4

4

Корпорации, подобные той, о которой только что шла речь, выросли на почве старого цехового строя и с ним же отошли в вечность. Но появились ли в эпоху, рассматриваемую нами, хотя бы в зачаточном виде, организации иного типа, более соответствующие новому хозяйственному строю? Мы напали на след двух таких организаций, имеющих профессиональный характер.

О первой, впрочем, почти ничего не известно, кроме нескольких слов, посвящаемых ей в петициях рабочих-плотников и в № 96 газеты «Les R?volutions de Paris». Эти свидетельства относятся уже ко времени стачечного движения, происходившего весной 1791 г. Это было, по словам плотников, общество взаимопомощи для больных и увечных, а также престарелых, занимавшееся исключительно делами благотворительности.

Напротив, хозяева обвиняли это общество в руководительстве стачкой, в том, что оно вырабатывает регламенты, принимает незаконные решения и т. д., и упорно домогались его закрытия. Возникло оно в первые месяцы 1791 г. [37] и держалось еще в начале июня того же года, ибо его еще пытаются отстоять рабочие в выпущенном ими заявлении, помеченном 2 июня [38]. Закон Ле Шапелье (14 июня 1791 г.) сделал, конечно, немыслимым существование этой «union fraternelle des ouvriers en l’art de la charpente», как она называлась. О ней еще будет упомянуто впереди, когда мы будем говорить о стачечном движении 1791 г. Прибавим тут же, что все говорит в пользу того, что это общество в самом деле сыграло роль в стачечном движении, уже как единственная организация многочисленного класса плотников, тогда существовавшая.

Другая организация, существование которой можно констатировать, это «Типографский клуб», союз наборщиков, официально называвшийся так: «Club typographique et philanthropique». Возник он осенью 1790 г. и продержался до закона Ле Шапелье, сделавшего немыслимым его существование. Этот «клуб» издавал даже свой профессиональный орган, который должен был выходить приблизительно еженедельно, но на самом деле выходил нерегулярно. Успел выйти 31 номер, причем первый появился 1 ноября 1790 г., а последний — 31 мая 1791 г. [39]. Эта организация наборщиков, если судить по протоколам заседаний (печатавшихся в только что упомянутом органе), ставила себе задачи чисто профессионального или даже чисто технического характера; очень много места занимают статьи для самообразования: ряд биографий знаменитых деятелей типографского искусства и т. п. Иногда проскальзывают известия общеполитического свойства, но это носит чисто информационный характер, и известия не сопровождаются никакими комментариями. Вообще же организация всячески подчеркивает, что все ее отношение к политике выражается в беспрекословном подчинении закону, что ее цели — профессионально-благотворительные и технические и т. д. Относительно политики дело обстояло, по-видимому, в самом деле так; но вообще протоколы заседаний, по крайней мере печатавшиеся, едва ли были свободны от дипломатических умолчаний.

Дело в том, что единственная существовавшая тогда крупная организация хозяев — упомянутое в этой главе «Энциклопедическое общество» — очень скоро встревожилось существованием «Типографского клуба» и в цитированной уже выше своей петиции к муниципальным властям просит принять меры против этой профессиональной рабочей ассоциации. Две полных страницы (из семи) в этой петиции посвящены донесению на «Типографский клуб» [40]. «Энциклопедическое общество», «всегда привязанное к конституции, декретированной Национальным собранием», «формально доносит» (d?nonce formellement) на «одно новое общество, которое создалось под названием «Типографский клуб» и которое состоит только из рабочих-наборщиков»; доносит на него, как на «противное свободе и даже разрушающее свободу, нами завоеванную». Этот клуб «абсолютно презирает самую букву мудрых декретов Национального собрания», именно букву распоряжения, воспрещающего собираться по профессиям и корпорациям. Это запрещение, не столь ясное и категорическое, как изданный год спустя закон Ле Шапелье, и служит базисом для разбираемого донесения. «Энциклопедическое общество» спешит указать также и точный адрес, где собираются члены этого противозаконного клуба, и жалуется на постановления, которые клуб в своих заседаниях делает. Вот приводимое в донесении постановление клуба, которое, очевидно, и вызвало обращение хозяев к властям: ни один рабочий, работающий в типографиях Парижа, не может делать работу за цену ниже той, какую произвольно установил другой рабочий, начавший эту работу, или даже тот рабочий, которому только предложили ее. Если рабочий согласится работать за меньшую плату, то клуб типографщиков обращается к нему с воспрещением продолжать работу; если он не обратит внимания на это запрещение, то все другие рабочие отказываются входить с ним в общение; если он и к этому окажется нечувствителен, то ему угрожают подстеречь его за углом, от угроз переходят к поступкам и т. д. Конечно, это постановление изложено доносившими не текстуально. Это явствует из слова «arbitrairement»; «Типографский клуб» не мог говорить о запрещении работать ниже той цены, которую произвольно установил рабочий, начавший работу; в этом слове («произвольно») заключено порицание, вполне естественное в данном случае со стороны доносивших, но не со стороны тех, на кого доносили; да и в дальнейшем тексте это отклонение от текста ясно проглядывает. Во всяком случае, по существу, исследователь больше должен поверить все-таки этому донесению, нежели умолчанию в протоколах «Типографского клуба»: в излагаемых (в донесении) фактах слишком чувствуется жизненная правда. Есть и косвенный аргумент в пользу того мнения, что клуб был не вполне откровенен в своих протоколах.

Внимание полиции было обращено на клуб, и когда в апреле 1791 г. стачечное движение коснулось и типографщиков, то сейчас же клуб был обеспокоен. В середине апреля (1791 г.) один из «администраторов департамента полиции» написал соответствующему полицейскому комиссару, что по полученным им сведениям на rue de la Huchette (адрес, указанный в донесении «Энциклопедического общества») происходят по вторникам и пятницам заседания наборщиков; члены этого «комитета» ходят по типографиям и заставляют рабочих покидать работу, если они работают по меньшей цене, нежели установленная комитетом [41]. В заседании клуба, где было об этом запросе доложено, был высказан председателем протест и обвинение названо было ложным. Впрочем, председатель и еще один член клуба доложили одновременно, что они побывали уже у властей и опровергли обвинение, а кроме того, еще сказали властям: «… наш клуб — это только собрание людей благотворительствующих и патриотов». — «Мы были хорошо приняты, — это известие должно вас успокоить», — спешат они обрадовать своих слушателей. Но тут же в этом заседании проскользнули слова, которые исследователь обязан принять к сведению: «… клуб… занимается исключительно филантропией, и только и занимается, что улажением споров, которые происходят между рабочими и владельцами типографии, когда они пишут ему об этом письма». Если это так, то почему же теперь только читатель узнает об этой миротворческой деятельности клуба? Почему вообще ни о каком вмешательстве в споры хозяев с рабочими не было и речи в протоколах заседаний, и зашла о нем речь только тогда, когда пришлось оправдываться от категорически высказанных обвинений? Это и показывает, что дипломатические умолчания в напечатанных протоколах клуба в самом деле были.

Опасность миновала, но она была близка: в департаменте полиции «дело шло не меньше, как о закрытии клуба» [42].

Чтобы заявить перед властями о своей безупречности в политическом отношении, сейчас же была принята резолюция, что первый долг филантропа (ведь это слово входило в название клуба) заключается в повиновении государственным законам, и поэтому всякий, кто не будет свято повиноваться законам, будет вычеркнут из списка членов клуба [43]. Беспокойство было так велико, что когда наборщики провинциальных типографий просили клуб аффильировать также и их, то клуб не решился принять это в высшей степени выгодное и важное для него предложение и только решил установить с ними сношения. Когда движение среди типографщиков перешло в более острый фазис (уже в мае 1791 г.), то клуб, по крайней мере официально, высказал порицание насильственным действиям рабочих. Владельцы некоторых типографий жаловались, что их собственность подвергается нападениям и отчасти уничтожению. Тогда (в заседании 8 мая) в клубе было прочтено и одобрено письмо части его членов, в котором отмечалась вся предосудительность насильственных действий против типографщиков, делались призывы к миру и спокойствию, говорилось о необходимости для всех членов их собрания хорошо себя держать относительно владельцев типографий, чтобы этим самым заставить и их хорошо держать себя относительно рабочих [44], и, наконец, указывалось, что подобные эксцессы могут погубить во Франции свободу, подобно тому как это было в Риме, попавшем во власть «тиранов, Тибериев, Неронов». Орган клуба, печатая это письмо, пишет, что собрание не должно терпеть, чтобы его члены прибегали к насилиям, иначе «наше собрание, которое есть только собрание благотворительное, прослывет за собрание бунтовщиков и нарушителей общественного спокойствия. Муниципалитет, видя это забвение принципов, подумает, что название благотворительного собрания — лишь пустой предлог», чтобы диктовать законы владельцам типографий [45]. Дабы муниципалитет этого не подумал, было решено, что всякий посягающий на собственность или вторгающийся в дом владельца типографии — «дурной гражданин», недостойный заниматься типографским искусством, и что навлекший на себя гнев закона не может оставаться в их среде.

А в том же номере читаем глухие строки, показывающие, что орган клуба считает жертвами стачки не только владельцев типографии: «работы всюду прерваны; отовсюду несутся вопли страждущего человечества; тюрьмы наполнены изнемогающими и несчастными жертвами…» [46]. Эта общая картина относится не к одним типографщикам.

Мы естественно подошли к моменту стачечного движении 1791 г.