Грубовата, да тепловата

«Живу, как и прежде, хорошо, — писал с фронта 17 ноября 1942 года уроженец села Малышев Лог Волчихинского района Николай Терещенко. — Недавно получил новое обмундирование, начиная от теплых портянок и кончая шинелью и шапкой. Приходится задумываться над тем, сколько нужно усилий и лишений переносить народу нашей страны, чтобы обеспечить армию всем необходимым. Вот сосчитайте вещи, которые получены лично мною: белье холодное, белье фланелевое теплое, шерстяной свитер, шерстяная гимнастерка, стеганые ватные брюки, меховой жилет (сверх гимнастерки под шинелью), шинель, шапка, рукавицы, сапоги, которые вскоре заменят валенками, три пары теплых портянок, вещевой мешок и другое. И все это с иголочки. Ходишь, как туз!».

Еще 18 июля 1941 года вышло Постановление Государственного комитета обороны «О мероприятиях по обеспечению Красной армии теплыми вещами на зимний период 1941/42 гг». Уже в первую военную зиму тыл постарался обеспечить фронт теплым обмундированием. Командный состав носил под шинелями овчиные жилеты, хорошо согревавшие и не стеснявшие движений. Многие бойцы и командиры были в добротных романовских полушубках, служивших и неплохим маскировочным средством. В них ходили и танкисты, хотя протискиваться в танковый люк при этом было трудновато, да и пачкались они быстро.

«Выдавалось нам обмундирование — высший класс, — вспоминал воевавший под Москвой комбат С. Засухин. — Кальсоны, рубашка, теплое вязаное белье, гимнастерки суконные, ватники (на грудь и штаны-ватники), валенки с теплыми портянками, шапка-ушанка, варежки на меху. На ватники надевали полушубки. Через рукава полушубка пропускались меховые варежки глубокие, с одним пальцем. Под ушанку надевались шерстяные подшлемники, — только глаза были видны и для рта маленькое отверстие. Все имели белые маскхалаты».

Необходимо подчеркнуть одну «маленькую» деталь. Думая о своих солдатах не только как о защитниках Родины, но в последующем и будущих отцах, призванных улучшить демографическую ситуацию в стране, государство порой проявляло в этом плане определенную заботу о них. По крайней мере, о некоторых. Александр Пыльцын вспоминал, что во время его службы зимой 1942–43 годов в 29-й отдельной стрелковой бригаде на Дальнем Востоке «морозы были внушительными. Так что на лыжные переходы нам выдавали надеваемые под шапки-ушанки трикотажные шерстяные подшлемники с отверстиями для глаз и рта. Да еще такие же специальные мешочки для других, не менее нежных частей тела».

При отсутствии валенок идеальным вариантом считалось иметь сапоги на несколько размеров больше нужного. Выдвигаясь на целый зимний день в засаду, опытные снайперы намазывали ноги жиром, затем надевали шерстяные носки, обертывали их газетами, а сверху еще наматывали по паре портянок. Это было надежно.

Про русскую шинель солдаты говорили, что она грубовата, зато тепловата. Обычно спать приходилось под открытым небом, и поэтому шинель была незаменимой постелью: на нее ложишься, ею укрываешься, да и в изголовье она же, только хлястик надо расстегнуть. и спишь как убитый.

«До этого не обращал внимания, а в войну заметил: уязвимей всего к холоду коленки. Может быть, оттого, что на коленках у человека нет ничего, сохраняющего тепло: кожа да кости, — вспоминал Мансур Абудулин. — Спасала солдата шинель. Полы у шинели длинные. В походе или в атаке это, конечно, минус: путаются в ногах, приходилось засовывать под ремень, чтоб не мешали бежать. А вот во время сна минус оборачивался плюсом: полами шинели очень удобно было укутывать стынущие ноги. Более удачную для солдата одежду не придумаешь! И материал для нее выбран подходящий: шинельное сукно не только греет хорошо, к нему и снег не липнет, и присохшая глина легко удаляется, дождь тоже с него скатывается, быстро оно сохнет. Трудней очищалась сажа».

Весной 1941 года «в помощь» шинели в РККА ввели хлопчатобумажный бушлат на вате. Рукава с хлястиками, на концах воротника — шинельные петлицы. Этот бушлат, продержавшийся до конца 60-х, предназначался для рядовых и сержантов, но иногда служил и старшим начальникам: так, в нем на передовой под Севастополем часто появлялся генерал Иван Ефимович Петров. 25 августа того же 1941 года телогрейка-подбушлатник приобрела стояче-отложной воротник с петлицами. Она застегивалась петлями-шлевками на пять больших пуговиц, а манжеты рукавов — аналогичным образом на малые; по бокам имелись шлевки для ремня. В боковые швы пол вшивались накладные открытые карманы.

В обиходе называемая фуфайкой, телогрейка исправно служила полевой верхней одеждой и бойцу, и командиру. В круговерти траншейных схваток и тесноте скоротечных стычек в разрушенных городских квартирах она была, конечно, куда удобней шинели и, делая солдата гораздо подвижней и ловчее, чем в шинели, порой попросту спасала ему жизнь. Популярная у солдат и среди младшего комсостава, знакомая ныне многим из нас по фильмам о Великой Отечественной плащ-накидка из защитной палаточной ткани, с отложным воротником и капюшоном появилась еще в 42-м, но была «узаконена» приказом наркома обороны лишь 30 апреля 1943 г. Доходя чуть ли не до края пол шинели, она застегивалась накидными петлями на две большие пуговицы, а в открытом виде удерживалась за спиной пристежным нашейным ремешком.

«До конца войны, по крайней мере в нашей дивизии и полку, младшие офицеры, сержанты, рядовые получали обмундирование одного образца, — вспоминает Евгений Монюшко, — солдатские шинели на крючках, без пуговиц; кирзовые сапоги, которые, вопреки распространенному мнению, вовсе не были «пудовыми», напротив, даже много легче обычных яловых. Но вот голенища у них очень быстро протирались на сгибах, и уже на второй месяц, если не раньше, сапоги начинали пропускать воду.

Погоны, звездочки на офицерских погонах и на шапках, пилотках были у многих самодельные. Звездочки и эмблемы, как правило, умельцы вырезали из жести, добываемой из «второго фронта» (консервных банок с американской свиной тушенкой). Пришивали их нитками. Некоторые, хорошо владевшие иглой, вышивали звездочки на погонах белыми нитками, но белые нитки быстро становились неотличимы по цвету от погон. Фуражки поблизости от переднего края носили немногие. Жили тут в одних условиях, одной семьей. И офицеры, и сержанты, и солдаты в буквальном смысле слова ели из одного котелка, пили из одной фляжки, укрывались одной шинелью вдвоем, используя вторую как общую постель. И внешнее отличие было очень невелико, заметно лишь на близком расстоянии. Эта близость, определяемая боевым товариществом, полностью соответствовала и требованиям маскировки и безопасности».

На фронте иные офицеры-окопники сражались в поношенных, добела застиранных солдатских гимнастерках, застегнутых на простые брючные пуговицы с дырками, зато некоторые сержанты и даже рядовые, обитавшие, как правило, на определенном расстоянии от передовых траншей, щеголяли в гимнастерках офицерского кроя, а штабные — нередко и в шерстяной офицерской форме. Впрочем, «Отвага» или лесенка нашивок за ранения смотрелись и на старой х/б. Надо отметить, что нашивки за ранение были введены 14 июля 1942 года: золотистые — за тяжелые, красные — за легкие или контузии. Их нашивали справа выше орденов и знаков, на их месте или рядом. (Вот по ним-то, носи их бывшие участники Великой Отечественной, сегодня можно было бы легко понять, кому и как досталось на той войне. — Авт.)

После ранения солдат или офицер попадал в санбат, а форма его — в заботливые, чаще всего женские руки.

Мария Степановна Детко, рядовая, прачка:

«Через всю войну с корытом прошла. Стирала вручную. Телогрейки, гимнастерки. Белье привезут, оно заношенное, завшивленное. Халаты белые, ну эти, маскировочные, они насквозь в крови, не белые, а красные. Черные от старой крови. В первой воде стирать нельзя — она красная или черная. Гимнастерка без рукава, и дырка на всю грудь, штаны без штанины. Слезами отмываешь и слезами полощешь.

И горы, горы этих гимнастерок. Ватников. как вспомню, руки и теперь болят. Зимой ватники тяжелые, кровь на них замерзшая. Я часто их и теперь во сне вижу. Лежит черная гора».

Валентина Кузьминична Братчикова-Борщевская, лейтенант, замполит полевого прачечного отряда:

«Вот, бывало, едем мы на подводах: лежат тазы, торчат корыта, самовары — греть воду, а сверху сидят девчата в красных, зеленых, синих, серых юбках. Ну и все смеялись: «Вон поехало прачечное войско!». А меня звали «прачкин комиссар». Это уже потом мои девчата оделись поприличнее, как говорится, «прибарахлились».

Работали очень тяжело. Никаких стиральных машин и в помине не было. Ручками. Все женскими ручками. Вот мы приходим, дают нам одну какую-нибудь хату или землянку. Мы стираем там белье, прежде чем сушить, пропитываем его специальным мылом «К», для того чтобы не было вшей. Был дуст, но дуст не помогал, пользовались мылом «К», очень вонючее, запах ужасный. Там, в этом помещении, где стираем, мы и сушим это белье, и тут же спим. Давали нам двадцать-двадцать пять граммов мыла — на одного солдата постирать белье. А оно черное, как земля. И у многих девушек от стирки, от тяжестей, от напряжения были грыжи, экземы рук от мыла «К», слазили ногти, думали, что никогда уже не смогут они расти. Но все равно день-два отдохнут — и нужно было опять стирать».