое экономическое значение и присваивающие формы: рыболовство с использованием сетей в прибрежных районах, охота на оленей и диких кабанов и собирание дикорастущих злаков, корней и орехов — во внутренних. Около полутора-двух тысячелетий понадобилось для того, чтобы земледелие — уже с использованием более производительных железных орудий — смогло бы стать основой хозяйства.

Однако даже в своем несовершенном неолитическом виде примитивное земледелие сыграло громадную роль в ускорении процесса исторической эволюции на полуострове, дав населению надежный дополнительный источник питания и избавив его от безусловной зависимости от рыболовства, вынуждавшей людей селиться прежде всего по берегам морей и рек. Население позднего неолита значительно увеличилось благодаря новому источнику пищи. Оно начало основывать поселения в прежде малоосвоенных внутренних районах полуострова. Активно осваиваются районы к югу от р. Пукханган (западная часть пров. Канвон), территория нынешней пров. Сев. Чхунчхон (к северу от р. Кымган) и т. д. Освоение значительных территорий и необходимость гарантировать выживание небольших деревенских кровнородственных коллективов в случае неурожая заставляли жителей различных деревень одного и того же района вступать между собой в более тесные отношения, активнее обмениваться продуктами и материалами, заключать долговременные союзы, и т. д. Именно из этих первых форм «наддеревенской» социальной организации позднего неолита впоследствии вырастали чифдомы (вождества) и племена.

Рис. 6. Каменные лемехи неолитического плуга, найденные в дер. Ссанчхонни уезда Чхонвон пров. Сев. Чхунчхон на месте поздненеолитического жилища. Длина — 14,7 см (коллекция Государственного музея г. Чхонджу).

Весьма возможно, что оседлая жизнь, укрепившиеся межобщинные связи внутри полуострова и оживленные контакты с представителями других неолитических культурных комплексов вне Кореи (луншаньской и луншаноидных культур Китая, культуры дзёмон Японских островов, и т. д.) могли способствовать, особенно на поздних этапах корейского неолита, появлению первых форм протоэтнического сознания (в самом общем виде — классификации «мы-они» в отношениях с представителями других культурных горизонтов). Однако в целом на этой стадии, при отсутствии устоявшихся надобщинных политических структур, говорить об этнической принадлежности можно только очень условно.

Внутри общины, по-видимому, продолжали господствовать родовые эгалитарные формы. Социальный контроль (в той мере, в которой он был вообще необходим в обществе этого уровня) основывался на традиционных коллективистских нормах, брачных отношениях, институтах старшинства и лидерства. Лидеры в обществах такого типа обычно выбираются на основе личных качеств, а не накопленного в роду богатства, что характерно для более поздних этапов социального развития. Они не имеют права приказывать общинникам или принуждать их (т. е. обладают авторитетом, но не властью) и мало отличаются от остальных общинников по уровню потребления. Действительно, археологические материалы не дают возможности говорить о существовании сколько-нибудь серьезного социально-имущественного расслоения в неолитической Корее. Не было, как кажется, в корейском неолитическом обществе и серьезных межобщинных вооруженных столкновений. По крайней мере, следов массового насилия археологи в соответствующих слоях пока что не находили. Это и неудивительно — ведь война появляется лишь на том этапе развития общества, когда добыча от вооруженных грабительских набегов на соседние общины превышает потенциальные риски для самих нападающих, т. е. когда определенный уровень развития производительных сил позволяет накапливать значительные излишки. Как представляется, в неолитической Корее такой уровень так и не был достигнут.

Материалов, позволяющих судить об искусстве и в особенности о религиозных верованиях позднего неолита (да, по сути, и корейского неолита в целом), практически нет. Костяные изображения собачьих, свиных и змеиных голов, найденные на стоянке Сопхохан (устье р. Туман, близ границы КНДР с Россией) интерпретируются скорее как декоративные, чем ритуальные. То же можно сказать и о глиняных изображениях птиц и собак, найденных на другой северокорейской неолитической стоянке, Нонпходон (близ г. Чхонджин, пров. Сев. Хамгён). С зачатками религиозного культа, по-видимому, можно безусловно связать лишь знаменитую маску-изображение человеческого лица из раковины (с дырочками на месте рта и глаз), найденную в третьем слое Тонсамдона (см. рис. 7). Видимо, она, как и найденное в Осанни очень похожее глиняное изображение человеческого лица, представляла человекоподобных духов — покровителей общины. Традиция изображать лики духов-покровителей, защитников от «нечистой силы», на черепице, бронзовых пластинах, и т. д., жила в Корее еще очень долго, и весьма возможно, что ее корни следует искать в этой примитивной неолитической маске. Неолитических погребений известно в Корее пока еще очень мало, и вывести какие-то общие закономерности погребального ритуала пока что не представляется возможным. Ясно, что покойников хоронили в вытянутой позе, головой большой частью к востоку или юго-востоку, иногда с каменными топорами или нефритовыми браслетами. Следов серьезной социальной стратификации погребения не дают.

Рис. 7. Знаменитая тонсамдонская маска, в окружении костяных украшений и рыболовецких орудий.

Антропологический, прежде всего краниологический, анализ останков людей, обнаруженных в одном из северокорейских неолитических захоронений (г. Унги, пров. Сев. Хамгён), показал их принадлежность к короткоголовому (брахицефальному) типу восточных монголоидов, с высокими и плоскими лицами и сильно развитыми скулами. Правдоподобными кажутся предположения об этническом родстве неолитических насельников Кореи с дотунгусским палеоазиатским неолитическим населением Восточной Сибири и Дальнего Востока. Однако следует также помнить, что на той ступени развития, на которой находились неолитические обитатели Кореи, понятие «этнической принадлежности» или «этнической гомогенности» еще отсутствовало в коллективном сознании.

Жители маленьких рыбацких или земледельческих поселков ощущали себя просто членами своей общины и мало задумывались о том, к какой общности более высокого уровня они принадлежат. Впрочем, при этом возможно, что носители совершенно инородных культурных комплексов (скажем, протокитайского неолитического) ощущались уже как более «чуждые», чем жители других общин полуострова. Мы можем, по ряду археологических признаков, выделять протокорейский неолитический культурный комплекс как гомогенную культурную общность, легко отличимую от соседних (скажем, протокитайского комплекса яншао-луншань или протояпонской неолитической культуры дзёмон). Однако нет оснований считать, что представление о «культурной общности» было в серьезной мере присуще и самим носителям протокорейской неолитической культуры. Формирование этнического сознания как фактора социальной жизни — примета следующей эпохи в эволюции корейской культуры, бронзового века.

Источники и литература