Глава 15 Критический момент: кто быстрее сманеврирует!

Глава 15

Критический момент: кто быстрее сманеврирует!

Лишь после потери Багратионовых флешей и деревни Семеновской, опасаясь удара в тыл, отошел от Утицы назад и корпус генерала Олсуфьева, сменившего тяжело раненного к тому моменту Н. А. Тучкова 1-го. Левое крыло русской армии сильно прогнулось и, казалось, почти что сломлено. Новые позиции за Семеновским оврагом, куда вынужденно отводил расстроенные войска левого крыла Коновницын, не были укреплены. Вместе с потрепанными резервными гвардейскими полками (Измайловским, Литовским и Финляндским) здесь встали остатки 3-й дивизии Коновницына, 12-й, 27-й дивизии Неверовского и 2-й сводно-гренадерской дивизии Воронцова и вообще все, что еще оставалось от 2-й Багратионовской армии. На подход новых подкреплений из основного резерва и с правого фланга Барклая нужно было время – все те же пресловутые 1,5–2 часа, но их – полководец класса Бонапарта – конечно, Кутузову бы не дал.

Направленный Кутузовым на левый фланг генерал принц Александр Вюртембергский наспех оценивает ситуацию и, не видя смысла в дальнейшем сопротивлении французам на этой позиции, отдает приказ о немедленном отступлении назад. (Порой его путают в отечественной литературе с принцем Евгением Вюртембергским, который в тот день командовал 4-й пехотной дивизией, оборонявшей Семеновское и Утицу.) Разъяренный русский главнокомандующий отзывает его, понося последними словами на истинно русском языке. Но по прибытии того на командный пункт тут же дипломатично «сменяет гнев на милость» и «в самых учтивых выражениях» просит иноземного принца «от него во время сражения более не отъезжать, потому что советы Его Высочества были для него необходимы». Все понятно: как-никак – брат вдовствующей русской императрицы Марии Федоровны и дядя… самого Александра I! Придворный политес, он и на поле боя… политес!

…Кстати, кто знает, если бы временно заступивший вместо Багратиона Петр Петрович Коновницын своевременно не отменил «приказ» иноземного принца Александра Вюртембергского на спешную «ретираду», то ход всего Бородинского сражения мог бы быть несколько иным. Французы смогли прорваться справа в тыл русскому центру и… так далее?! Не так ли?!.

Не считая случая с принцем Александром Вюртембергским, в ходе всего сражения Михаил Илларионович Кутузов оставался исключительно спокоен. Иногда он весело потирал руки, но в основном молча наблюдал за ходом грандиозной сечи, разгоревшейся на подступах к Москве. Когда после смертельного ранения Багратиона возник кризис в русской позиции на левом фланге, командующий корпусом граф Остерман-Толстой, будучи поблизости от Кутузова, видел, как тот после неудачного рапорта принца Александра Вюртембергского о ситуации на Семеновских флешах быстро набросал несколько строчек на листе бумаги. Увозившему приказ адъютанту Михаил Илларионович коротко бросил: «Дохтурова туда скорее, голубчик».

…Кстати, можно по-разному относиться к малоподвижному поведению тучного старика Кутузова во время битвы. К нему есть вопросы по руководству сражением из деревни Горки, что находилась на крайнем правом фланге русской позиции. И их – немало! Но, во-первых, он лучше многих других отдавал себе отчет, с полководцем какого масштаба ему пришлось снова тягаться на поле боя: «аустерлицкая заноза» давала о себе знать! Разгромно проиграть Бонапарту во второй раз, тем более под стенами Москвы, Кутузову было категорически нельзя: царь и общество его просто бы не поняли! Михаил Илларионович, как известно, не любил «больших драк», но его на Бородинскую битву вынудили непреложные обстоятельства и пришлось выйти в открытое поле «помахаться». Не по своей воле ввязавшись в сражение, Кутузов сделал 100 %-ную ставку на «ничью» любой ценой. И, во-вторых, нельзя исключать, что в силу возраста, характера, полководческого и жизненного кредо («не спешить, поспешая») Кутузов мог предпочесть «остаться над схваткой». Как-никак, он был «старой лисицей севера» со всеми ее «плюсами и минусами» или, если хотите, «премудрым пескарем»! Так или иначе, но самое главное он, прекрасно зная всю специфику русского воина, все же успел сделать: отдать категоричный приказ – «Стоять и умирать!» Только такой приказ в его понимании мог обеспечить ему столь желанную в кровавой схватке с военным корифеем той поры «ничью», пусть и очень дорогой ценой. Его приказу подчинились все, в том числе и его многочисленные генералы-недруги, в частности Барклай, Беннигсен, Ермолов, Милорадович, Дохтуров, Раевский и др. – личным примером в самых горячих точках сражения ободрявшие истекающие кровью войска. Их самоотверженность и высокий профессионализм вкупе с непоколебимой храбростью русских солдат дали нужный результат – они не дали себя разгромить. Русская армия в тот день не заслужила поражения…

Наступил критический момент сражения на измор. От Наполеона требовалось быстрее Кутузова сманеврировать своими резервами на поле боя. Но уже к 8.30 утра французский император ради усиления постоянного давления на русский левый фланг вынужден был бросить в бой почти все свои резервы. В запасе остался лишь долго сберегавшийся Бонапартом «для исправления ошибок» неприкосновенный запас, его прославленная гвардия – Старая и Молодая…

…Контуженный Даву, уже четырежды раненный Ней и Мюрат, в его прострелянном и иссеченном «павлиньем» наряде, уверяют Наполеона, уже потерявшего немало лучших генералов, что его войска хоть и медленно, но верно овладевают намеченными целями. Они настойчиво просят Наполеона двинуть в решающую атаку на попятившийся русский левый фланг и их отчасти пошатнувшийся центр «святая святых», гвардию! Они даже умоляют: «…Пусть Молодая гвардия издали следует за ними! Пусть она только покажется, заменит их на захваченных высотах! Тогда они в состоянии будут докончить!» Но Наполеон недовольно ворчит в ответ на просьбы-мольбы: «Еще ничто не определилось! Я хочу ясности на моей шахматной доске». Маршалы настаивают…

Кому-то показалось, что, поддавшись их уговорам, Бонапарт собрался было ввести в бой, чтобы развить успех и разбить русскую армию, гвардию?! Но не всю, а лишь Молодую и Вислинский легион графа Клапареда! Вот-вот последует знаменитая на весь мир отмашка белой императорской перчаткой и короткая, как выстрел, команда: «Гвардию – в огонь!» И вдруг:

«Казаки!.. Казаки!!. Казаки!!!»

Это слово как заведенные с ужасом произносили примчавшиеся на взмыленных конях адъютанты Дельзона.