Народные волнения

Народные волнения

Как в Средиземноморье, так и в Европе зима считалась неподходящим временем для сражений. Хотя в Средиземноморье зимой обычно не было снега, но шел дождь. С другой стороны, весной, летом и осенью было сухо, но возникала опасность эпидемий чумы. Не раз случалось так, что из-за чумы прекращали важную осаду. Но сражаться под дождем было еще хуже, так что войны почти никогда не продолжались с наступлением зимы.

Рыцари возлагали все свои надежды только на это. Придут дожди. С юга и юго-запада будут дуть ветра, а моря станут неспокойными. Так как доставлять боеприпасы из Малой Азии на Родос будет труднее, артиллерийский обстрел утихнет. Турецкая армия пострадает от нехватки провианта. Обеспечить питанием будет нелегко. В конце концов им придется вернуться в Малую Азию до весны, оставив только флот, чтобы удерживать блокаду Во время этой передышки защитники крепости могли бы восстановить фортификационные сооружения и даже получить подкрепление.

Однако двадцативосьмилетний Сулейман был решительно настроен довести это дело до конца. Он, казалось, прекрасно осознавал положение противника. Кроме того, климат на Родосе был на самом деле довольно мягким. Если запастись терпением, то даже грязь, образовавшаяся в результате сильных дождей, в конце концов высохнет. К тому же защитники крепости тоже будут страдать от дождей. Турецкой армии придется прилагать немало усилий, чтобы сделать устойчивыми платформы для пушек, а защитники столкнутся с трудностями при восстановлении крепостных стен. Учитывая урон, нанесенный турками за четыре месяца, с августа по ноябрь, человеческие жертвы среди защитников и разрушение укреплений, командиры султана единогласно поддержали его решение покончить со всем этим раз и навсегда. Таким образом, турецкая армия была настроена продолжать кампанию.

Непрекращающиеся ежедневные атаки заставили рыцарей понять, что турки решили остаться. Ближе к концу ноября в гавань прибыли корабли с рыцарями и наемниками с Коса, Линдоса и из Бодрума. Великому магистру наконец пришлось заставить их вернуться домой. Он больше не мог скрывать приближение краха. Хотя в Европу отправляли по два корабля в месяц с просьбами о помощи, пока в ответ на это были обещаны только два корабля из Неаполя.

Даже во время редких периодов сильных дождей туркам ничто не мешало взрывать мины. После ливней восстанавливать стены было особенно тяжело. Жители Родоса уже не могли делать это самостоятельно; и рыцарям, и наемникам приходилось помогать им, а это лишало их отдыха между сражениями.

Турки, взятые в качестве пленных, сообщили, что количество смертей на их стороне превысило пятьдесят тысяч человек. Защитникам все же удалось сократить число турецких воинов за счет слабых, но нескончаемых струек крови. Осада длилась уже пять месяцев, если считать с июля, когда город перешел к обороне. Четыре месяца прошло с первых залпов. Столь длительная осада, особенно когда в укрепленном городе оставались мирные жители, была таким редким явлением, что никто не мог припомнить других примеров. Еды было припасено впрок на год, поэтому проблема голода еще не стояла. Однако уже не хватало боеприпасов. Кроме того, сказывалась психологическая усталость, особенно когда стало ясно, что турки решили продолжать сражаться зимой. Сила воли населения была словно струна, натянутая до предела и готовая порваться.

Вечером двадцать девятого ноября во время штурма — никто не мог бы сразу сказать, сколько их было за эти месяцы, — в город залетела стрела с письмом из вражеского стана. Это было послание от Сулеймана, адресованное простым жителям Родоса, в котором их призывали сдаться. Если они продолжат оказывать сопротивление, то, когда город падет, их убьют.

Четвертого декабря генуэзец с белым флагом вышел из турецкого лагеря и спустился в ров перед оверньским участком; он обратился с просьбой поговорить с Великим магистром. Глядя вверх на Л’Илль-Адана, который появился на стене, генуэзец сказал, что султан призывает их достойно сдаться, чтобы сохранить жизни горожан. Великий магистр ответил очень кратко:

— Уходи!

Шестого декабря генуэзец появился снова, на этот раз прося разрешения доставить письмо другому генуэзцу по имени Маттео, который был среди осажденных. Солдаты, находившиеся на крепостных стенах, откликнулись на его просьбу, но письмо, отправленное со стрелой, предназначалось не Маттео. Это было адресованное Великому магистру письмо от султана, содержание которого ничем не отличалось от устного обращения двумя днями ранее. Л’Илль-Адан не стал на него отвечать.

Восьмого декабря албанский наемник покинул форт Святого Георгия, который был ближе всего к врагу, и перебежал в турецкий лагерь. Позже он появился у дальнего края рва и крикнул, что у него письмо для Л’Илль-Адана от Сулеймана. На этот раз защитники крепости даже не передали послание. После этого всем, кто находился на стенах или фортах, было запрещено разговаривать с любым представителем вражеского лагеря.

Однако мирные жители испытали потрясение. Пока султан делал попытки договориться с Великим магистром, боевые действия не прекращались. Артиллерийские обстрелы и минные взрывы стали ежедневными. На стенах не прекращались рукопашные схватки.

Гражданское население Родоса можно было разделить на три группы: европейское католическое меньшинство, греческое православное большинство и некоторое количество евреев. Среди католиков были генуэзцы, торговцы из Франции, Испании и Венеции. Хотя, строго говоря, они принадлежали к европейцам, большинство из них относилось к семьям, которые прожили на острове более ста лет и торговали отсюда с Востоком. Они были сильнее связаны с Родосом, чем с родиной. Однако, подобно грекам и евреям, они не разделяли с рыцарями их готовность умереть за остров.

Жители Родоса охотно помогали обороне. В конце концов, рыцари защищали их от мусульман. Теперь, когда эта защита стала сомнительной, необходимость поддерживать иоаннитов отпадала. В те времена способность правителей защитить подданных лежала в основе их взаимоотношений.

К тому же греки и евреи Родоса, казалось, неожиданно вспомнили, что на землях, которые находились во власти необъятной Османской империи, жило огромное количество их собратьев. О султане Сулеймане говорили как о монархе, который всегда держал слово и избегал неразумного насилия. Все это способствовало тому, что родосцы постепенно склонялись к тому, чтобы сдаться. Влиятельные жители города заявили об этом настроении местного населения греческому православному епископу.

Вечером девятого декабря, пока на улице бушевал шторм, во дворце Великого магистра собрался совет. В тот вечер здесь присутствовали не только постоянные члены совета, но и католический архиепископ, греческий православный епископ и два представителя от населения. Одним из них был грек, крупнейший землевладелец на острове. Второй мужчина по имени Милези был родом из Бергамо. Он поселился на Родосе в ранней молодости и на протяжении последних десяти лет служил ордену. Он объезжал в Европе разные поместья, принадлежавшие ордену, и собирал причитавшийся иоаннитам доход. Он продавал награбленное рыцарями-пиратами и оплачивал строительство новых галер; он даже закупал обмундирование и пшеницу. Он знал все об их внутренних делах, и поэтому на его практичность можно было рассчитывать. Возможно, именно из-за его присутствия собрание в тот вечер проходило в приглушенных тонах, хотя можно было ожидать горячих споров.

Греческий православный епископ рассказал о чувствах народа. Если рыцари будут настаивать на своем отказе сдать город, то городские жители сами вступят в переговоры с султаном. Милези добавил, что жители настроены решительно и их не удастся переубедить. Он сказал, что, возможно, предложение султана достойно сдаться также означало, что тем, кто захочет покинуть остров, позволят это сделать. У него самого не было желания оставаться на Родосе под властью турок. В этом вопросе Милези представлял настроения другой части европейцев, которые давно проживали на острове.

Только один человек настаивал на том, чтобы сопротивляться до конца, — это был Ла Валетт из Оверни, секретарь Великого магистра. Доказывая свою правоту он говорил о том, что выжить, сдав Родос, означало бы отказаться от смысла существования ордена.

По своей структуре орден рыцарей-иоаннитов был похож на папское государство. Великого магистра выбирали открытым голосованием большинством голосов. Однако, будучи избранным, Великий магистр получал абсолютную власть. В этом смысле его роль отличалась от роли дожа Венецианской республики, который зависел от мнения большинства до того, как был избран, и после этого. Хотя рыцари принимали участие в обсуждении, в конце концов им приходилось подчиняться решению Великого магистра. И если у магистра было сильно развито чувство ответственности, его ноша становилась особенно тяжелой.

Некоторое время Л’Илль-Адан размышлял в тишине. Никто не проронил ни слова. Затем он заговорил. Не затрагивая прямо две противоположные точки зрения, он призвал к объективному и тщательному анализу возможностей обороны и шансов получения помощи извне. Только после того как эти вопросы будут достаточно изучены, он вынесет свое решение. На этом собрание закончилось. Казалось, что шторм заметно поутих.

Рыцарям-иоаннитам пришлось столкнуться с выбором, который не вставал перед ними на протяжении двух веков. Единственной целью их ордена была борьба с неверными. Если они хотели оставаться преданными своей миссии, они должны были погибнуть на поле боя. Проигнорировать желание простого народа и продолжать сражаться до последнего человека. Выжить, заключив договор с мусульманами, значило позорно сдаться, что было немыслимо с того самого момента, как они превратили Родос в свой дом. Раньше рыцари время от времени встречались с турками в мирных условиях, чтобы договориться либо о поставке пшеницы, когда на Родосе был плохой урожай, либо об обмене пленными. Эти взаимоотношения никогда не вызывали у них чувства долга перед врагом.

Перед рыцарями-иоаннитами, которые всегда презирали Венецианскую республику, замаячила перспектива стать похожими на венецианцев. Орден осуждал Венецию, когда она подписала мирный договор с турками; венецианцы считались подлецами, готовыми продать христианскую веру ради прибыли. Занимаясь пиратством, рыцари не проводили разницы между венецианскими торговыми судами и турецкими кораблями: в обоих случаях они конфисковывали товар и держали пассажиров в плену, возвращая их только за выкуп. Мусульмане и те, кто заключал с ними договор, даже христиане, были в равной степени врагами Христа. Теперь, если только иоанниты не принесут в жертву самих себя, они сами станут такими же. Они вспомнили, что остались единственным религиозным рыцарским орденом. Люди, живущие для того, чтобы вести войну с исламом, больше ни о чем думать не могли. Спасать жизни простых людей являлось делом второстепенной важности.

Неизвестно, знал ли султан о волнениях в городе, но он продолжал писать письма. Двенадцатого декабря на мосту перед воротами, что вели в форт Коскину, появились два турка, очевидно, высшего ранга. Они объявили, что у них письмо от султана. На протяжении всей осады ворота были плотно закрыты, но теперь защитники приоткрыли их, чтобы выпустить двух рыцарей, которые могли бы встретиться с посланниками. Турки передали рыцарям письмо, и те вернулись в крепость. Ворота быстро заперли так же крепко, как до этого.

Великий магистр прочитал послание и созвал совет. На этот раз не было представителей населения и греческого православного священника, но присутствовали заместители глав всех «наций».

Л’Илль-Адан полностью зачитал совету письмо султана. Сулейман обещал, что члены ордена и любые жители, желающие покинуть остров, смогут это сделать при условии, что крепость будет сдана. Если они продолжат сопротивление, то, когда город падет, все будут уничтожены. Затем доложили о количестве провианта и боеприпасов. Продовольственных запасов хватало еще на несколько месяцев, а боеприпасов — меньше чем на месяц.

Хотя не было принято никакого твердого решения, но, судя по общему настроению совета, его члены склонялись к тому, чтобы сдать город.