В фонд обороны

В фонд обороны

Скудное питание, нехватка жилья и всего самого необходимого в сочетании с продолжительным рабочим днем, чрезвычайным налоговым бременем подрывали здоровье людей, негативно сказывались на здоровье будущих поколений. Но и в этих чрезвычайных условиях наш народ сумел проявить свои лучшие качества, среди которых наиболее впечатляющим стала его высокая жертвенность.

Помимо труда на производстве, советские люди оказывали помощь фронту в любых доступных им формах. В стране началось движение за создание фонда обороны из добровольных пожертвований денежных средств и материальных ценностей. К концу марта 1942 года в него поступили десятки тысяч тонн продовольствия, 2,3 млрд рублей, около 2 млрд рублей облигациями государственных займов, 7,7 т серебра. В августе 1941 года во всех банках страны были открыты специальные счета, на которые можно было вносить средства.

Трудящиеся Бийска вносили на этот счет часть своих сбережений, заработков, золотые и серебряные монеты, облигации и разные ценные вещи.

Так, главный инженер Бийского маслосырозавода Д.А. Граников внес в фонд обороны присужденную ему Государственную премию в размере 100 тыс. рублей. Всего в фонд обороны за годы войны трудящимися города было собрано более 61 млн рублей. Почти одновременно с созданием фонда обороны в стране по почину тамбовских колхозников развернулось движение по сбору средств на строительство боевой техники и вооружения для армии и флота. Сумма добровольных взносов бийчан в фонд составила 6596 тыс. рублей. Деньги вносили на строительство танковых колонн, авиаэскадрилий, отдельных боевых машин и катеров. Работники депо собрали 82 тыс. рублей на самолет «Бийский паровозник». Вагонники собрали 25 тыс. рублей, путейцы — 76,2 тыс. рублей на строительство танка «Бийский железнодорожник».

Рабочие лесозавода собрали 117 тыс. рублей на строительство самолета «Марина Раскова». Работники управления пожарной охраны собрали 75 тыс. рублей на самолет «Смерть фашизму» и 72 тыс. рублей на авиаэскадрилью «Алтайский пожарник». Учителя и школьники города собрали 460 тыс. рублей деньгами и облигациями на строительство самолетов «Комсомолец Алтая», «Пионер Алтая» и авиаэскадрильи «Учитель». Жители города собрали 2 млн рублей наличными на строительство авиаэскадрильи «Бийский рабочий», 887 тыс. рублей на танковую колонну «Алтайский колхозник».

Анна Просвирина в годы войны была в детском доме в Ребрихе. Она вспоминает:

«В степях пахали на быках землю, сеяли, сажали овощи, а потом все лето пололи, косили траву, заготавливали дрова. Осенью жали серпами выращенный урожай, ухаживали за скотом. Все деньги, заработанные на подсобном хозяйстве, передавали в Фонд обороны. Туда же направлялись средства, полученные за концерты, которые мы организовали под руководством своих воспитателей в окрестных селах.

Русской православной церковью было собрано свыше 250 миллионов рублей, переданных на нужды обороны. От заключенных ГУЛАГа в Фонд обороны поступило в 1941 году — 250 тыс. рублей, в 1942 — свыше 2 млн, в 1943–1944 годах — 25 млн рублей.

К миллионам рублей, собранным советскими людьми в фонд обороны, прибавились и 82 тыс. рублей французских летчиков-добровольцев из эскадрильи «Нормандия-Неман». 16 января 1942 года начался сбор средств на танковую колонну «Революционная Монголия»: жители Монголии передали во «Внешторгбанк» 2,5 млн тугриков, 100 тыс. долларов и 300 кг золота. 12 января 1943 года в районе Наро-Фоминска монгольская делегация вручила 112-й Краснознаменной танковой бригаде изготовленные на эти средства 53 танка. 2 млн тугриков было собрано на приобретение эскадрильи самолетов «Монгольский арат». Монголия также взяла на себя все продовольственное и вещевое обеспечение эскадрильи и танковой колонны до конца войны.

В 1943 году в многих селах оккупированной фашистами Псковщины можно было увидеть партизанскую листовку следующего содержания:

ПОСТРОИМ ТАНК «ПСКОВСКИЙ КОЛХОЗНИК»!

Листовка Псковского межрайонного партийного центра:

«Смерть немецким захватчикам!

В деревнях Псковского района широко развернулся сбор средств в Фонд обороны СССР.

По предложению лучших патриотов советской Родины, псковские колхозники отдают свои сбережения на пользу Отечеству в борьбе с немецкими захватчиками.

В каждой деревне призыв партизан находит горячий отклик. В деревне С. собрали 2 тысячи рублей. Иван Н. внес в фонд обороны 600 рублей.

За несколько дней поступило больше 20 тысяч рублей — деньгами и облигациями займов.

Колхозники деревни В. предлагают на собранные деньги купить танк и дать ему название «ПСКОВСКИЙ КОЛХОЗНИК».

Поддержим данное предложение.

Построим танк «ПСКОВСКИЙ КОЛХОЗНИК».

Из глубокого немецкого тыла поможем Красной армии скорее очистить нашу землю от фашистских мерзавцев!

Прочти и передай соседу».

Во время войны в газету «Омская правда» пришло письмо: «Я Ада Занегина. Мне 6 лет. Гитлер выгнал меня из дома, города Сычевки Смоленской области. Хочу домой. Но раньше надо разбить Гитлера. Мама внесла деньги на танк. Дядя редактор, у меня тоже есть 122 рубля 25 копеек. С папой до войны на куклу собирали. Я их хочу отдать на танк. Но их мало. Напишите в своей газете, пусть и другие дети внесут свои деньги, и на них построят танк и назовут его «Малютка». Пусть «Малютка» поможет разбить фашистов, чтобы мы быстрее вернулись домой. Моя мама — врач, отец — танкист».

Но были и другие письма, звучащие совсем не в унисон всему вышесказанному, одно из которых тоже хочется здесь привести:

«Да, дорогая мама, бой здесь с 18 по 20/ІХ был большой, и сейчас он продолжается. 18/ІХ было начато наступление на этом фронте, и «мясорубка» была хорошая. Много было изрублено за эти 2–3 дня и пролито крови, и все ради чего? Из-за славы, власти и богатства какой-то кучки людей, но, как говорят русские народные пословицы, око за око, кровь за кровь и что посеешь, то и пожнешь. За людские страдания, за пролитую кровь, за вдов, сирот и т. д. скоро организаторы этой бойни поплатятся своей головой и настанет, как говорилось в старину, «божье возмездие». Да, дорогая мама, проведенные мной несколько дней здесь, т. е. за 15–20 дней, меня, как говорится, переродили совсем, и сейчас я стал совсем другим, чем был раньше. Только теперь я понял всю политику этой войны, за что и кого мы проливали свою кровь и ложим свои головы, на что пошли все наши займы, сборы, пожертвования и налоги. Все эти деньги пошли на наши же головы, на нашу пролитую кровь и т. д., а не на мирное строительство нашей Родины. Будь я проклят, если по возвращении меня домой я хоть одну копейку внесу на заем, пожертвования и т. д. Я лучше эти деньги пропью, отдам нищим или, наконец, выброшу в уборную, но на займы не дам, никогда. Прошу тебя, сходи за меня в церковь, помолись за меня и поставь несколько свечей перед иконой. Помолись богу за скорейшее окончание войны, многострадающий русский народ, за новый мир. Нахожусь я еще в гвардейском госпитале, так как я в гвардейской части. (Новосибирск, ул. Нарымская, № 62, кв. 2, Кринской Е.И.)».

Понятно, что письмо это написал человек, испытавший огромное душевное потрясение от увиденного им, сам получивший ранение, к тому же, судя по всему, верующий, для которого «не убий» были не пустые слова. Да и написал он, надо полагать, будучи немного не в себе, поскольку трудно предположить, что он не знал, что это письмо, как и любое другое послание с фронта, будет проходить военную цензуру и наверняка попадет «куда надо» (туда оно и попало. — Авт.). И все же написал все, что думал и чувствовал в тот момент, написал самому дорогому человеку — матери.

В политдонесении о работе по реализации 4-го государственного военного займа в 425-й стрелковой дивизии, в частности, говорится:

«С получением постановления правительства о выпуске государственного займа и объявлением постановления по радио в подразделениях и частях проведены митинги под девизом «Прими, Родина, наш дар», подготовлены лозунги:

«Красная армия в Берлине! Подпиской на заем поможем ей добить фашистского зверя в его собственной берлоге».

«Дружной подпиской на 4-й государственный военный заем усилим экономическую и военную мощь Советского государства».

«Ни одного военнослужащего без облигации 4-го государственного военного займа».

«Отдадим 3–4-недельный заработок на увеличение производства танков, самолетов, пушек и боеприпасов, поможем правительству быстрее восстановить разрушенное фашистами народное хозяйство».

Неописуемым одобрением и огромным желанием отдать свои средства государству была встречена весть о выпуске нового займа.

В торжественной обстановке, снеобычайнымподъе-мом, на высоком идейно-политическом уровне и только добровольных началах прошла подписка на заем.

В коротких, но ярких речах воины выражали свою беспредельную любовь к Родине, беззаветную преданность партии Ленина-Сталина.

Сержант Казаков: «Новый государственный военный заем — это новый удар по врагу, новый вклад в дело нашей Победы».

Красноармеец Дубягин: «Мой вклад в фонд нашего государства ускорит восстановление промышленности и сельского хозяйства в освобожденных районах Украины, Белоруссии и других республиках».

Однако наряду с этим имели место единичные отрицательные явления.

Старший лейтенант м/с Толстякова в разговоре среди офицеров санроты сказала: «На двухмесячный оклад пусть подписываются агитаторы, а я не буду». Оперуполномоченный старший лейтенант Гусев в беседе с заместителем командира полка по политчасти заявил: «Нечего меня учить, как подписываться. Я подхожу из своего расчета, а брать со сберкнижки и вносить их наличными я не намерен».

Командующий артиллерией дивизии полковник Прохоров сказал: «Не успели кончить войну, а опять уже новый заем. Я на заемы подписываюсь с 1929 года, а от государства еще ничего не получил». При денежном содержании 2400 рублей в месяц Прохоров подписался на заем всего на 900 рублей.

Политаппарат своевременно реагирует на неправильные высказывания».

А было и так, как в истории двух белорусов Нила Цыбина и Алексея Ходосько.

Незадолго до войны оба завербовались работать на Север, оставив свои семьи дома, в Белоруссии. О том, что было дальше, Электрону Приклонскому рассказал сам Цыбин, командир тяжелого самоходного орудия ИСУ-152, механиком-водителем которого был Приклонский.

«Оба друга начиная с июля 1941 года безуспешно обращались в свой военкомат с просьбой направить их на фронт, но на специалистов (Цыбин — топограф, а Ходосько — техник-дорожник) в тех широтах наложена броня, и они каждый раз получали категорический отказ. Нетрудно себе представить их тогдашнее душевное состояние. После почти двухлетних бесплодных попыток друзья, которых еще более сблизило общее несчастье, решили с отчаяния сдать в фонд обороны 30 тысяч рублей — все свои деньги, заработанные за несколько лет, и одновременно обратились к Сталину за разрешением отправиться воевать против фашистов на собственном танке. Их примеру тотчас последовали еще одиннадцать человек.

Ответ из Москвы пришел скоро, и положительный. Каждому из колымчан от имени Сталина прислана была телеграмма (Ходосько и Цыбину — общая), в которой выражалась благодарность от имени Красной армии и всего советского народа и сообщалось о том, что просьба патриотов удовлетворена и они будут направлены в танковое училище. Нил дал мне почитать хранившийся у него в бумажнике исторический документ — заветную телеграмму за подписью самого Верховного главнокомандующего.

Начальство Колымпроекта, рыча от досады, вынуждено было расстаться с ценными специалистами, которых заполучить в военное время — дело почти невозможное. Мудро предвидя подъем патриотической волны на Колыме, руководство послало в столицу срочную депешу. В той «челобитной» содержалась слезная жалоба на бегущих на фронт работников и просьба остановить этот поток. Начальство забило тревогу вовремя: еще добрых три десятка магаданцев сдали государству свои сбережения ради того, чтобы разбронироваться, и уже собрали свои походные чемоданы, но в ответ получили только, увы, благодарность.

Но первые тринадцать (хотя и «чертова дюжина») работников Крайнего Севера осенью 1943 года очутились в ЧТТУ (Челябинское танково-тракторное училище), где составили маленький отдельный взвод, на редкость сплоченный, занимавшийся не за страх, а за совесть. Их выпустили в мае 1944 года (как раз перед началом освобождения Белоруссии от фашистов. — Авт.), и они, все тринадцать, были направлены по их просьбе в один полк».