а) Центральная власть, аристократия и чиновничество в X в.

Родившаяся из смуты позднесиллаского периода и закрепившая свое право на трон на основе компромисса с региональными «сильными домами», новая династия проводила политику бюрократической централизации в обществе, где повседневная жизнь провинции контролировалась крупными землевладельцами и их дружинами. Отряды провинциальных владетелей представляли серьезную угрозу для самого основателя династии и нескольких поколений его преемников на троне. Сподвижники самого Ван Гона, с помощью которых он приступил к созданию бюрократической монархии танского образца, также были землевладельцами разных уровней. Ситуация в обществе, где земля и влияние были монополизированы землевладельческой элитой, делала неизбежными серьезные уступки в централизаторской политике первых государей новой династии.

Достаточно долго провинциальные землевладельцы сохраняли у себя отряды вооруженных слуг, выполнявших функции местной полиции. Большая часть земель «сильных домов» так никогда и не была отнята у них. Под разными наименованиями («поля заслуженных сановников», «дарованные земли», и т. д.) земли эти сохранялись в наследственной собственности знати. Потомки перешедших на сторону Ван Гона местных «полководцев» и «хозяев крепостей» составили большинство высших чиновников при первых правителях Корё. Так как закон позволял носителям пяти высших служебных рангов посылать сыновей на службу без экзаменов, привилегированное положение близких Ван Гону, его сыновьям и внукам местных феодалов наследовалось их кланами. Кланы эти обычно были также связаны брачными узами как между собой, так и с государевым двором. По совокупности вышеуказанных признаков — наследственное землевладение (с элементами военно-полицейского контроля над соответствующими регионами), монополизация высших государственных должностей и создание особого «эндогамного круга» в обществе — эта группа крупных и средних землевладельцев на государственной службе может быть, с определенными оговорками, названа «аристократией» (квиджок), или «служилой аристократией». Конечно, нельзя забывать о коренном отличии того социального слоя, который мы (за неимением лучшего термина) именуем «аристократией» в Корё, от аристократии в европейских феодальных обществах: в то время, как основным источником престижа и привилегий для крупного землевладельческого клана в Корё была все же государственная служба, европейский аристократ пользовался безусловным престижем по рождению.

Поскольку, в корёской системе важным элементом аристократического статуса, наряду с наследственным имением, был чиновный пост, усиление центрального бюрократического контроля в целом служило интересам аристократии постольку, поскольку не затрагивались ее привилегии. Централизаторские реформы, заходившие «слишком далеко» — скажем, указ об освобождении незаконно порабощенных знатью крестьян (956 г.) — вызывали, как правило, недовольство аристократии и приводили режим к кризису. Конечно, социальный состав корёского чиновничества (особенно среднего и мелкого, но в определенной части и крупного) аристократией не ограничивался. Однако именно аристократия занимала господствующие позиции в экономической и политической жизни, что и дает возможность определить корёское общество как «аристократическое». Сложный баланс интересов двора, стремившегося расширить свою социальную опору, и аристократии, желавшей сохранить свои привилегии, но в то же время и нуждавшейся в определенной мере бюрократического порядка, является главной характеристикой политической истории Корё.

Основатель новой династии Ван Гон прилагал все усилия к тому, чтобы укрепить связи с провинциальными «сильными домами» и гарантировать единство страны мирными методами. Для этого он широко использовал брачные альянсы с ведущими представителями местной знати. Первый государь Корё имел 6 главных жен (с рангом ванху — «государыня») и 23 второстепенных (с титулом пуин — «супруга»). Большей частью эти женщины происходили из ведущих «сильных домов», лояльность которых Ван Гон таким образом обеспечивал. Интересно, что, при этом, принцессы из дома Ван выдавались за представителей местной знати крайне неохотно: Ван Гон опасался претензий на престол со стороны аристократических кланов. Наиболее могущественным местным аристократам присваивалась государева фамилия Ван, что формально делало их членами правящего клана. Так, в род Ван был принят контролировавший регион Мёнджу (нынешняя пров. Канвон) «полководец» Ким Сунсик, военная помощь которого сыграла критическую роль в разгроме сыновей Кён Хвона в 936 г. Земельные владения местной знати легализовывались обычно как «кормленые земли» (сигып, или, чаще, ногып), формально «пожалованные» центром тому или иному местному аристократу «за верность». Ближайшие сподвижники Ван Гона могли (с 940 г.) получать землю в центральном районе (окрестностях столицы), «согласно величине их заслуг». Особый интерес Ван Гон проявлял к району Пхеньяна, что объясняется как его стратегическим положением на границе с землями северных племен (киданей, чжурчжэней), так и большими возможностями для мобилизации военной силы в этом обширном крае. Ван Гон часто посещал Пхеньян и стремился поддерживать особенно тесные отношения со знатью этого региона. За безопасность Пхеньяна отвечала стоявшая там дружина Ван Синънёма (?- 949) — племянника Ван Гона, безраздельно ему преданного. Ван Синьнём сумел наладить тесные союзные отношения с местной пхеньянской знатью, и воинские силы этого района служили гарантом стабильности в стране в случае дворцовых распрей или сепаратистских мятежей. В Пхеньян насильственно переселялись жители южных частей страны (922 г.), что способствовало смешению населения различных провинций и экономическому развитию северных регионов.

Лояльные Ван Гону местные аристократы часто официально назначались «губернаторами» (сасимгван) тех мест, реальный контроль над которыми все равно был в их руках. В то же время новая династия пыталась завязать более тесные отношения и с влиятельным слоем средних и мелких местных землевладельцев. Поскольку большинство из них формально имели чиновные должности или титулы, их часто обобщенно называют «местные чиновники» — хянни. С этой целью сыновья или младшие родственники наиболее заметных мелких и средних землевладельцев по очереди приглашались на определенный срок в столицу, где содержались на положении «почетных заложников». Им давалось жалованье, их советы по вопросам управления теми провинциями, из которых они сами были родом, высоко ценились, но в то же время их пребывание в столице было гарантией лояльности их влиятельных родственников по отношению к корёскому двору. Называли таких «представителей с мест» киин — буквально «человек из этой [провинции]». Для сбора с мест налогов на содержание двора и армии в провинции на нерегулярной основе посылались эмиссары центра — «хранители налогового зерна» (чоджан). Как правило, эту «одноразовую» миссию выполняли лояльные Ван Гону феодалы со своими собственными дружинами. Возможностей постоянно контролировать «чужие» регионы эти «вассалы» государя не имели.

Используя в основном систему Позднего Когурё времен Кунъе, но также частично и опыт Силла, Ван Гон разработал систему из 16 официальных чиновничьих служебных рангов. Эти ранги присваивались, как правило, верным новой династии местным землевладельцам с учетом их военных возможностей и степени лояльности. Из главных бюрократических институтов раннего Коре интересы монархической власти (т. е. двора Ван Гона и его ближайших сподвижников) отражал в полной мере лишь Нэбонсон («Внутреннее Административное Управление»), отвечавшее за издание государевых указов, и Пёнбу («Военное Ведомство»), командовавшее дворцовой дружиной. Главный же официальный орган государственной власти, Кванпхёнсон (буквально «Ведомство Широкого Обсуждения»), включал в свой состав многочисленных выходцев из местных «сильных семейств» и в значительной мере определял и защищал интересы господствующего класса как целого, т. е. как центральной власти, так и местных землевладельцев. В целом, компромиссная политика Ван Гона обеспечила измученной смутами стране долгожданный мир, но к усилению центральной власти и окончательному оформлению бюрократического порядка не вела. Государь Коре оставался «первым среди равных» и мог править, опираясь лишь на консенсус в аристократической среде.

Период раннего Коре приходится на так называемую эпоху Пяти Династий и Десяти Государств в Китае (907–960 гг.) — время, когда, после гибели Тан, в Китае отсутствовала единая власть и сосуществовали несколько воевавших друг с другом региональных режимов. Военной угрозы раздробленный Китай для Коре не представлял и был интересен как торговый партнер и источник престижа, ассоциировавшегося, по установившейся традиции, с инвеститурой (установлением формального «вассалитета» по отношению к той или иной китайской династии). Ван Гон получил инвеституру (чхэкпон) от режимов Позднего Тан (923–936) в 933 г. и Позднего Цзинь (936–946) — в 939 г. Он всячески поощрял развитие торговых связей и культурных контактов с китайскими территориями.

Потенциальную военную угрозу для Коре могло представлять основанное в 916 г. киданьским каганом Елюй Амбаганем (кит. Абаоцзи) государство Ляо, в 926 г. уничтожившее Бохай и захватившее некогда принадлежавшие Когурё маньчжурские земли. Значительное количество выходцев из Бохая, включая большую группу знати, осело в итоге в Коре. По-видимому, именно влиянием бохайских переселенцев объясняется враждебное отношение Ван Гона к Ляо и ко всем попыткам последнего превратить полуостровную монархию в своего союзника. Кидани дважды посылали к Ван Гону послов с дарами в виде лошадей и верблюдов, но реакция корёского правителя была однозначно негативной. Так, весь состав второго посольства (942 г.) был отправлен на морские острова в ссылку, а верблюдов загнали под один из столичных мостов и заморили там голодом. Однако, занятые бесконечными войнами с китайскими государствами Позднее Цзинь, Позднее Чжоу (951–960) и Сун (основано в 960 г.) кидани на тот момент не имели возможности отомстить Корё за провокационный жест. Киданьские нашествия начнут тревожить Корё лишь с конца X в.

Ван Гон умер в 943 г., оставив своим потомкам «Десятичастное наставление» (Хунё сипчо) — политическое завещание, которое должно было служить фамильным руководством по управлению страной (и, видимо, к широкому распространению не предназначалось). Первым и главным пунктом завещания было утверждение, что управлять государством возможно лишь благодаря мистической помощи будд. В связи с этим потомкам предписывалось покровительствовать монастырям, но в то же время и «направлять» монахов «на путь истинный» в светских делах, не допуская распрей внутри сангхи. Это предписание наглядно свидетельствует о значении религиозной санкции для власти в глубоко пропитанном буддизмом обществе и о стремлении нового режима контролировать буддийскую общину. В то же время второй пункт предписывал жестко контролировать постройку новых храмов, дабы они не «ослабили бы добродетельные силы земли» (тезис, взятый из популярных тогда геомантических теорий). Основатель династии предостерегал детей, что именно чрезмерно большое количество храмов и погубило Силла. Ясно, что за беспокойством о «добродетельных силах земли» скрывалось также стремление не допустить чрезмерной концентрации земельной собственности в руках монашеской общины.

В других пунктах «Наставления» элементы конфуцианской доктрины сочетались с напоминаниями о политических и культурных особенностях Корё. В противопоставление «дикости» киданей восхвалялись «образцовые» нравы и обычаи Китая, но в то же время утверждалось, что поскольку «природные особенности» у земель и населения Корё иные, то и к местной традиции, хотя бы она и отличалась от китайской, надо относиться толерантно. Особое внимание предписывалось уделять праздничным буддийским церемониям, включавшим также обряды поклонения божествам гор и рек и драконам морей (местным божествам, влившимся в буддийский пантеон). Вполне в духе конфуцианского учения наследникам предписывалось поощрять земледелие, не обременять народ чрезмерными налогами и внимать искренним увещеваниям верных подданных. В то же время Ван Гон противопоставлял геомантическим «добродетелям» земель Пхеньяна (на знать которого он опирался) исконную «порочность» территории бывшего Позднего Пэкче и склонность ее насельников к мятежу, запретив приближать последних ко двору и давать им важные посты. Завещание Ван Гона отразило особенности сознания знатного корёсца X в., склонного воспринимать реалии через призму как буддийских и местных геомантических верований, так и конфуцианских догм.

Рис. 29. Могила Ван Гона к северу от бывшей корёской столицы Кэсона (ныне — территория КНДР).

После смерти Ван Гона на престол вступил его наследник, известный по посмертному имени Хеджон (943–945). Наследника поддерживала влиятельная клика местной знати во главе с землевладельцем из уезда Хесон (ныне волость Мёнчхон уезда Танджин пров. Юж. Чхунчхон) преданным и близким соратником Ван Гона по имени Пак Сурхый. У Пак Сурхыя имелся серьезный соперник — аристократ Ван Гю из южной части долины Хангана (уезд Кванджу пров. Кёнги), две дочери которого были супругами Ван Гона, а третья — женой Хеджона. Ван Гю стремился возвести на трон сына Ван Гона от одной из своих дочерей, принца Кванджувона, и всерьез готовился устранить и Хеджона, и его покровителя Пак Сурхыя с помощью вооруженной силы. Как следствие, и государь, и Пак Сурхый шагу не могли сделать без вооруженной охраны: в результате, Хеджон рано скончался, по официальной версии, от сильного нервного расстройства («не был постоянен в гневе и радости», по терминологии того времени). Сразу же после смерти Хеджона Пак Сурхый очутился в ссылке, и вскоре был убит.

Однако здесь в игру вмешался правитель Пхеньяна Ван Синънём, опасавшийся за свою безопасность в случае победы клики Ван Гю. Дружине Ван Синънёма удалось возвести на престол второго сына Ван Гона, известного по посмертному имени Чонджон (945–949). Ван Гю, принц Кванджувон и их приближенные были физически устранены. Масштабной жестокой «чистке» подверглась значительная часть столичной знати (былые сподвижники и приближенные Ван Гона), которая подозревалась в нелояльности к новому режиму. Однако обстановка в Кэсоне оставалась по-прежнему тревожной и опасной для молодого (взошедшего на престол в 23 года) вана, и он задумал перенести столицу в более надежный Пхеньян. В Пхеньян была насильственно переселена значительная часть кэсонского населения (что вызвало немалое недовольство), пхеньянская крепость — отремонтирована, а из дружин лояльной двору местной знати набрана 300-тысячная «светлая армия» (квангун), для обороны от потенциально угрожавших северным районам киданей. Однако очень скоро, в 949 г., Ван Синънём скончался, а вскоре подозрительно быстро скончался и государь (по официальной версии, его смертельно напугала молния, ударившая по одному из дворцовых павильонов). Власть перешла к его родному брату, известному под посмертным именем Кванджон (949–975), в правление которого в стране начал устанавливаться стабильный порядок.

В ранний период пребывания Кванджона на троне он опирался на дружины Пак Сугёна — землевладельца из северной части долины Хангана, служившего военачальником у Ван Гона и проявившего преданность режиму Чонджона. Вместе с тем с первых же шагов Кванджон начал делать все возможное для того, чтобы сделаться независимым от аристократов и превратить Корё из конфедерации полуавтономных уделов в централизованное государство. Стремясь укрепить свой престиж, он называл столицу Корё «императорским стольным градом» (хвандо) и одно время использовал собственный «девиз правления» (что обычно делали лишь китайские императоры). Тем не менее, он установил, с позиции формального «вассалитета», теснейшие отношения с государством Позднее Чжоу и заимствовал целый ряд китайских бюрократических институтов. Позже отношения «вассалитета» и активный культурный обмен продолжались с империей Сун, к 979 г. завершившей объединение Китая.

Кванджон во множестве нанимал на службу китайских ученых бюрократов, которые нередко становились инициаторами реформ. Так, по предложению одного из китайских (чжоуских) иммигрантов в 958 г. была введена просуществовавшая потом практически без перерывов в течение примерно тысячелетия система экзаменов на государственную службу. Экзамены проводились обычно раз в два года по трем классам — словесности (чесуроп; умение сочинять стихи и прозу на классическом китайском), конфуцианских канонов (мёнгёноп; знание основных канонических текстов) и «различных [второстепенных] занятий» (чабоп; медицина, астрономия, гадание, юриспруденция и т. д.). Самым важным считался класс словесности — с конца X в. ежемесячное сочинение китайских стихов было вменено в обязанность столичным и провинциальным чиновникам. Вначале экзамен состоял лишь из одного испытания в столице, но с первой половины XI в., система усложнилась. Для прохождения экзамена первой ступени на степень чинса (кит. цзиньши — «продвинутого мужа») стали требовать или прохождения курса в столичном государственном университете, или сдачи предварительных экзаменов в родной провинции. Лица, успешно сдавшие экзамен первой ступени, имели право сдавать экзамен второй ступени (на получение должности), обычно проводившийся во дворце.

Первое время число отобранных было относительно невелико (по самому важному классу, словесности, — 2–3 человека за один экзамен), и основные должности продолжали занимать выходцы из знатных чиновных семей, допускавшиеся на службу «за заслуги предков». Однако с течением времени «удельный вес» чиновников, прошедших через экзамены, значительно увеличился. В XI–XII вв. по классу словесности на экзаменах второй ступени за один раз отбиралось примерно 30 претендентов, которых обычно сразу назначали на служебные посты. Всего за весь период существования династии Корё по этому классу прошло примерно 6300 человек — цвет корёского чиновничества. Условия допуска к экзаменам варьировались в зависимости от периода, но, в принципе, право сдавать их имели, как правило, не только выходцы из чиновных семей, но и свободные простолюдины, а иногда даже и часть «подлого люда» (неполноправного населения). Создавая новый, независимый от аристократического слоя, канал социальной мобильности и приводя на службу преданных конфуцианским идеалам образованных людей разного происхождения, экзаменационная система наносила удар по доминированию полунезависимых местных владетелей («сильных домов») в обществе.

Другой реформой Кванджона, подрывавшей экономическую основу господства аристократии, был закон 956 г. о «проверке статуса рабов», т. е. практически об освобождении незаконно порабощенных в смутное время Позднего Силла и раннего Корё знатью крестьян. Освобождать полагалось всякого, кто не являлся рабом по наследству или не попал в рабство «законным» образом. Ослабляя «сильные дома» экономически, государство одновременно укрепляло собственную налоговую базу. Бывшие рабы, став свободными простолюдинами, начинали платить налоги в казну. По сообщениям источников, никто из сановников — выходцев из среды крупных землевладельцев — открыто против нового закона не протестовал, однако после его принятия режим Кванджона потерял популярность. Это вынудило правителя-реформатора все больше опираться на лично преданных ему чиновников незнатного происхождения (значительная часть из них — китайские иммигранты) и чаще обращаться к репрессивной политике.

Переломным в политике Кванджона считается 960 г., когда, в частности, была заимствована китайская система придворных костюмов, со строгим соответствием каждого цвета определенной группе рангов. С этого времени двор начинает проводить регулярные «чистки» недовольных, часто по доносам, многие из которых, по сообщениям позднейших источников, были ложными. Источники рисуют достаточно мрачную картину: «дети доносили на отцов, а рабы — на господ», «карались даже заслуженные сановники и военачальники прошлых правителей», и, как итог, «тюрьмы были переполнены, и пришлось строить новые временные темницы». Репрессии не миновали и былых сподвижников самого государя. Трое сыновей Пак Сугёна, некогда ближайшего сподвижника Кванджона, оказались репрессированными, и сам Пак Сугён вскоре умер от острого нервного заболевания (964 г.).

Нервы не выдерживали и у организаторов репрессий. Кванджон, чувствуя себя виновным в мучениях и смерти множества подданных, пытался найти психологическую компенсацию в фанатическом следовании догматам буддийской религии, запрещая, скажем, забой животных во дворце (вместо этого мясо приходилось покупать на рынке!) и тем самым демонстрируя верность принципу ненасилия. В столице строились новые монастыри, с невиданной пышностью проводились буддийские ритуалы. «Благочестие» государя имело и вполне определенную политическую подоплеку: образ правителя как покровителя буддийской веры должен был обеспечить реформам широкую поддержку.

Главными исполнителями реформаторских замыслов выступали, вместе с частью привлеченных на службу мелких корёских землевладельцев, полностью зависимые от государственной службы и милостей двора китайские иммигранты. Их привилегированное положение при дворе и некоторые особенно неосторожные меры Кванджона по поощрению иммиграции из Китая (так, вновь прибывшим иммигрантам иногда передавались усадьбы репрессированных сановников) вызывали крайнее недовольство среди привилегированного класса: господствовало мнение, что в страну «слетелись бездарные проходимцы с севера и юга». Обстановка в стране все более накалялась, вынуждая двор уделять первостепенное внимание усилению спешно реорганизованного ведомства Дворцовой Охраны (Чанвибу). На содержание расширенного государственного аппарата (служителям которого присваивались с 958 г. служебные ранги китайского образца) требовались немалые средства, и впервые в корёской истории нерегулярные до того времени налоги и подати с провинций были систематизированы и упорядочены. Годовой бюджет двора увеличился, по сравнению с временами Ван Гона, почти в 10 раз, но подобное масштабное перераспределение прибавочного продукта в пользу центральной власти не могло не вызвать вражды со стороны крупных и средних землевладельцев, а также связанных с ними крупных монастырей. Предпринятая в 974 г. монахами одного из пхеньянских храмов попытка поднять антиправительственный мятеж (закончившаяся неудачей) хорошо показывает, сколь мощным было сопротивление реформам.

После смерти Кванджона в 975 г. двор взял курс на «разрядку» накалившейся обстановки и продолжение централизаторской политики компромиссными методами. Практически все осужденные были освобождены и реабилитированы. На какое-то время было разрешено лично, без посредства органов государственной власти, мстить доносчикам за репрессированных родных и близких. Однако подобного рода санкция на кровную месть, сильно напоминавшая о временах стычек между местными владетелями в позднесиллаский и раннекорёский периоды, привела к опасным для престижа господствующего клана эксцессам (жертвой мстителей мал даже один из сыновей Ван Гона) и вскоре была отменена. Пришедший к власти старший сын Кванджона, известный по посмертному имени Кёнджон (975–981), приступил к проведению централизаторской политики с мероприятий, встретивших широкую поддержку. Так, в 976 г. как центральным, так и местным чиновникам были розданы (на период их службы) «служебные поля», причем важным критерием величины надела служили «личные достоинства» (что ставило чиновничество в жесткую зависимость от двора). В следующем, 977 г., двор «пожаловал» наследственные вотчины «заслуженным сановникам», что практически означало окончательное признание прав аристократических землевладельцев на их собственность. Отнять эти вотчины двору было не так просто. Даже если сын того или иного аристократа обвинялся в преступлении, треть вотчины (в реальности часто и больше) переходила внуку (за исключением особо опасных государственных преступлений). Вотчины обрабатывались как посаженными на землю рабами, так и (большей частью) безземельными и малоземельными свободными крестьянами-арендаторами, обязанными, как и во времена Силла, отдавать хозяину половину урожая. Таким образом, двор одновременно узаконил крупное землевладение аристократов и обеспечил землей служилое сословие. Другой важной экономической опорой вотчинников было ростовщичество, причем обычно процент достигал 33% годовых; эта практика была легализована указом Кёнджона в 980 г. Несостоятельные должники обращались в рабство, тем самым укрепляя устои вотчинной экономики.

Привлекая на свою сторону симпатии самых разных слоев господствующего класса, Кёнджон одновременно продолжал начатую отцом политику конфуцианизации и китаизации. В Китай начали, как и во времена Силла, посылаться на обучение корёские студенты (976 г.). Государь лично участвовал в приеме экзаменов на должность, что должно было значительно повысить престиж экзаменационной системы — важнейшего из нововведений Кванджона. Вместо китайских иммигрантов (значительная часть которых была изгнана со службы или даже физически уничтожена в первые месяцы после смерти Кванджона) опорой режима Кёнджона стали потомки клана силласких ванов (Ким) и сословия юктупхум (прежде всего род Чхве). Однако и сопротивление новшествам было, по-видимому, серьезным: именно поэтому, как кажется, и написал рано умерший (981 г.) Кёнджон в своем завещании, что смерть как бы сбросила с его плеч «неподъемную тяжесть».

По-настоящему основы корёской бюрократической системы были заложены преемником Кёнджона, одним из внуков Ван Гона, известным под посмертным именем Сонджон (981–997). Именно при нем Корё стало централизованным бюрократическим государством в полном смысле этого слова. Практически сразу по вступлении на престол Сонджон повелел высшим чиновникам изложить предложения по переустройству государственной структуры. На инициативу трона откликнулся Чхве Сынно (927–989), выходец из Кёнджу, представивший докладную записку из 28 пунктов, где давалась достаточно нелицеприятная оценка предыдущим пяти царствованиям (особенной критике подверглась жестокость и религиозное ханжество Кванджона) и излагались аргументированные предложения по перестройке управленческой системы и определению главных «векторов» государственной политики. Истовый конфуцианец (известный тем, что уже в 12 лет выучил наизусть «Лунь Юй»), Чхве Сынно осудил привилегии буддизма, критикуя эту религию как «непрактичную и эгоцентрическую», ибо целью ее является не благо общества, а личное избавление от страдания в будущей жизни. Лишь конфуцианство, утверждал Чхве Сынно, может служить всеобъемлющей философией государственной и общественной жизни. Чхве Сынно выражал неудовольствие активной кредитно-ростовщической деятельностью буддийских храмов, произволом буддийских монахов по отношению к низшим государственным чиновникам (путешествующие монахи позволяли себе избивать служащих почтовых станций за «ленивое обслуживание») и чрезмерными расходами государства на буддийские ритуалы и церемонии.

Чхве Сынно настаивал также на скорейшем создании нормальной системы провинциальной администрации, превентивных мерах против «северных варваров» (киданей и чжурчжэней) и общем упорядочении чиновно-ранговой системы. Идеальное государство в представлении Чхве Сынно несло на себе и отпечаток корёских реалий. Чхве Сынно не считал необходимым полностью и безоглядно заимствовать китайскую систему во всех сферах жизни (скажем, «повозки и костюмы» он предлагал использовать местные) и выступал против слишком частой отправки миссий в Сун, «дабы нас не презирали бы в Поднебесной». Он подверг критике и мероприятия Кванджона по освобождению порабощенных землевладельцами крестьян, с ужасом представляя себе ситуацию, когда бывший раб начнет мстить господину или займет в местном обществе более высокое положение, чем клан хозяев.

Предложения Чхве Сынно отражали мировоззрение и социальную психологию корёского среднего и высшего чиновничества — конфуцианских бюрократов аристократического происхождения. Конфуцианская монархия означала для них, не в последнюю очередь, и гарантии их собственного привилегированного статуса. Недаром Чхве Сынно настаивал на том, чтобы государь обращался бы со своими сановниками в строгом соответствии с правилами этикета. Доклад Чхве Сынно, назначенного в 983 г. вице-канцлером Государственной Канцелярии (в 988 г. повышен в должности до канцлера), послужил основой при упорядочении корёской системы.

Рис. 30. Оглавление к главному источнику по истории династии Корё — «Корё са» («История Корё»). Этот монументальный труд из 139 глав составлялся историографами следующей династии, Чосон (1392–1910), на протяжении нескольких десятилетий, был завершен в 1451 г. и опубликован тремя годами позже. В жизнеописании Чхве Сынно, включенном в эту историю, можно найти и большую часть его докладной записки (из 28 пунктов сохранились 22).