Глава 32 Последние часы «маленького капрала» перед его Триумфом

Глава 32

Последние часы «маленького капрала» перед его Триумфом

В отличие от австрийских кабинетных стратегов, воюющих исключительно по картам, Бонапарт двое суток накануне сражения под Аустерлицем – то на коне, то пешком, то издали, то вблизи, то ложась на землю, то осматривая всю местность с какой-либо высоты – исследовал поле будущей битвы, давая те или иные указания штабным офицерам.

Вечерние часы перед решающей битвой он провел среди солдат: присаживался у костров, обменивался с солдатами шутками, приветствовал старых друзей-ветеранов Итальянской и Египетской кампаний, героев Маренго, а кого-то – хотя уже прошло более десятилетия (!) – он помнил со времен ставшего к тому времени легендарным Тулона! Его присутствие вселяло уверенность в победе. Восторженность солдат не знает границ, и они сопровождают своего «маленького капрала» (так фамильярно звали его старослуживые) парадом факелов, рассеивающих ночь и превращающих линию фронта в сплошной праздничный фейерверк. Проходя через бивак артиллеристов, Наполеон ворчливо цедит сквозь зубы, чтобы факельщики держались подальше от зарядных ящиков: он боится «большого фейерверка».

– «Стриженый малыш» (еще одно «ласкательное» солдатское прозвище Бонапарта. – Я. Н.) доволен, – ухмыляется старый гренадер. – Все будет в порядке!

– Тебе не надо завтра рисковать, – говорит седоусый егерь императору, – мы сами доставим тебе их знамена и пушки…

Порой восторженность солдат переходит все границы и свитским офицерам и личному эскорту приходится вставать в кольцо, оттесняя растроганных «малых детей» от их Отца Родного.

– Смотрите, как он счастлив! – восторженно кричит кто-то из гвардейских гренадер.

– Он действительно выглядел в тот вечер очень растроганным, – вспоминал много лет спустя один из героев-ветеранов той эпохальной битвы.

Наполеон заметно растроган и с горечью думает, что завтрашнее сражение лишит его многих из этих храбрецов, но тут же одергивает себя: «на войне, как на войне» – «a la guerre comme a la guerre».

На другой стороне долины, на Праценских высотах, русские часовые, заметив небывалое оживление во вражеском лагере, стали вызывать своих офицеров, докладывая им об увиденном. Русские спешно совещаются: они обсуждают возможность ночного нападения французов или их отход с поля завтрашнего сражения. Но вот там, внизу, все затихло, тогда успокоились и русские: «лягушатники» (презрительная кличка русскими солдатами французов) не уходят и завтра они «покажут им кузькину мать»…

Наполеон отказался расположиться в окрестном замке и приказал построить свою гвардию в каре и поставить свой стол прямо посреди солдат. Они видят, как он расхаживает взад и вперед, сложив руки за спиной, разговаривает с офицерами, неприхотливо ужинает со своими свитскими своим любимым походным блюдом – картофелем, жаренным с луком. Он в прекрасном настроении, оживленно вспоминает эпизоды из Египетской кампании, шутит насчет будто бы появившейся над Парижем кометы – явной предвестницы их завтрашней победы. Перебрасывается шутками со старослуживыми гвардейцами; временами все хохочут. Ему сообщают, что Даву уже на подходе и к утру обязательно будет на позициях. Наконец император на пару часов опускается на свою постель из соломы в разрушенном деревенском домишке: завтра решается судьба его империи, но он абсолютно спокоен, ибо совершенно уверен в победе. «Это был лучший вечер в моей жизни!» – тихо говорит он, отходя ко сну. Ту же фразу повторил он с грустью спустя много лет, уже будучи на острове Святой Елены.

…Между прочим, как правило, Наполеона мало интересовало, как и где он проведет ночь перед сражением. Он мог сделать это и «по колено в грязи» в заброшенном амбаре. Но чаще всего он выстраивал в каре всю свою гвардию, а слуги быстро ставили в центре 5 сине-белых палаток (прихожая, кабинет, спальня, приемная начальника штаба и столовая для свитских офицеров). Ближайшим соратникам приходилось срочно искать себе место неподалеку от ставки их императора. Чаще всего им приходилось довольствоваться местом вокруг огромного костра, разводимого перед входом в спальню Бонапарта на случай, если они ему срочно понадобятся: «на войне, как на войне», так гласит популярная французская поговорка…

Наполеон, как всякий великий полководец, прекрасно знал, когда и где надо перейти с солдатами на «ты» и позволить панибратство, чтобы еще больше повысить свою популярность в войсках. Так он зачастую прерывал ход парада, чтобы перекинуться несколькими словами с кем-нибудь из усачей/бородачей-ветеранов, потрепать его за ухо – проявление высшего расположения со стороны Наполеона, – облагодетельствовать очередной наградой из собственного кармана.

Так завоевывались сердца, выигрывались битвы…

…Кстати, в сражении Наполеон – посредственный наездник, но неприхотливый ездок – будет сидеть верхом на прекрасно дрессированном арабском скакуне по кличке Маренго. За ним будут следовать пять запасных коней этой же породы. Сопровождать императора надлежит его малому (полевому) штабу, все офицеры которого были лично выбраны им. Здесь не только неизменные Бертье, Дюрок и Коленкур, но и дежурный маршал, пара адъютантов, пара дежурных офицеров-порученцев, паж с личной подзорной трубой императора, гвардеец с портфелем, набитым картами, офицер-переводчик, владевший многими европейскими языками, и конюх, но и его личный телохранитель Рустам – мамелюк-армянин родом из Грузии, вывезенный Наполеоном из Египта. (Именно он каждое утро надевал сапоги своему господину, а ночью, как верный пес, ложился спать у двери в спальню императора.) Всю эту кавалькаду охранял главный эскорт – 4 эскадрона гвардейской кавалерии из егерей, улан, драгун и конных гренадер – под началом дежурного генерал-адъютанта…