г) Ситуация на Корейском полуострове в VII в. Объединение Корейского полуострова под властью Силла

Оставаясь сильнейшим из протокорейских государств, Когурё испытывало на рубеже VI–VII вв. серьезные внутриполитические затруднения. При общем сохранении налаженной Чансу-ваном централизованной системы управления, аристократия сумела отвоевать, за счет власти монарха, немало прерогатив. Постепенно к концу VI в. на первый план в государственном управлении опять выдвинулся Совет Знати. Председатель этого Совета, тэдэро (1-й ранг), избиравшийся аристократами без особого вмешательства со стороны государя, брал на себя значительную часть функций центральной власти. Опирался он прежде всего на своих личных сторонников из числа знати и чиновничества. Подобная система не могла не приводить к частым столкновениям между аристократическими группировками, желавшими посадить «своего» претендента на пост тэдэро. Это уменьшало эффективность государственного управления в целом. В результате, скажем, предпринятые когурёской армией под командованием знаменитого полководца Ондаля в 590-х гг. попытки вернуть у Силла долину Хангана закончились провалом, а сам Ондаль погиб в битве.

Формально, конечно, государь оставался носителем верховной власти. Однако на практике его роль все больше сводилась к организации религиозных церемоний в честь священных предков династии (Чумона и его матери, Богини Плодородия), сакральных весенних охот, и т. д., а также к улаживанию конфликтов между соперничавшими аристократическими группировками. Можно сказать, что политическая структура Когурё постепенно эволюционировала в сторону системы, которая после стала известна в средневековой Японии как сёгунат. В такой системе государь как верховный жрец и носитель формальной власти уступает реальную (прежде всего военную) власть сильнейшему из представителей аристократии.

Рис. 51. Позолоченная бронзовая статуэтка Авалокитешвары конца VI в., найденная в квартале Самяндон г. Сеула в 1967 г. Авалокитешвара (кор. Кваным) бодхисаттва милосердия, часто изображаемая на Дальнем Востоке в облике женщины. Высота — 20 см. Общий стиль изображения — подражание суйскому, что говорит об активных связях силласких земель в долине р. Ханган с Китаем в конце VI в. В левой руке бодхисаттвы — сосуд с чистой водой (кундика), используемой в буддийских ритуалах омовения. Правая рука зафиксирована в мудре (жесте) проповеди, т. е. бодхисаттва представлена прежде всего как носитель буддийской истины. Круглое, мягкое лицо, тонкая улыбка, нежно ниспадающие линии одежды как бы зрительно, фигурно воплощали абстрактные универсальные категории буддийского учения — доброту, милосердие, самосовершенствование. Буддийские философия, искусство и культ помогали объединению гетерогенного населения страны в одну этнокультурную общность.

Империя Суй, стремившаяся восстановить величие ханьского Китая и вновь захватить бывшие лоланские территории, рассматривала все эти изменения в когурёской политии (а равно и неспособность Когурё справиться с силласкими гарнизонами в долине р. Ханган) как проявления слабости своего восточного соперника. Не могла не воодушевлять суйского Вэнь-ди также и готовность Пэкче и Силла прийти китайским войскам на помощь. Поэтому, воспользовавшись в качестве предлога нападением союзных Когурё племен мохэ на Ляоси в 598 г. (имевшим явно превентивный характер), Вэнь-ди выслал в поход на Когурё 300-тысячную армию, подкрепленную морским флотом. Итог агрессии оказался, однако, далек от желаемого. Армия на суше еще до столкновения с когурёскими силами начала страдать от голода и эпидемий, а флот был раскидан бурями. В результате суйцы отступили без особых успехов, потеряв погибшими 80–90 % личного состава.

Столкнувшись в лице Суй с сильным противником, Когурё прибегло к целому ряду военно-дипломатических мер. Когурёский государь Ёнъ-ян (590–618) пошел на целый ряд символических уступок, признавая себя «виновным» в «прегрешениях» перед номинальным «сюзереном» (Суй) и прося о мире. Формально он был «прощен» и мир был «дарован», но на самом деле (и когурёсцы прекрасно знали об этом) Суй приступила к активной подготовке следующего этапа агрессии. Используя передышку, когурёсцы нанесли военные удары по потенциальным союзникам Суй, Силла и Пэкче, и попытались завязать более тесные отношения с потенциальным противником Суй, Восточно-тюркским каганатом. К этому же времени (608 г.) относится и активизация обменов Когурё с Японией, куда направлялись когурёские монахи, обучавшие японцев изготовлению бумаги, чернил, ирригационных механизмов, и т. д. Кроме дипломатии, когурёсцы делали упор и на укрепление внутренней сплоченности правящего класса. Именно в это время (600 г.) ученый Ли Мунджин составляет новую версию истории Когурё (хронику Синджип), в которой, по-видимому, более явственно выделялась традиция антикитайской военной борьбы.

Следующее нашествие было начато в 612 г. сыном Вэнь-ди, императором Ян-ди, горевшим желанием отомстить за «позор» отца. На Ляодун была направленная невиданная еще в истории войн Китая с неханьскими народностями двухмиллионная армия. Еще большее количество мобилизованных занималось подвозом продовольствия. К когурёской столице Пхеньяну послали суйский военно-морской флот. Однако «блицкрига» не получилось. Осажденные когурёские крепости Ляодуна упорно оборонялись, не давая главным силам суйцев продвинуться дальше на юг, в центральные районы Когурё. Потеряв терпение, суйский владыка послал ударные части (всего 300 тыс.) в поход прямо на Пхеньян, но результат был печален. Заманенные выдающимся когурёским военачальником Ыльчи Мундоком в ловушку и истощенные многодневным переходом по враждебной территории, суйцы были наголову разгромлены в битве на р. Сальсу (теперь называется Чхончхонган). В итоге из всех ударных частей уцелело лишь 2700 человек, и суйцы отступили с Ляодуна без каких-либо существенных результатов.

Еще одна агрессия в следующем, 613 г., закончилась таким же провалом. Суйцы не сумели взять когурёских крепостей на Ляодуне, и в итоге вести о начавшихся мятежах на юге Китая заставили императора в спешке отступить с когурёской территории со своей гвардией, оставив большую часть армии на уничтожение когурёским войскам. Позорный провал бессмысленной (как считали даже многие сановники суйского владыки) агрессии на северо-востоке и неисчислимые жертвы мобилизованного в войско крестьянства привели в 614–618 гг. к цепи народных восстаний и сепаратистских мятежей, закончившихся в итоге падением Суйского дома (618 г.). По некоторым данным, в 618 г. клонившаяся к гибели Суй в последний раз попыталась разгромить Когурё, но, естественно, безуспешно. В конечном счете, героическое сопротивление когурёсцев китайской агрессии спасло формировавшиеся на полуострове этнокультурные общности от ассимиляции с ханьским этносом, внеся решающий вклад в падение Суйской династии.

Объединение Китая под властью империи Тан (завершено приблизительно в 624–628 гг.) означало, что угроза для Когурё сохраняется по-прежнему. Официально «признав» ошибки чрезмерно агрессивной предшественницы, Тан на самом деле продолжала суйскую политику. Укрепляя отношения с южными соперниками когурёсцев (особенно Силла), Тан готовилась к новым походам на северо-восток. Когурёсцы, в свою очередь, также проводили двойственную политику. С одной стороны, они признавали себя формальными «вассалами» Тан и делали ряд дружественных жестов в танскую сторону. С другой стороны, Когурё активно готовилось к обороне от ожидавшихся танских нашествий. Из мер, предпринятых Когурё в 620-е гг. для установления добрых отношений с Тан, можно выделить возвращение в Китай части пленных, захваченных во времена суйских кампаний, и официальное принятие даосизма, тогда находившегося под покровительством Танского дома (считавшего Лao-цзы, основателя этого учения, своим предком). Последняя мера, в частности, вызвала серьезное недовольство значительной части буддийского монашества, ибо часто дело доходило до передачи буддийских храмов под даосские святилища. В то же время с 631 г. Когурё возводит на своей северной границе оборонительную линию более чем в 100 км длиной (своеобразную «уменьшенную копию» Великой Китайской стены), надеясь таким образом эффективнее отбить ожидаемые нападения. Вскоре опасения когурёсцев по поводу танской политики подтвердились.

В 642 г. губернатор Восточной области Ён Гэсомун устроил силами областных войск государственный переворот. Ён Гэсомун, член известного и богатого аристократического рода, был, по-видимому, недоволен чрезмерно мягкой, как ему казалось, политикой государя Ённю (618–642) по отношению к Тан. Вана свергли и убили, большинство противников клана Ён в аристократически-чиновничьей среде было также физически уничтожено. Ваном стала креатура Ён Гэсомуна — племянник Ённю, Поджан. Однако практически монарх был оттеснен на положение символической фигуры. Вся реальная власть сосредоточилась в руках провозгласившего себя тэмакниджи (верховным министром) и председателем Совета Знати Ён Гэсомуна, который практически играл роль военного диктатора. Оправданием для установления подобной системы (практически идентичной с более поздними сёгунатами Японии) было, конечно же, чрезвычайное положение, сложившееся в результате постоянных китайских агрессий.

Однако, в свою очередь, переворот Ён Гэсомуна послужил для танского императора Тайцзуна (626–649) предлогом к нападению на Когурё. Интересно, что Тайцзун также пришел к власти путем военного переворота — через убийство собственных братьев. В этом отношении он вряд ли имел моральное право упрекать Ён Гэсомуна в «измене законному правителю» и «узурпации». Союзником Тайцзуна стало Силла. Попытки силласцев заключить с Когурё союз против Пэкче потерпели провал (642 г.), и силласцы сделали ставку на союз с Китаем одновременно против Когурё и Пэкче. Они желали таким путем полностью избавиться от соперников на Корейском полуострове. В 644–645 и 647–648 гг. 200- и 300-тысячные армии Тайцзуна вторгались на Ляодун, но каждый раз останавливались перед упорным сопротивлением когурёских крепостей (в 645 г. особенно прославилась своей обороной крепость Анси) и непривычным холодным климатом и были вынуждены отступать с серьезными потерями.

Несло потери и Когурё. После похода 644–645 гг. в китайский плен было угнано до 70 тыс. когурёсцев. Результатом беспрерывных мобилизаций и войн были для когурёсцев участившиеся голодные годы, общая деморализация, бегство значительного числа населения (включая членов привилегированного класса) в Пэкче и Силла. Стремясь предотвратить окончательное истощение ресурсов страны, Ён Гэсомун делал все возможное для улучшения отношений с Китаем, но безрезультатно. Китайские набеги продолжались (655 г.). Итогом более чем полустолетней китайской агрессии была гибель Когурё в результате войны против Тан и Силла в 660–668 гг. Нельзя не отметить, что героическое сопротивление когурёсцев предотвратило включение Корейского полуострова (или, по крайней мере, значительной его части) в состав Китая в период «пика» китайской экспансии в конце VI в. и тем самым сохранило самобытность формирующегося корейского этноса.

Рис. 52. Так современные корейские художники изображают великого когурёского полководца Ыльчи Мундока, победителя суйских войск в битве при Сальсу. Известно, что Ыльчи отличался не только военными, но и литературными талантами. Сохранилось составленное им китайское стихотворение, в котором Ыльчи, уговаривая суйского военачальника не предпринимать бессмысленный поход на Пхеньян (в итоге закончившийся гибелью и пленением 300 тыс. китайских солдат), писал:

«Божественные планы [Ваши] проникают в [тайны] Небесной грамоты,

Дивными расчетами [Вашими] изведаны очертанья земли.

Военные победы и заслуги [Ваши] уже высоки,

Так не желаете ли вспомнить о мере и остановиться?»

В Пэкче в первой половине VII в. была восстановлена и укреплена политическая стабильность. Монархия и аристократия сумели прийти к обоюдно удовлетворительному компромиссу. С одной стороны, властный и расчетливый ван My (600–641), герой многих позднейших легенд, гарантировал привилегированное положение аристократии. Он назначал преимущественно выходцев из этой среды (носителей высшего ранга чвапхёна) на ключевые должности в государственном аппарате. С другой стороны, аристократы в целом согласились на значительное усиление полномочий монархии. Представители основных знатных кланов (Са, Кук, Ён, Хэ, и др.) принимали самое активное участие в военных и внешнеполитических предприятиях Му-вана. Определенная мера внутреннего политического согласия позволила Пэкче в этот период развить значительную внешнюю активность. С переменным успехом шла непрерывная война против Силла: важной целью пэкческой политики оставалось возвращение утраченных в 475 г. и так и не отвоеванных Сон-ваном в 550–554 гг. территорий в долине р. Ханган. В 602 г. Пэкче потерпело от силласцев масштабное поражение, потеряв около 40 тыс. человек (по некоторым оценкам, две трети пэкческой армии). Однако Му-ван сумел использовать эту катастрофу как стимул к объединению всех слоев и группировок правящего класса перед лицом внешней опасности. Далее, в 620-е гг., Пэкче одержало несколько побед над силласцами, но поставленной цели — возвращения долины Хангана — достигнуть не смогло.

На дипломатическом поприще активно развивались отношения со вновь объединившей Китай империей Тан. С 621 г. пэкческие посольства направлялись в Тан практически ежегодно, а с 640 г. сыновья пэкческих аристократов получили возможность постигать основы конфуцианства в танской Высшей Государственной школе (Госюэ). В отношениях с Японией Пэкче проводило достаточно твердую линию, стремясь помешать налаживанию прямых связей между японцами и Китаем и тем самым сохранить за собой практическую монополию на распространение континентальной культуры на Японских островах. Пэкче продолжало посылать в Японию мастеров и специалистов. В частности, именно пэкчесцы впервые занесли на Японские острова технику изготовления черепицы, необходимой для строительства буддийских храмов.

Выражением стабильности и расцвета аристократической культуры Пэкче в период правления Му-вана стало строительство ряда крупных государственных буддийских храмов, в том числе Храма Будды будущего Майтрейи (Мирыкса), в родных местах государя к югу от столицы (ныне уезд Иксан, пров. Сев. Чолла). Построил Му-ван также и Храм Возвышения Государя (Ванхынса) на берегу реки Кымган в столице. По буддийским представлениям, Будда будущего должен после объединения чакравартином мира прийти на землю, чтобы спасти человечество от всех страданий. Обращаясь к этому культу, Му-ван подчеркивал, что он не в меньшей степени, чем силлаские государи Чинхын и Чинпхён, может считаться чакравартином — покровительствующим буддийской общине справедливым универсальным правителем.

Еще одной чертой, сближавшей пэкческий государственный буддизм с силласким, была общая вера в то, что будды и бодхисаттвы могут магическим образом защитить государство от врагов, при условии покровительства правителя буддийской общине. Другой интеллектуальной и религиозной «модой» в среде аристократии стал даосизм. В какой-то степени даосизм даже потеснил буддизм. Но в то же время даосские представления в значительной мере слились с буддийскими идеями, особенно в искусстве. Явно под влиянием даосской «моды», ориентируясь на покровительствовавшую даосизму Тан, Му-ван вырыл в 634 г. к югу от дворца большой пруд, насыпав там искусственную гору (копию священной даосской горы Фанчжан, места обитания бессмертных) и настроив беседок и павильонов. Активно развивалось буддийское искусство и в провинциях. Именно в этот период в Пэкче начали создавать рельефные наскальные изображения будд и изготавливать большие буддийские статуи из гранита.

Рис. 53. Сохранившаяся до нашего времени каменная пагода Храма Майтрейи. Это самое древнее из сооружений подобного рода в Корее (до этого пагоды изготовляли из дерева). Сейчас высота сохранившегося сооружения не превышает 14 м, но в оригинальной форме пагода имела 9 этажей и была значительно выше. Храм всего состоял из трех пагод (одна посередине — деревянная, две по бокам — каменные) и трех залов для поклонения, но до нас дошла, хотя бы и в полуразрушенном виде, только эта (западная) пагода. Основанный Му-ваном, этот храм считался одним из самых крупных буддийских святилищ на всем Дальнем Востоке.

Рис. 54. «Буддийская триада» — изображения юного, светло улыбающегося Будды (в центре), Будды будущего Майтрейи (слева) и Бодхисаттвы Света Дипамкара (справа) на гранитной скале в уезде Сосан пров. Юж. Чхунчхон. На стиль этих культовых изображений первой половины VII в. явно повлияли рельефы буддийских пещерных храмов Китая.

В 641 г. к власти пришел последний пэкческий государь — сын Му-вана, получивший после смерти храмовое имя Ыйджа (641–660). С его воцарением политическая стабильность в стране была довольно быстро разрушена. В 642–643 гг. новый государь предпринял целый ряд решительных — и непродуманных — мер, определивших судьбу страны в следующие десятилетия. Целый ряд представителей аристократии (около 40 человек), настаивавших, по-видимому, на более осторожной внешней политике, был «вычищен» из столицы (сослан на дальние острова). Пэкче вошло в союз с захватившим в Когурё власть военным диктатором Ён Гэсомуном и предприняло решительную атаку на Силла. Взяв штурмом несколько силласких крепостей в современном уезде Хапчхон (пров. Сев. Кёнсан), пэкчесцы убили коменданта одной из них, Ким Пхумсока. Ким Пхумсок был зятем могущественного силлаского аристократа Ким Чхунчху (будущего государя Тхэджон-Мурёля), и его смерть была воспринята как государственное унижение. В следующем, 643 г., пэкческие и когурёские войска совместно попытались взять силлаский порт на Желтом море, Танхансон (побережье залива Намянман), и тем пресечь силласко-танские контакты. Их остановил, однако, решительный протест танского Китая.

Рис. 55. Пэкческая бронзовая курильница, обнаруженная в 1992 г. в развалинах государственного буддийского храма Нынсанниса в пэкческой столице Саби (ныне г. Пуё). Этот шедевр пэкческого ремесла изображает священную Вселенную такой, какой ее рисовала синтетическая буддийско-даосская космология. Подставка курильницы выделана в форме дракона, а навершие представляет собой фигуру феникса. И дракон, и феникс считались «благовещими», священными существами, важными элементами «истинного», сакрального мира даосов. Нижняя часть курильницы изображает многолепестковый лотос (буддийский символ чистоты среди мирской грязи), а верхняя (крышка) — пять священных даосских гор. Среди гор бродят, играя на различных музыкальных инструментах, бессмертные, познавшие истину отшельники, летают сказочные птицы, ездит на слонах буддийские архаты. Заметны и реалистические изображения охотников и воинов. Высота курильницы 64 см.

Меры 642–643 гг. практически «привязали» Пэкче к жесткой антикитайской и антисиллаской политике Когурё, сделав Ыйджа-вана заклятым врагом Силла. В то же время, лозунг «отомстим за Ким Пхумсока!» эффективно сплотил силласкую элиту вокруг противоборства с Пэкче. Осложнены были, вдобавок, отношения Пэкче с Японией, недовольной жесткими мерами в отношении аристократов, близких японскому двору. Чтобы избежать гибели, новые союзники — Когурё и Пэкче — должны были теперь нанести решительное поражение Силла и остановить продвижение Тан на северо-восток. Однако Тан была крупнейшим и сильнейшим государством всего тогдашнего мира, а Силла, благодаря успехам Чинхын-вана, уже владело большей частью полуострова. Учитывая неравенство экономических и военных возможностей, цели когурёско-пэкческой коалиции были вряд ли реалистичными, и события очень скоро показали это.

В 645–649 гг., воодушевленный удачами Ён Гэсомуна в борьбе с танским Китаем, Ыйджа-ван совершил несколько крупномасштабных экспедиций на западные пограничные районы Силла, но особых побед не добился. Талантливый силлаский полководец Ким Юсин (595–673) с успехом противостоял пэкческим атакам. Крупная неудача постигла Ыйджа-вана и на дипломатическом фронте. Империя Тан, заключив в 648 г. формальный военно-политический союз с Силла, стала с 651 г. открыто угрожать пэкчесцам войной в случае продолжения атак на силлаские пределы. Определенное улучшение в 653 г. отношений с новым режимом, пришедшим к власти в Японии после переворота Тайка (645 г.), вряд ли могло оказать Пэкче серьезную реальную помощь. Скромные возможности Японии, окраины тогдашнего дальневосточного мира, вряд ли были сравнимы с мощью танской империи. Внутри страны знать начала протестовать против чрезмерной, с ее точки зрения, концентрации власти в руках вана и его любимцев и нереалистичной внешней политики. Это привело в 656 г. к новым «чисткам» — репрессиям против столичной аристократической среды.

Основной опорой автократического режима Ыйджа-вана стала государева семья и чиновники незнатного происхождения, выдвинувшиеся благодаря личным способностям и безграничной преданности монарху. В 657 г. сорока побочным сыновьям государя был присвоен высший ранг чвапхёна — мера, в истории Пэкче беспрецедентная. Ряд же «старых» аристократов практически саботировал жесткую автократическую политику. Некоторые из них даже тайно сносились с силласцами, предвидя вероятное поражение своего правителя и будущую оккупацию страны силласкими войсками. В итоге, когда в 660 г. более чем 50-тысячная силлаская армия, в союзе со 130-тысячным китайским войском, атаковала Пэкче, решительно и до конца сражаться с завоевателями были готовы лишь личные любимцы государя. Одним из них был организовавший 5-тысячную дружину смертников воевода Кебэк, который даже убил своими руками перед боем жену и детей, чтобы они только не попали в плен. Однако их героических усилий было, конечно, недостаточно. В итоге Пэкче было разгромлено превосходящими силами врага.

В чем была основная причина поражений, понесенных когурёско-пэкческим альянсом и приведших эти два государства к разгрому? Выросшее на борьбе с северо-китайскими династиями и успешно отразившее суйскую агрессию, Когурё явно недооценило общую мощь нового противника — Танской империи. Когурёсцы были нереалистичны в оценке боеспособности танской армии, включавшей в себя мобильную и отчаянно храбрую тяжеловооруженную кочевую (в основном тюркскую) конницу и оснащенной самыми передовыми по тому времени стенобитными и камнеметными орудиями. Недооценили когурёсцы и серьезность завоевательных планов первых танских императоров, видевших в покорении «Восточного Заморья» (как тогда называли Корею) стратегически важный пункт общей мироустроительной программы («умирения» всех «варварских» окраин, входивших когда-то в сферу влияния Хань).

Пэкчесцы, привыкшие видеть в Когурё сильнейшую державу региона и доверявшие способности когурёсцев справиться с очередной волной китайской экспансии, недооценили военные возможности Силла. Им было трудно поверить, что силлаская армия сможет когда-либо продвинуться к пэкческой столице. Наконец, жесткие авторитарные режимы Ён Гэсомуна и Ыйджа-вана внесли определенный раскол в ряды правящих классов двух государств. Целый ряд когурёских и пэкческих аристократов предпочли в итоге силлаское или танское владычество суровому ограничению их привилегий автократическим правительством. В целом, можно сказать, что поражение Когурё и Пэкче было обусловлено как геополитической недальновидностью правящих кругов этих государств, так и расколом в их рядах.

Рис. 56. Стела, поставленная аристократом Сатхэк Чиджоком в 654 г. в его родных местах (ныне деревня Кванбук уезда Пуё, пров. Юж. Чхунчхон), недалеко от пэкческой столицы. Отстраненный от дел властным Ыйджа-ваном после не слишком удачного посольства в Японию, Сатхэк Чиджок увлекся на покое буддизмом. Как сообщается в надписи на стеле, он построил на свои средства зал для молебнов и проповедей и пагоду, «милосердный, величавый облик» которых «словно источал божественный свет». Сохранившийся от надписи текст (4 строчки по 14 иероглифов) вообще изобилует цветистыми оборотами, бывшими в моде в Китае во времена Южных и Северных Династий. Высота сохранившегося фрагмента стелы — 109 см.

Первая половина VII в. была для Силла периодом, когда завершалось оформление основных институтов централизованного государства (аристократический элемент в котором оставался достаточно сильным). 600-620-е гг. были отмечены относительной внутриполитической стабильностью. Чинпхён-ван, один из «долгожителей» на силласком престоле (579–632), сумел сплотить вокруг своего трона все значительные аристократические группировки. Кроме того, атмосферу внутренней сплоченности создавала и постоянная внешняя напряженность. Не прекращались войны с Пэкче (часто достаточно победоносные для силласцев), Когурё не оставляло надежд на возвращение отобранных Чинхын-ваном земель в центральной и северной части полуострова.

Естественной в этой ситуации была политика союза с главным противником когурёсцев, империей Суй. Известно, что силлаский государь дважды (608 и 611 гг.) формально просил Суй об организации экспедиций против Когурё, как якобы «угрожающего» «верному вассалу» Суй, Силла. Это давало Суй возможность формально преподносить агрессию против Когурё как «карательный поход» на «взбунтовавшихся варваров». Неудача суйской агрессии и последовавшая гибель самой суйской династии были для Силла большим ударом. Однако с основанием Танской империи Силла поспешно восстановило себя в качестве формального «вассала» Китая (621 г.) и с середины 620-х гг. постепенно вело дело к оформлению с Тан антикогурёского военного союза (с 640-х гг. также приобретшего антипэкческий характер).

Используя централизованную администрацию Суй и Тан в качестве примера, Чинпхён-ван сделал немало для упорядочения силласких управленческих структур. Дипломатическое Ведомство (Ёнгэкпу) было разделено на два, отвечающие теперь специально за отношения с танским Китаем и Японией (621 г.). Организован был, по китайскому образцу, Дворцовый Секретариат (Нэсон), заведующий всем усложнившихся дворцовым хозяйством (622 г.). Создали и специальное ведомство по награждениям отличившихся чиновников зерном (Сансасо; 624 г.). Укрепилась еще более и армия. Шесть дислоцируемых в провинциях бригад (чон) были дополнены особой вспомогательной частью (кунсадан; 604 г.), специальным ударным пехотно-кавалеристским полком (кыптан; 607 г.) и другими вновь образованными частями и соединениями. Все эти реорганизации позволили силласкому войску совершить ряд удачных экспедиций, захватив, скажем, в 629 г. важную когурёскую крепость на северной границе. В этом походе впервые прославил себя потомок клана правителей южно-каяской политии Кымгван, Ким Юсин, которому впоследствии суждено было сыграть немалую роль в военно-политической истории Силла VII в.

Духовным лидером правящего слоя Силла этого периода был буддийский монах Вонгван (?-630). Выходец, скорее всего, из среды юктупхум, он получил блестящее каноническое образование в суйском Китае и сделал там карьеру толкователя сутр и проповедника. Вернувшись по особому распоряжению Чинпхён-вана в Силла в 600 г. в ореоле своей суйской славы, Вонгван занял при дворе практически позицию личного государева секретаря. Именно ему, как лучшему знатоку классического китайского письма в Силла, поручали составление важнейших государственных и дипломатических документов.

Канонически, буддизм Вонгвана основывался на идеях популярной в Китае уже с IV в. «Нирвана-сутры». Она давала всем живым существам, как носителям мистического духовного начала буддхаты («природы Будды»), надежду на конечное избавление от иллюзии профанической реальности и обретение просветления. Развитием этих идей было другое важное для Вонгвана и его круга представление — концепция татхагата-гарбхи («зародыша Так Пришедшего», т. е. Будды). Татхагата-гарбха — это затемненное мирскими иллюзиями чистое и истинное («просветленное») духовное «семя», образующее основу человеческого сознания. Эта основа может — и должна — быть очищена от наслоений неизбежной в профаническом мире суетной грязи, причем процесс очищения (особенно в более поздних версиях теории) часто сводился к осознанию недвойственности, изначального единства «просветленного» и профанического миров, и конечной нереальности последнего.

Подобные идеи придавали независимую ценность каждому человеку, вне зависимости от его происхождения и социального статуса, но в то же время и примиряли непривилегированных и приниженных с реальностью. Все равно истинный, «просветленный» мир был, согласно этому учению, рядом для каждого, а все ужасы профанического бытия (войны, социальное неравенство) объявлялись не более, чем иллюзорным сном. Примерно такое сочетание метафизического универсализма в теории с принятием «мирских» реалий на практике и было нужно поддерживавшей Вонгвана правящей элите Силла. Универсалистские постулаты помогали объединить пестрое, разнородное население вокруг покровительствовавшего буддийской общине трона, а философское «снятие» проблемы несовершенства реального, посюстороннего бытия — примирить жертв нескончаемых войн и мобилизаций с их незавидным положением.

Однако нельзя не отметить также, что усиленное внимание Вонгвана к этике, его уважение к каждому человеку (по преданию, он со всеми разговаривал, вежливо улыбаясь, вне зависимости от статуса собеседника), не могли не содействовать «привитию» в достаточно жестокой силлаской среде VII в. этических универсалий, характерных для духовно развитых, «классических», обществ. Именно от Вонгвана берут, в частности, начало «покаянные ассамблеи». На них участники, люди самого разного происхождения, гадали о совершенных ими в разных перерождениях грехах, приносили покаяние и обещали друг другу не грешить впредь. Подобные собрания «вводили» сложные этические представления о грехе и очищении через покаяние в самую плоть никогда не знавшего ничего подобного силлаского общества.

Впрочем, Вонгван, исходя из постулата о имманентности зла профаническому миру (и нереальности, иллюзорности этого мира с точки зрения продвинутого адепта), рассматривал творимое на службе государству насилие как «вынужденный проступок», неизбежный для мирянина (а часто и для монаха) и потому простительный. Так, будучи призван разработать этические заповеди для членов организации хваран, Вонгван согласился с тем, что, как миряне, находящиеся на государственной службе, нандо имеют этическое право на насилие (прежде всего убийство на войне) и, более того, обязаны проявлять храбрость в сражениях. Порочным же, с его точки зрения, являлось насилие чрезмерное, ненужное или противоречащее ритуальной практике. Эта логика хорошо служила и самому Вонгвану. В 608 г. он согласился написать для Чинпхён-вана письмо к суйскому императору с просьбой об отправке войск против Когурё. Оговорив, что в принципе, монах не должен искать жизни за счет других живых существ (т. е. обращаться к насилию в любой форме), Вонгван добавил, что, как подданный вана, он не имеет права на отказ (т. е. насилие по отношению к врагам государства входит в круг обязанностей подданного).

Вся эта сомнительная «этическая» эквилибристика хорошо показывает процесс приспособления радикальных пацифистских норм «идеального» буддизма (строго запрещавшего монахам любое, даже косвенное участие в насилии, о чем Вонгван хорошо знал) к требованиям военно-дипломатической государственной машины Силла, для которой Вонгван был специалистом по составлению дипломатических документов, и не более. Однако осуждать компромиссы Вонгвана достаточно сложно. Лишь готовность к сотрудничеству с государственным аппаратом могла гарантировать выживание силлаской буддийской общине.

Рис. 57. Монашеское надгробье (ступа) на могиле Вонгвана (деревня Туюри волости Анган, уезд Кёнджу, пров. Сев. Кёнсан). Когда-то здесь, под горой Самгисан, стоял монастырь Кымгокса, в котором Вонгван жил в юности. С этими местами связан ряд легенд. Рассказывается, в частности, что отправиться на учебу в Китай Вонгвану помог дух горы Самгисан, крайне враждебно относившийся к соперникам Вонгвана из эзотерических буддийских сект. Эти легенды отражают сложный процесс адаптации буддизма к силлаской религиозной среде.

В правление старшей дочери Чинпхёна, государыни Сондок (632–647), государственными делами вершили в основном две группы аристократов — «старая», консервативная фракция, возглавлявшаяся Ыльдже (фактически игравшим роль первого министра) и Альчхоном (назначенным в 637 г. главнокомандующим — тэджангуном), и «молодая» группа. Лидерами последней были талантливый полководец Ким Юсин, внук государя Чинхына по боковой (не принадлежавшей к сословной группе сонголь) линии Ким Ёнчхун и сын Ёнчхуна, Ким Чхунчху. «Молодая» фракция придерживалась, судя по всему, радикальных экспансионистских взглядов во внешней политике. Она считала необходимым и возможным нанести окончательное поражение Пэкче и Когурё с помощью танских войск и затем объединить вокруг Силла большую часть земель полуострова. Во внутренней политике эта группа считала идеалом централизованную бюрократическую государственность танского образца и стремилась к значительному ограничению в пользу монархии традиционных для Силла аристократических привилегий. Неудивительно, что в области идеологии «знаменем» этой группировки было раннетанское конфуцианство, с его центральной идеей ритуала-ли — унифицированных норм взаимоотношений «преданных и послушных» чиновников с сакрализованной государственной властью. По мере того, как непрерывные войны с Когурё и Пэкче создавали в стране напряженную обстановку «осажденной крепости» и все более сближали Силла с Танской империей как главным потенциальным союзником, позиции группы Юсина-Ёнчхуна заметно крепли. Однако решающую роль в захвате этой группой государственной власти сыграли события 642 г.

В этом году к власти в Когурё путем государственного переворота пришла решительно антикитайски настроенная группировка Ён Гэсомуна. Вошедший с ней в антисиллаский (и, по сути, антитанский) союз новый ван Пэкче, Ыйджа, совершил серию крупномасштабных нападений на Силла, взяв в том числе и крепость Тэя (Хапчхон) — стратегически важную цитадель на западных рубежах Силла. Комендант этой крепости, Ким Пхумсок, и его жена Котхасо — дочь сына Ким Ёнчхуна, Ким Чхунчху — сдались в плен и были убиты пэкчесцами. Потеря крепости Тэя (и еще более чем 40 крепостей в том же регионе) поставили Силла под серьезную угрозу. Кроме того, гибель дочери и зятя накладывала, с точки зрения силлаского аристократического этоса, на Ким Чхунчху и весь его клан обязательство мести по отношению к пэкческому правителю. Отныне Ким Чхунчху, его клан и политические союзники (прежде всего Ким Юсин) получают в свои руки прекрасное эмоциональное оправдание своих планов по уничтожению Пэкче, а также и предлог добиваться верховной власти в стране. Ведь отомстить такому «кровнику», как пэкческий ван, можно было, только имея контроль над всеми ресурсами силлаского государства. И конечно же, группе Чхунчху-Юсина были остро необходимы внешние союзники. Сокрушить вошедшее в альянс с когурёсцами Пэкче в схватке «один на один» было вряд ли реальным.

Первым побуждением Ким Чхунчху было попытаться «вбить клин» в едва оформившийся пэкческо-когурёский альянс и перетянуть Когурё на силласкую сторону идеей совместного сокрушения Пэкче. С этим предложением Чхунчху поехал в 642 г. к Ён Гэсомуну в когурёскую столицу Пхёньян. Это было, несомненно, актом личного мужества, если учесть враждебные отношения двух стран. Однако реакция когурёсцев была, как и следовало ожидать, резко негативной. От Чхунчху потребовали вернуть захваченные еще Чинхын-ваном когурёские земли, т. е. прежде всего долину Хангана. Учитывая громадное стратегическое значение долины Хангана для Силла, условие это было практически невыполнимо. Чхунчху попал в тюрьму и едва избежал казни. Немалых усилий стоило ему вырваться из Пхеньяна.

После того, как Чхунчху и его окружению стало ясно, что, в условиях когурёско-пэкческого альянса, у Силла на Корейском полуострове нет союзников, силлаская верхушка берет курс на решительное сближение с Тан. Практически оформив военный союз с танским императором Тайцзуном, Силла послало 30-тысячную армию напасть на Когурё с тыла во время китайской агрессии против этого государства в 645 г. В процессе беспрецедентного в силлаской истории сближения с Китаем группировка Юсина-Чхунчху подбирается все ближе к вершинам государственной власти. Юсин производится в головного воеводу (тэджангуна) и отвечает за ведение войны с Пэкче, а Чхунчху становится главным дипломатическим представителем Силла за рубежом. Его визит в Японию в 647 г. обеспечивает Силла относительно спокойный тыл на юге. Возвышение «молодой группировки» вызвало понятную озабоченность части консервативных «старших» аристократов, явственно опасавшихся чрезмерного крена в сторону государственной централизации. Итогом растущего внутриполитического напряжения стали события 647–651 гг., в значительной степени определившие судьбы Силла во второй половине VII столетия.

Рис. 58. Памятная стела, поставленная в 1525 г. на месте древней крепости Тэя в честь Чукчука (имя переводится как «бамбук») — храброго силлаского воина, героически погибшего в 642 г. при штурме крепости пэкчесцами.

В 647 г. официальный лидер силлаской аристократии, председатель Совета Знати (сандэдын) Пидам, поднял в столице вооруженный мятеж против государыни Сондок и группы Юсина-Чхунчху, которой, с его точки зрения, государыня чрезмерно покровительствовала. Вскоре после начала мятежа государыня скончалась. Точных свидетельств об этом нет, но кажется возможным, что она была убита мятежниками. Видимо, у Пидама были серьезные шансы на победу. Однако после ожесточенной и кровопролитной борьбы войскам Юсина все же удалось разгромить выступление. После этого победители устроили масштабную «чистку» в рядах силлаской знати (казнено было более 30 человек). Избавившись от самых активных оппонентов, Юсин и его группа возвели на престол двоюродную сестру покойной государыни, известную по посмертному храмовому имени Чиндок (647–654). Новым Председателем Совета Знати стал лояльный Юсину «старый» аристократ Альчхон. Реальная же власть фактически перешла в руки дуумвирата Юсин-Чхунчху.

В то время, как Юсин вел активные боевые действия на пэкческих границах, Чхунчху лично в 648 г. посетил Китай, был обласкан танским Тайцзуном и окончательно оформил военный и дипломатический союз с Тан. Силла, в знак формального «вассалитета» по отношению к Танской империи, обязалась использовать танские «девизы правления» (и не провозглашать своих собственных), ввести китайские одеяния в качестве придворной формы и посылать членов правящего клана в заложники в Тан. Китай же, в свою очередь, согласился на посылку войск против Пэкче, и заручился силласким обязательством помочь в следующей войне против Когурё. В 651 г. государыня Чиндок, по танскому образцу, начала принимать ритуальные новогодние приветствия от сановников, что символизировало превращение аристократов в «преданных слуг» автократического государства. В том же году государственная дисциплина была укреплена с образованием нового Центрального Ведомства (Чипсабу), начальник которого (чунси), как «правая рука» государя, получал практически диктаторские полномочия. Первым начальником Центрального Ведомства стал преданный союзник Юсина, полководец Чукчи (как и Юсин, выходец из рядов организации хваран). В результате этих преобразований Силла фактически превратилось в военный лагерь, все ресурсы которого диктаторская группа Юсина-Чхунчху направляла на решение амбициозной военно-политической задачи — разгром, с танским содействием, Пэкче и Когурё.

После смерти государыни Чиндок в 654 г., представителей группы сонголь, способных претендовать на престол, не нашлось. Государственная власть официально перешла в руки члена группы чинголь, Ким Чхунчху. Потомкам он известен также под храмовым именем Тхэджон-Мурёль («Великий Воинственный Предок»; 654–661). Чхунчху и связанный с ним «двойным брачным альянсом» Юсин (Чхунчху был женат на сестре Юсина, а Юсин — на дочери Чхунчху) стали полновластными хозяевами страны, судьба которой была поставлена на карту. Поражение танско-силлаского альянса, не так уж и невероятное в свете прошлых побед Когурё над Суй и Тан, вполне могло означать гибель Силла и объединение полуострова военным диктаторским режимом Ён Гэсомуна.

Что же представляла собой духовная жизнь силласцев в этот период нескончаемых войн, политических потрясений и радикальной китаизации общества «сверху»? После смерти Вонгвана наибольшим авторитетом среди правящей верхушки пользовался буддийский монах Чаджан, сын влиятельного аристократа Ким Мурима. Имея по рождению все права на завидную военно-чиновную карьеру, Чаджан предпочел — вопреки настоятельным увещеваниям высоко ценившего его способности государя — уйти в монахи и отправится на учебу в танский Китай (636–643).

В Китае Чаджан, одним из первых среди силласких буддистов, познакомился с начавшим набирать популярность учением секты Хуаянь («Величие Цветка»; кор. Хваом). Доктрина Хуаянь основывалась на привезенной в Китай из буддийских городов-государств Великого Шелкового Пути санскритской Аватамсака-сутре (вскоре переведенной на классический китайский). Она рассматривала мир как единое и в то же время бесконечно разнообразное духовно-материальное целое, радикально снимая философское противоречие между «общим» и «частным»; «абстрактно-духовным» и «конкретно-вещным». С точки зрения Хуаянь, каждая песчинка, оставаясь собой, отражала в себе в то же время всю бесконечно прекрасную духовную Вселенную, с ее нескончаемым множеством «просветленных» — будд. Чаджана, как и танских императоров, эта доктрина привлекала как философское обоснование идеи единой централизованной государственности. Каждый элемент нового политического целого (скажем, инородная для Силла пэкческая или когурёская община) мог быть органически связан с центром, не отказываясь от своего исконного «я» — традиций, обычаев, привычек. Вскоре, благодаря усилиям Чаджана и его учеников, Хуаянь сделалась одной из важнейших духовных сил в Силла.

Другим элементом танской буддийской жизни, пришедшимся по нраву Чаджану и его дворцовым покровителям, была униформная монашеская дисциплина китайской сангхи. Поведение китайских монахов подчинялось строгим дисциплинарным правилам винаи, что повышало авторитет буддийской общины и покровительствующей ей государственной власти, а заодно и сводило на нет возможности для антиправительственных выступлений под буддийскими лозунгами. Наконец, видя, как понизился статус буддийских монахов в Китае по сравнению с суйскими временами (танский двор во многих случаях предпочитал покровительствовать даосам), Чаджан усвоил важный урок. Чтобы пользоваться государственными ресурсами, сангха должна активно сотрудничать с государственной властью, оказывать правящим кругам услуги в культово-идеологической области и тем сделать себя незаменимым элементом существующей политико-социальной системы. Именно теснейшая связь с «текущей» политикой стала важнейшим элементом буддизма Чаджана и его многочисленных последователей.

Возвратившись в Силла с множеством сутр и буддийских культовых предметов, Чаджан, назначенный «Великим Начальником над монахами в государстве» (тэгуктхон) ретиво принялся ставить религию на службу государственной политике. В 645 г., в связи с заключением союза с Тан и началом «тотальной» войны против Пэкче и Когурё, Чаджан предложил поставить в центральном государственном храме Хваннёнса (Божественного Дракона) громадную девятиэтажную пагоду. За образец он хотел взять подобные монументальные сооружения в суйских столичных храмах. По мнению Чаджана, это должно было обеспечить Силла магическое покровительство «божественных сил» и облегчить завоевание пэкческих и когурёских земель, а также защитить страну от возможных японских атак с тыла. Предложение Чаджана было, при активной поддержке группы Юсина-Чхунчху, принято Советом Знати. Пагоду строили силами мобилизованных силласких крестьян, под руководством приглашенного из Пэкче архитектора Абиджи (что должно было символизировать объединительные амбиции силласцев). Громадное сооружение (высотой 70–80 метров) доминировало теперь над столицей, внушая ее обитателям трепет перед могуществом государственной власти.

Чаджан официально объявил также, что Силла кармически связана с буддами прошлого и настоящего. На месте храма Хваннёнса якобы проповедовал некогда, в незапамятные времена, будда Кашьяпа (одно из прошлых воплощений будды Шакьямуни), а горный массив Одэсан на севере страны — обиталище бодхисаттвы мудрости, Манджушри (один из главных героев Аватамсака-сутры). Пропаганда подобного рода была призвана обосновать силлаские претензии на объединение полуострова и оправдать бесконечные жертвы, приносившиеся подданными Силла на алтарь завоевательных амбиций правящей верхушки. Наконец, Чаджан возвел к югу от столицы новый монастырь, Тхондоса, сделав его центром дисциплинарной жизни силлаской сангхи. Именно здесь силлаские монахи обязаны были теперь принимать посвящение и приносить клятву в соблюдении монашеских заповедей.

Несмотря на весь государственнический пыл Чаджана, карьера его складывалась достаточно неровно. Его влияние достигло пика в период правления государыни Чиндок, но с приходом к власти Ким Чхунчху знаменитый монах оказался отстраненным от политической жизни. По-видимому, группа Юсина-Чхунчху опасалась, что знатные родственники Чаджана могут стать потенциальными политическими соперниками. Кроме того, Юсин предпочитал покровительствовать эзотерическим буддийским сектам, молитвы и тайные ритуалы которых должны были прямо влиять на военные успехи в завоевательных походах. Вообще, даже будучи буддистами в личной жизни, Юсин и Чхунчху явно отдавали предпочтение танскому конфуцианству в качестве государственной идеологии. Некоторые члены их близкого окружения (скажем, специалист по составлению дипломатических документов Кансу — как и Ким Юсин, потомок каясцев) открыто называли буддизм «внемирской» религией, требуя тем самым ограничить щедрость двора по отношению к сангхе. В связи со всеми этими изменениями в идеолого-политической обстановке, Чаджану пришлось провести свои последние годы в отдаленном провинциальном монастыре.

Рис. 59. Примерно такой видится южнокорейским ученым громадная деревянная пагода монастыря Хваннёнса, возведенная по инициативе Чаджана.

По буддийскому преданию, смерть знаменитого монаха была трагичной. Манджушри объявил ему во сне, что желает видеть его, но в назначенный час взору Чаджана предстал лишь старик-нищий с мертвым щенком в котомке. Чаджан и его ученики решили, что нищий, посмевший прийти к знаменитому наставнику, — не более, чем сумасшедший. Лишь когда пришелец объявил Чаджана «не готовым к просветлению» и растворился в воздухе «в ореоле драгоценного света», поняли монахи с запозданием, что это-то и был великий Боддхисаттва Мудрости! С горести, повествует предание, Чаджан бросился со скалы и разбился насмерть. Эта поучительная легенда хорошо показывает, как относились к политизированному буддизму Чаджана и аристократическому высокомерию «начальника монахов в государстве» многие простые монахи и миряне. Однако многостороннее включение буддизма в государственную идеологию, столь решительно проведенное Чаджаном, несомненно, оставило важный след в силлаской религиозной традиции.

Рис. 60. Так изображают в современной Южной Корее инициатора экспансионистской политики силлаской верхушки сер. VII в., грозного полководца Ким Юсина. В позднейшем корейском фольклоре Юсин остался как сказочный герой, обладавший сверхъестественными способностями (умевший, скажем, угадывать будущее, превращать себя в птиц и зверей, и т. д.). Литературные предания рисуют его, в полном согласии с конфуцианскими агиографическими канонами, образцово почтительным сыном и преданным подданным. Широкую известность, в частности, получил эпизод, когда Юсин, возвратившись из одного похода и торопясь выступить в следующий, отказался даже повидаться с женой и детьми, ждавшими его у домашних ворот (т. е. пожертвовал личным благом ради общего).

Рис. 61. На этом месте в центре силлаской столицы, стояла некогда, по преданию, усадьба клана Ким Юсина (Чэмэджон). Сейчас здесь находится установленная в 1872 г. памятная стела.

Развязка более чем столетия войн между Силла и Пэкче наступила в 660 г. К этому времени Тан уже замирила тюрков Западного края, поставила район Великого Шелкового Пути под свой полный контроль и тем развязала руки для новых войн на северо-востоке. Громадная 130-тысячная армия под командованием прославившегося в сражениях с тюрками полководца Су Динфана была послана морем на Корейский полуостров для уничтожения Пэкче. В помощь Су Динфану поспешила 50-тысячная армия Силла под началом Ким Юсина, ставшего к тому времени Председателем Совета Знати (сандэдыном).

Пэкческое войско преградило силласцам дорогу на равнине у горы Хвансан (ныне волость Ёнчхон уезда Нонсан пров. Юж. Чхунчхон). Ядро его составил отряд смертников под командованием лично преданного вану Ыйджа полководца Кебэка. В завязавшейся неравной битве пэкческое войско было наголову разгромлено, а полководец Кебэк погиб. Сохранилось предание о том, что в этой битве силласцы применили «психологическое оружие». Сын одного из силласких генералов, хваран Кванджан (позже ставший героем народных преданий), бросился по велению отца в одиночку на вражеские ряды и мужественно погиб. После этого отец поднял его отрезанную голову, показал ее силласким воинам и прокричал: «Посмотрите на лицо моего сына! Он счастлив тому, что погиб ради государства!». Став свидетелями смелости и преданности молодого бойца, силлаские войска якобы преисполнились боевого пыла и в яростной атаке разгромили противника. Так это было или нет, этот рассказ хорошо передает некоторые черты государственнической этики Юсина и его окружения.

Одержав победу при Хвансане, силлаские войска, соединившись с танскими частями, быстро атаковали оставшуюся практически беззащитной пэкческую столицу. После упорной обороны Ыйджа-вану пришлось сдаться на милость победителей. Особого милосердия, однако, силласцы не проявили. Так, сын Ким Чхунчху Поммин при стечении войска и народа торжественно унизил пэкческого наследника Юна, плюнув его в лицо. Он обвинил побежденного пэкческого владыку и его клан в жестокости — убийстве своей сестры Котхасо и ее мужа Пхумсока в 642 г. Тут же были жестоко казнены (разорваны на части) силласцы, предательски содействовавшие в 642 г. падению крепости Тэя. Все эти бесчеловечные жестокости означали, что официально поставленная группой Юсина-Чхунчху цель — отомстить за поражение 642 г. и гибель родных — успешно выполнена.

Часть бывших сановников Пэкче была (с понижением в чине) принята на силласкую службу, но сдавшуюся государеву семью, 88 пэкческих аристократов и более чем 12 тыс. жителей китайцы отправили в Тан. В бывшей столице Пэкче стал 10-тысячный танский гарнизон, а территория страны была разделена на пять наместничеств, перешедших под прямое китайское управление. Главным китайским администратором в бывшей пэкческой столице стал танский воевода Лю Жэньюань. Над значительной частью территории Корейского полуострова нависла реальная угроза китайского ига.

Реальность иноэтнического порабощения всерьез всколыхнула ослабленное социально-политическими конфликтами пэкческое общество. Практически сразу после падения столицы один из членов правящего семейства, Поксин, вместе с буддийским монахом Точхимом (видимо, претендовавшим на роль духовного лидера движения) поднял на севере и западе страны оставшиеся пэкческие гарнизоны. Восставшие засели в крепости Чурюсон (ныне волость Хансан уезда Сочхон, пров. Юж. Чхунчхон), угрожая расположившимся в центре страны танским и силласким войскам. Вскоре, в 661 г., войско Поксина осадило оккупированную вражескими войсками столицу, и лишь прибытие из Тан свежих подкреплений под командованием Лю Жэньгуя спасло танско-силлаский гарнизон от полного разгрома. Вслед за тем, в 662 г., Поксину, усилившему свою армию за счет многочисленных добровольцев, удалось разгромить спешившие на выручку гарнизонам Лю Жэньгуя и Лю Жэньюаня силлаские подкрепления. Танские оккупанты опять оказались изолированными в центральных районах Пэкче.

Однако войско пэкческих патриотов ослабили внутренние распри. Поксин, опасаясь возросшего влияния Точхима, предпочел избавиться от чрезмерно активного буддийского монаха. Однако вскоре сын Ыйджа-вана Пуё Пхун, провозглашенный повстанцами новым государем, убил и самого Поксина, дабы сконцентрировать всю власть в своих руках. В итоге танские войска, усиленные прибывшими из Китая свежими подкреплениями, сумели прорвать блокаду, соединиться с силласкими силами и начать активную кампанию по «замирению» бывших пэкческих земель.

Решающая битва произошла в 663 г. под Чурюсоном, и силласко-танское войско сумело наголову разгромить как самих пэкческих повстанцев, так и пришедший им на выручку японский флот (Япония, видимо, опасалась, что волна танской экспансии дойдет и до Японских островов, и хотела нанести превентивный удар). Разуверившись в перспективах движения, неудачливый «государь» Пуё Пхун бежал в Когурё. Лишь несколько отрядов, с центром в крепости Имджонсон (волость Тэхын уезда Есан, пров. Юж. Чхунчхон), пытались продолжать сопротивление, но безуспешно. Часть из них была разбита в бою, а кого-то китайцы сумели и переманить к себе на службу посулами. К концу 663 г. на разоренных пэкческих землях сопротивление практически прекратилось.

Рис. 62. Стела, поставленная Лю Жэньюанем в бывшей пэкческой столице в 663 г. в память о разгроме движения за восстановления Пэкче. Высота — 335 см. Содержит подробное описание военных действий 660–663 гг.

Китайцы извлекли урок из происшедшего. Вместо Лю Жэньюаня главным администратором бывшего Пэкче был назначен ставший танской марионеткой сын Ыйджа-вана, Пуё Юн. Конечно, главной опорой его режима были оставшиеся на пэкческих землях танские войска (под командованием Лю Жэньгуя). Однако попытка — и небезуспешная — привлечь на китайскую сторону часть пэкческой правящей семьи и знати знаменовала новый, более реалистичный и долгосрочный подход Тан к «умиротворению» вновь завоеванной колонии. В 665 г., под танскую диктовку, Пуё Юн заключил с Силла формальный мир, скрепленный торжественным ритуальным жертвоприношением белой лошади на священной горе Китая, Тайшань. На самом деле, это действо оказалось лишь прелюдией к новым конфликтам. Силласцы вовсе не желали спустя рукава взирать на превращение части полуострова в китайскую колонию, и уже через пять лет былым союзникам суждено было стать врагами. Пока, однако, «трещины» силласко-танского альянса еще не выдавали себя, ибо союзникам осталась самое трудное — уничтожение Когурё.

Рис. 63. Скала Накхваам («Опавших Цветов») на реке Кымган, под столичной крепостью Пэкче. По преданию, в трагические дни падения пэкческой столицы в 660 г., 3 тысячи дворцовых женщин Ыйджа-вана предпочли броситься с этой скалы и разбиться насмерть, но не сдаться на позор врагу. Это предание (явно сильно преувеличенное — ван вряд ли имел столь многочисленный штат наложниц и служанок) в символической форме отражает травму, которую оставили в коллективном сознании пэкческих жителей насилия силласко-танских войск над беззащитными семьями жителей покоренных земель

Рис. 64. Чорёндэ — «Скала, с которой ловили дракона», расположенная недалеко от бывшей пэкческой столицы. По преданию, желая усмирить постоянно насылавшего на танских завоевателей бури и шторма дракона реки Кымган, китайский полководец Су Динфан поймал его на гигантскую удочку, используя в качестве наживки белую лошадь. Выщербы на скале Чорёндэ, как считается, не что иное, как следы драконьих лап. Это предание, по-видимому, отражает негативное отношение простых пэкчесцев к активно проводившейся китайскими завоевателями политике «переманивания» на свою сторону части пэкческой аристократии. Именно белую лошадь использовали в жертвоприношении, закрепившем подписание Пуё Юном и силласцами продиктованного танским владыкой мира. В подобных ритуальных актах пэкческие крестьяне и горожане вполне могли усмотреть хитроумную «приманку» китайской стороны.

Поход против Когурё был объявлен сразу же после разгрома Пэкче, в 661 г. Интересно, что эта акция встретила определенную оппозицию даже в среде танских сановников. Разочарованные более чем полувековым опытом бессмысленных и безрезультатных войн с когурёсцами, они считали новый поход неоправданной тратой сил, тем более что реальной стратегической угрозы блокированное танцами и их силласкими союзниками с юга и севера Когурё уже не представляло. Император, тем не менее, решился на выступление, исходя, как кажется, скорее из престижно-символических, чем из реальных политических соображений. Уничтожение «зазнавшихся варваров» должно было продемонстрировать мощь и непобедимость «Небесной Империи» и мироустроительную роль ее правителей, «Сыновей Неба», видевших себя единственными легитимными властителями всего цивилизованного мира.

Однако предостережения осторожных и реалистичных сановников оправдались. Танская армия (около 50 тыс. чел.) под командованием победителя пэкчесцев, Су Динфана, сумела дойти до Пхеньяна и осадить его, но взять города не смогла и принуждена была отступить. То же самое, но в худшем варианте, повторилось и в следующем, 662 г. Су Динфан не смог довести до конца осаду Пхеньяна из-за холодов и недостатка продовольствия. Ряд крупных китайских отрядов был жестоко потрепан когурёскими частями. В сражениях 662 г. роль силлаского войска свелась к доставке продовольствия армии Су Динфана. Основное бремя в борьбе с Когурё несла Танская империя.

Очередное поражение, понесенное от «северо-восточных варваров», было серьезным ударом по танскому престижу и мироустроительным амбициям. Но и Когурё победа досталась нелегко. Более чем полустолетнее противоборство с китайскими империями вконец истощило страну. Политическую волю элиты к продолжению этого героического — и разорительного — противостояния поддерживала лишь железная хватка военного диктатора Ён Гэсомуна. Однако положение режима Ён Гэсомуна становилось все более безнадежным. Особенно сильным ударом был провал движения за восстановление Пэкче, означавший, что больше Когурё не на кого опереться в регионе. Переломным моментом явилась смерть Ён Гэсомуна в 666 г. и разгоревшаяся сразу после этого борьба между его сыновьями за наследие отца. В итоге старший сын Ён Гэсомуна, Ён Намсэн, был отстранен от власти и вынужден бежать вместе со своими сторонниками в Китай и сдаться на милость Тан. Серьезно расколов когурёский правящий слой, этот инцидент дал китайцам «законный» предлог для новой агрессии, которую теперь можно было преподносить как «войну против узурпаторов».

В итоге масштабной танско-силлаской операции 667–668 гг. (силлаское войско играло, скорее, вспомогательную роль) Пхеньян был взят и Когурё как государство — сокрушено. Когурёские территории были переформированы в военное наместничество «Умиротворенный Восток» (Аньдун духуфу). Наместником назначили китайского полководца Сюэ Жэньгуя, сразу же приступившего к карательным операциям против рассеянных по провинциям отрядов когурёского сопротивления. Часть бывшей когурёской элиты была «награждена» танскими титулами и тем переманена на китайскую сторону. Но к управлению бывшими когурёскими землями коллаборационистов, как правило, не допускали, закономерно опасаясь, что они вновь изменят свою ориентацию и перейдут на сторону антитанского сопротивления.

Жестокие карательные походы танских войск, их бесчеловечные акции по искоренению потенциальных «бунтовщиков» (в частности, около 40 тыс. когурёсцев было насильственно переселено в глубь Китая) не могли не вызвать массового недовольства. Оно перешло в 670 г. в вооруженное народное выступление под руководством когурёского аристократа Ком Моджама. Восставшие громили танские гарнизоны и расправлялись с китайскими чиновниками. Чтобы придать выступлению легитимность, Ком Моджам провозгласил одного из просил ласки настроенных родственников последнего когурёского вана, по имени Ансын, новым государем. Силла вскоре начало активно помогать восставшим, что позволило им одержать ряд внушительных побед над танскими оккупантами. Вскоре Ансын был официально провозглашен когурёским ваном силласцами. После нескольких неудачных битв с танскими подкреплениями, Ансын, не желавший делить власть с Ком Моджамом, убил последного и бежал в Силла. Там ему был дан удел в кормление и младшая сестра силлаского государя Мунму (личное имя — Поммин; 661–681) — в жены. Все эти акции практически означали расторжение силласко-танского союза и объявление силласцами войны Танской империи. Что же сделало недавних союзников врагами? Какие детали послевоенного «устроения» бывших пэкческих и когурёских земель вызывали недовольство Силла? Наконец, что давало силласцам уверенность в возможности победить Тан — крупнейшую державу тогдашнего мира?

В принципе, силласцы, сознательно шедшие на непомерные жертвы ради объединения полуострова под своей властью, не могли согласиться на переход значительной части протокорейских территорий под перманентное китайское управление. Китайские гарнизоны на пэкческих и когурёских землях означали, что любое ухудшение в отношениях с Тан — или очередная вспышка экспансионистских амбиций танских правителей — могли привести к вражеской атаке на Силла с севера и запада одновременно, что было чревато гибелью государства. Силлаские правители также хорошо знали, что в тайную «программу-максимум» Тан входило и подчинение Силла — перевод его на положение военного наместничества, управляемого местными марионетками китайцев и танскими военачальниками. Знали они и то, что танские военачальники предпринимали неоднократные попытки переманить золотом и посулами силласкую знать на свою сторону (такого плана предложения делались, скажем, Ким Юсину, но без особого успеха). Переход на китайскую сторону значительной части пэкческой и когурёской аристократии не мог не насторожить силлаские верхи. Это говорило о том, что для значительной части протокорейской элиты иноэтническое владычество было, при условии сохранения привилегий местной знати, приемлемым вариантом, и что коллаборационисты могут найтись и в Силла. Все эти обстоятельства делали для силласких правителей войну за изгнание танских гарнизонов с полуострова неизбежной.

Веру же в победу им давало не утихавшее антикитайское сопротивление на оккупированных пэкческих и когурёских землях, показывавшее силу этнических эмоций среди общинников и определенной части элиты. Для Силла, этнически и культурно близкого (хотя и не идентичного) к Когурё и Пэкче, союз с повстанцами должен был стать залогом победы в неравной схватке с гегемоном тогдашней Восточной Азии. При этом важно подчеркнуть, что, воюя с Тан, Силла вовсе не отрицало танской китаецентричной модели мира. Наоборот, оно продолжало считать себя формальным «вассалом» «Небесной Династии». Танская культура продолжала оставаться референтной для силласких верхов, а их интерес к конфуцианству как средству достижения общественного единства, скорее, даже углубился.

Рис. 65. Слева: могила государя-объединителя — Тхэджон-Мурёль-вана (личное имя Ким Чхунчху). Высота — 11 м, диаметр — 110 м. Могила расположена в западной части бывшей силлаской столицы, под горой Сондосан («Божественных Персиков»). Справа: постамент памятной стелы, посвященной Тхэджон-Мурёль-вану. По тогдашней общерегиональной «моде». постамент имел вид черепахи символа долголетия и счастья. Над черепахой — изображения шести драконов (черепаха символизировала женское начало, а драконы — мужское). Сама стела, текст которой был, по преданию, написан Ким Инмуном (брат Ким Чхунчху), не сохранилась.

Прямые военные действия между Силла и Тан начались в 671 г. С самого начала усилия Силла были сфокусированы на изгнании танских войск с бывших пэкческих земель, откуда китайские гарнизоны могли легко угрожать центральным районам самого Силла. Успехи силласцев, достигнутые благодаря помощи местного населения, вызвали крайнее недовольство китайского военачальника Сюэ Жэньгуя, который направил Мунму-вану раздраженное послание с обвинениями в измене и «мятеже» против китайского «сюзерена». Вполне в нравах той эпохи, Сюэ Жэньгуй обвинял Мунму в самом страшном для конфуцианца проступке — сыновьей непочтительности. Новый силлаский государь, утверждал китайский полководец, не имел морального права изменять прокитайскую политику покойного отца.

В ответном послании Мунму-ван решительно отвергал обвинения в «измене вассальному долгу», подробно перечисляя заслуги силласких владетелей «на службе» Тан и объясняя начало военных действий против танских войск атаками пэкческого марионеточного режима Пуё Юна на силлаские пределы и необходимостью предотвратить потенциальное нашествие танских войск на Силла. Письмо Мунму-вана, отличавшееся изысканностью витиеватого дипломатического слога, ясно указывало на основную линию силлаской внешней политики. Силла оставалось органической частью китаецентричной системы («вассалом Тан»), но в то же время не отказывалось от защиты своих реальных интересов — в том числе и вооруженным путем — от чрезмерных амбиций Тан (прежде всего территориальных). Как показало время, это мудрое сочетание культурного конформизма (подрывавшего легитимность танской экспансии) и независимой линии в реальной политике обеспечило Силла итоговый успех.

Уже в 671 г. Силла сумело захватить бывшую пэкческую столицу с окрестностями и создать в этих местах область (чу) Собури, ставшую форпостом в борьбе с танскими оккупантами. Однако на когурёских землях события разворачивались в значительно менее благоприятном ключе. В Пхеньяне были расквартированы 400 тыс. танских солдат. Они жестоко расправлялись с когурёским антикитайским сопротивлением и успешно уничтожали силлаские отряды. Победы танских войск и щедрые китайские посулы привлекли отдельных членов силлаской элиты на сторону Тан. В 673 г. силлаские власти были вынуждены устроить «чистку» прокитайской группировки, жестоко покарав многих ее членов. В том же году Тан начала активно использовать союзные войска кочевых племен Севера — мохэ и киданей — против Силла. Это вынудило силласцев восстановить пограничную службу, упраздненную было после разгрома Пэкче и Когурё. В стране вновь стала чувствоваться мобилизационная атмосфера, значительно ослабшая после триумфов 660-х гг. Напрягая последние силы, Силла одержало в 675–676 гг. ряд решительных побед над танскими войсками, освободив от оккупантов южные пределы Когурё (вплоть до р. Йесонган на севере) и практически всю бывшую пэкческую территорию. Особенно важен был разгром силласцами в ноябре 676 г. танского флота в устье р. Кымган, означавший полное изгнание танцев с пэкческих земель.

Танская политика в отношении «непокорного вассала на северо-востоке» была достаточно противоречивой и колеблющейся. Император Гаоцзун то «снимал с должности» «провинившегося вассала» Мунму и «назначал» силласким государем бывшего в Китае в заложниках брата Мунму Ким Инмуна (674 г.), то «восстанавливал» Мунму «в должности». Последнее происходило после того, как танский император принимал «извинения» «провинившегося» и убеждался в невозможности разгромить силласкую армию и удержать вновь приобретенные владения на Корейском полуострове (675 г.). В конце концов, озабоченные осложнившимися отношениями с другими «окраинными народами» и поняв бесперспективность затяжной войны против Силла, танские правители предпочли перенести военное наместничество «Умиротворенный Восток» на Ляодун. Практически (но пока что не формально) они признали, таким образом, земли Корейского полуострова к югу от р. Тэдонган силласким владением. Определенная напряженность в отношениях Тан с Силла сохранялась вплоть до начала VIII в. (официальное признание Тан новые границы Силла получили лишь в 735 г.), но все это время Силла формально оставалась «вассалом» Тан и продолжала активно заимствовать танские культурные достижения (скажем, новый календарь — в 674 г.).

Когурёские земли к северу от р. Тэдонган оставались владением Тан (по крайней мере, формально) вплоть до конца VII — начала VIII вв. После их захватило основанное в 699 г. когурёскими и мохэскими выходцами новое государство Бохай (корейское произношение — Пархэ). Вскоре во владение Бохай перешла и значительная часть главного предмета территориальных вожделений Тан — когурёской Южной Маньчжурии. «Внутренними вассалами» Тан остались кидани юго-западной Маньчжурии, но этот «вассалитет» был явно формальным. Громадные жертвы, принесенные Суйской и Танской империями на алтарь экспансии на северо-востоке, оказались практически бессмысленными.

Объединение под властью Силла большей части Корейского полуострова (вплоть до р. Тэдонган на севере, включая покорившийся в 662 г. остров Чеджудо на юге) означало, что созданы государственно-политические рамки, в которых могло теперь начаться формирование нового, корейского, этноса, унаследовавшего культуру всех трех основных протокорейских групп (когурё, пэкче и силла). Естественно, что ведущую роль в этом процессе играл силлаский этнокультурный компонент. Тому факту, что значительная часть земель протокорейских народностей перешла под контроль одного из протокорейских государств (Силла), избавившись от угрозы танской оккупации и став территориальным фундаментом для дальнейшего развития самостоятельной местной культуры, нельзя не придать большого значения.

Но одновременно нельзя закрывать глаза и на менее приятную сторону исторической реальности. Объединение протокорейских земель шло силовым путем и сопровождалось изнурительными непрерывными войнами, губительно отражавшимися на жизни наиболее незащищенных групп населения, подрывавшими экономику и культуру всех трех государств древней Кореи. Продолжавшиеся более века войны против Силла сделали враждебность к силласцам органической частью коллективной идентичности населения пэкческих и когурёских территорий. Это, в сочетании с достаточно замкнутой натурой доминируемого прослойкой чинголь сословного силлаского общества, весьма затруднило интеграцию бывших пэкчесцев и когурёсцев в состав нового, объединенного этноса. Вплоть до гибели Объединенного Силла (конец IX — начало X вв.) бывшие когурёсцы и пэкчесцы оставались отдельными субэтносами в составе силлаского этноса (корейского этноса в зачаточной стадии). При первой же возможности — предоставленной внутренним кризисом в силласком центре — они активно поддержали сепаратистские мятежи на окраинах под лозунгами «восстановления Пэкче и Когурё». Все это показывает, что насильственное объединение «сверху», жестокими военно-политическими методами, вовсе не обязательно влечет за собой настоящую интеграцию гетерогенных этнокультурных групп, создание действительно единого национально-культурного пространства. Процесс слияния бывших силласцев, пэкчесцев и когурёсцев в единый корейский этнос растянулся после гибели Объединенного Силла (935 г.) еще на несколько столетий, завершившись лишь в XIII–XIV вв., в процессе совместного, общеэтнического сопротивления монгольским завоевателям.

Важный момент, о котором следует упомянуть в связи с исторической оценкой объединения части Корейского полуострова под властью Силла, — вопрос о природе танско-силлаского союза и легитимности действий силласких правителей, привлекавших танские армии для решения конфликтов с другими протокорейским и государствами. Этот вопрос поднимается как официальной северокорейской историографией, так и ультранационалистическими историками Южной Кореи. И те, и другие обвиняют Ким Юсина и Ким Чхунчху в «национальной измене», характеризуя как «преступное» применение «внешних сил» против «соотечественников». В связи с этим необходимо напомнить, что сегодняшние националистические критерии не должны применяться к событиям VII в., к раннеклассовым обществам, элита которых говорила на разных языках, придерживалась различных обычаев и вовсе не считала друг друга «соотечественниками» (хотя определенное сознание близости всех прото корейских этносов уже выработалось, что помогло Силла привлечь недавних противников — население Пэкче и Когурё — на свою сторону в войне против Тан в 670–676 гг.). Когурё позволяло себе в начале VII в. проводить жестко антисуйскую и антитанскую линию не потому, что было «патриотичнее» Силла или Пэкче (которое, как и Силла, искало союза с Суй против Когурё), а просто потому, что было сильнее, имело опыт борьбы с китайскими династиями (формальным «вассалом» которых оно, тем не менее, оставалось) и желало подтвердить свой статус регионального лидера. Именно этот статус Силла, с китайской помощью, и хотело отнять у северного соседа.

То, что Силла, активно используя альянс с Тан, не забывало и о собственных интересах, прекрасно показывает кампания 670–676 гг. Попытки интерпретировать политику VII в. с точки зрения национальных критериев наших дней абсолютно абсурдны и не имеют никакой исторической ценности. Нельзя не согласиться, конечно, с тем, что развязанные силласкими правителями с сер. VI в. завоевательные войны против Когурё и Пэкче велись в интересах господствующего класса Силла, желавшего укрепить налоговую базу аппарата власти и повысить статус своего государства в системе международных отношений. Союз с Тан, подразумевавший тотальную войну против Пэкче и Когурё, был заключен группировкой Юсина-Чхунчху, преследовавшей, кроме государственных, и более узкие фракционные интересы. Война и всеобщая мобилизация помогали монархии обрести практически автократические полномочия, на которые ей бы иначе было весьма трудно рассчитывать в аристократическом обществе. Несомненно, война являлась трагедией для населения полуострова, более чем сто лет (середина VI — середина VII вв.) не знавшего практически ни одного спокойного года и регулярно подвергавшегося насилиям, грабежам и мобилизациям. Как уже говорилось, для бывшего населения Пэкче и Когурё психологическим итогом войны были сильные антисиллаские эмоции, в итоге давшие о себе знать в процессе распада и гибели самого Силла. Однако в то же время нельзя отрицать и историческое значение событий середины VII в., создавших, при всей их трагичности, основу для формирования единого корейского этноса и новой, корейской культуры.

Источники и литература

А) Первоисточники:

1. Чэнь Шоу. История Трех Государств (Саньго чжи): Пак М. Н. «Описание корейских племен начала нашей эры (По Саньго чжи)» // Проблемы востоковедения, 1961, № 1; То же — Российское корееведение. Альманах № 2. М., 2001. С. 17–22.

2. Ким Бусик. Самкук саги. Изд. текста, пер., вступит, статья и коммент. М. Н. Пака / Отв. ред. А. М. Рогачев. М., 1959 (Памятники литературы народов Востока. Тексты. Большая серия. I); М., 1995 (кн.2).

3. Lee, Р. Н. and de Вагу, Wm. Т. (eds.). Sourcebook of Korean Tradition. New York: Columbia Un-ty Press, 1997, Vol. 1, pp. 56–77.

Б) Литература:

1. Воробьев M. В. Корея до второй трети VII века. СПб, 1997. С. 113–247.

2. Lee, Ki-dong. «Bureaucracy and Kolp'um System in the Middle Age of Silla» // Journal of Social Sciences and Humanities, Vol. 52, 1980, pp. 31–58.

3. Lee, Ki-dong. «Shilla's Kolp'um System and Japan's Kabane System» // Korean Social Science Journal, Vol. 11, 1984, pp. 7-24.

4. Pankaj, N. M. «The Buddhist Transformation of Silla Kingship: Buddha as a King and King as a Buddha» // Transactions of the Korea Branch of the Royal Asiatic Society, Vol. 70, 1995, pp. 15–35.

5. Sasse, W. «The Shilla Stone Inscription from Naengsuri, Yongil-gun» // Korea Journal, Vol. 31, No. 3, 1991, pp. 31–53.