Глава 33 Цена победы?

Глава 33

Цена победы?

После переправы через Березину остатки Великой армии продолжали таять («Генерал Зима» и казаки по-прежнему крепко знали свое дело!) и окончательно превратились в толпу безжалостных, полусумасшедших индивидуалистов. Теперь всех интересовала только собственная жизнь и возможность добраться до любого места, где была бы крыша на головой, тепло и еда… тепло и еда… тепло и еда… А тут еще начались настоящие русские морозы: температура упала до –26–30 градусов. Разыгравшаяся вьюга оказалась такой свирепой, что люди не видели, куда идти, и невольно шли… кругами. Ветер, как режущий нож, проникал до костей. Люди замерзали сотнями. Огромные волчьи стаи бежали следом за французской армией. Россия еще не видела такого засилья этих «санитаров леса». На этот раз они кормились солдатами Великой армии! Недаром же провидец Михаил Илларионович Кутузов лаконично резюмировал ход преследования наполеоновского воинства: «Теперь и без меня все кончится»…

…Между прочим, даже в «святая святых» Наполеона, его так долго (после Аустерлица он избегал бросать ее в огонь!) бережно хранимой Старой гвардии – осталось лишь 1600 боеспособных солдат! Так, капитан снайперов гвардии сумел предъявить только… одного лейтенанта и… одного рядового! На гвардейцев уже нельзя было смотреть без содрогания. Кто-то шел без… пальцев рук! А кто-то ковылял без… пальцев ног. И наконец, кого-то вели под руки, поскольку он полуослеп в русском белоснежье либо и вовсе тронулся умом! А ведь совсем недавно именно их считали элитой Великой армии, перед которой трепетала вся Европа! Воистину, от великого до ужасного – один шаг…

То, что не поедали хищники, вороны и псы, покрывала своим белым саваном зима. Вьюга наметала над трупами белые холмики снега, и обратная дорога из России превратилась для Великой армии в нескончаемо длинное кладбище! По окончании боевых действий на русской территории Михаил Илларионович Кутузов имел полное основание написать: «Неприятель с бедными остатками бежал за границу нашу». Маршал А. Бертье, докладывая в начале 1813 г. Наполеону о результатах русской кампании и о катастрофических потерях, так же объективно вынужден был сделать вывод: «Армии более не существует».

…Кстати, оценивая значимость содеянного, Михаил Илларионович весьма образно и очень точно высказался: «Карл XII вошел в Россию так же, как Бонапарте, и Бонапарте не лутче Карла из России вышел…» Выйти из России из почти полумиллиона человек (кто-то из историков склонен либо несколько уменьшать эту цифру, либо увеличивать ее до 600 с лишним тыс. бойцов), в разное время военных действий оказавшихся на ее территории, удалось – по разным подсчетам – от 40 до 100 тыс. человек. Так или иначе, но, как всегда бывает в подобных случаях, цифры потерь одной стороной преуменьшаются, а другой преувеличиваются. Так было, так есть и так будет, пока существует этот «лучший из миров»…

Но и русской армии победа над Наполеоном далась очень дорого. Из 100–120 тыс. человек, с которыми Кутузов выступил из Тарутина, он привел к Неману – по разным данным, от 27 до 42 тыс. – способных держать оружие солдат и офицеров. Численность всех войск (Чичагова, Витгенштейна и др.), вышедших к своим границам, равнялась примерно 87 тыс. человек. Порядка 48 тыс. только кутузовских солдат осталось лежать в госпиталях и числилось отставшими. Остальные умерли из-за нехватки полушубков и валенок, холода и голода, болезней в ходе преследования отступающего от Тарутина до Немана Наполеона. Даже в гвардии порой по 12 дней не ели хлеба! Подшефный самого императора Александра I лейб-гвардии Семеновский полк прошагал всю дорогу до границы в летних шинелях и стоптанных башмаках. Недаром в нем случались смерти от обморожения. Русская армия лишилась большой части своих проверенных ветеранов. Ее артиллерийский парк сократился с 622 орудий до 200. Армия нуждалась в длительном отдыхе и в новых подкреплениях (первая партия которых – 43 тыс. человек – была уже не подходе).

…Кстати сказать, общие потери в той войне всех русских армий, чья общая численность примерно равнялась 400 тыс. человек, также были достаточно велики. По очень разным оценкам, они колеблются от 260 до 300 тыс. человек. Впрочем, повторимся в очередной раз: все эти цифры по вполне понятным причинам были, есть и будут предметом жарких споров среди историков…

Видя это, Кутузов сделал попытку отговорить царя от заграничного похода дальше Эльбы. Он считал, что с изгнанием Наполеона из России война должна для русских закончиться и не стоит сейчас лезть в европейские дела, поскольку России придется «таскать каштаны из огня для других». Однако российский император Александр I, воодушевленный разгромом Наполеона и видевший в нем своего личного обидчика (царский позор Аустерлица и Тильзита, венценосное унижение из-за отступления русской армии вплоть до Москвы), был непреклонен: «Наполеон или я, я или он, но совместно мы не можем царствовать!» «Этот грек времен поздней Римской империи – тонкий, фальшивый и ловкий» всерьез рассчитывал покончить с ним раз и навсегда и сделать Россию главным государством в Европе. Конец Отечественной войны не означал для русского царя мира с Бонапартом – вечной угрозой монархическим порядкам в Европе. Более того, полный разгром «корсиканского выскочки» позволил бы российскому императору значительно «округлить» свои и без того необъятные территории.

Современный исследователь истории Наполеоновских войн М. В. Безотосный склонен считать, что «даже если Кутузов в приватных разговорах позволял себе высказывания о том, что русскими руками не нужно «таскать каштаны из огня» для британского льва, официально сказать подобное он и как опытный царедворец, и как достаточно мудрый человек не мог по слишком многим причинам. Даже если он искренне придерживался такого мнения (в чем у нас есть сомнения), окончательное решение по столь важному вопросу принимал не он, а прибывший к армии Александр I. А Кутузов был весьма проницательным и гибким сановником, всегда умел подстраиваться и действовать в унисон с российским императором. Кроме того, существовала логика развития военных и политических событий. Как Наполеон был не в силах остановиться на пути движения Великой армии к Москве в 1812 г. (а в пагубности этого и о возможных негативных последствиях его предупреждали многие соратники), так и русская армия, нанеся почти смертельный удар по противнику, не могла застыть на своих границах, застопорить победный марш и отказаться «добивать корсиканца».

К тому же хоть изрядно и потрепанная, и поредевшая за месяцы преследования отступающего Наполеона, но русская армия все же пополнялась вновь рекрутируемыми и наспех обученными солдатами. Частично возвращались в армию и выздоровевшие в госпиталях ветераны. Правда, мужское население России призывного возраста за время всех Наполеоновских войн, особенно в ходе боев 1812 г., сократилось настолько, что в войска пришлось забирать новобранцев… пожилого возраста. И все же костяк армии составляли воины, прошедшие суровую школу трех Наполеоновских войн – 1805, 1806–1807 и 1812 гг. Именно в них они приобрели гибкость в бою, а большие резервы конского состава позволили русской кавалерии достаточно быстро пополнить свои ряды. В общем, русскому самодержцу было чем и кем добивать «корсиканского выскочку».

Тем более что после катастрофы в России в 1812 г. Наполеону, потерявшему армию, но отнюдь не энергию и решительность, судьба предоставляла бы в случае отказа Александра I продолжить с ним войну уже на чужой территории возможность не просто перевести дух, а полностью прийти в себя. «Наивно даже предполагать – считает В. М. Безотосный, – что после отрезвляющего русского душа он отказался бы от попытки впоследствии взять реванш. Такие вещи в политике не забываются и не прощаются. Спрогнозировать возможную будущую ситуацию было нетрудно и в начале ХIХ в., и сейчас. Французский император через год или два мобилизовал бы весь потенциал Европы (включая опять же Австрию и Пруссию) и двинулся на Россию во второй поход». По образному сравнению выдающегося российского историка-эмигранта А. А. Керсновского, «недорубленный лес грозил вырасти. Наполеон… никогда не смог бы примириться с разгромом 1812 года. Через год или два он вновь собрал бы войска подвластной ему Европы и снова повторил бы нашествие – причем, конечно, постарался бы избежать прежних ошибок».

Так или иначе, но российский император сделал совершенно правильный вывод: «Поход за границу был настоятельной государственной необходимостью».