Мессина. Август 1571 года

Мессина. Август 1571 года

Всеми ожидаемый дон Хуан внезапно прибыл в гавань Мессины, не послав вперед предупреждающего корабля. Солнце уже садилось за горами на противоположном берегу. Пролив окутало вечернее спокойствие, море золотилось, освещаемое закатным солнцем.

Ни Колонна, ни Веньеро не успели выстроить корабли для приветствия главнокомандующего. И все же с берега дали приветственный залп, после чего на воду спустили небольшие лодки с венецианскими и ватиканскими досточтимыми представителями. Теперь должна была состояться их первая встреча с командующим. В нетерпении они столпились в передних частях лодок и наблюдали за приближавшимся флагманом, на носу которого, конечно же, возвышалась фигура дона Хуана.

Он был хорошо сложен, высок. Хотя солнце освещало его со спины, все заметили чрезмерную бледность его кожи. Глаза у дона Хуана были ярко-голубыми, а волосы ослепительно отливали золотом. То, как он себя держал, выдавало утонченного человека.

Заметив корабли Колонны и Веньеро, выстроившиеся по обе стороны, главнокомандующий улыбнулся. Улыбка его обладала той непринужденностью и любезностью, какие появляются от чувства искренней уверенности в благородстве собственного происхождения.

Приветствия одновременно разразились с кораблей, собравшихся в гавани, и с берега, где столпились встречавшие люди. Над проливом на испанском и итальянском раздавались восклицания «Дон Хуан!» и «Дон Джованни!». Молодой человек мягко улыбался, подняв руку. Такое поведение слегка озадачило венецианцев, кичившихся своими республиканскими традициями. В Венеции не было принято кого-либо встречать так эмоционально.

Веньеро и Барбариго почувствовали облегчение. Вместе с тем оба с завистью признали значимость дона Хуана. Единственное, что пока было неясно, — это способность герцога выполнять обязанности главнокомандующего. Но по крайней мере одно его появление уже приободрило матросов и солдат.

Полагая, что главнокомандующий устал от столь длительного путешествия, приветственный банкет в тот вечер не устраивали. По той же причине и военный совет решили перенести на следующий день.

Только Колонна, как заместитель главнокомандующего, встретился с доном Хуаном. Содержание их часовой беседы точно неизвестно, однако позже Колонна отправил папе римскому письмо, в котором сообщил о специальной встрече с герцогом с целью убедиться, что последнему известно о договоренности по поводу принятия любых решений исключительно при единодушном согласии всех троих адмиралов.

Подхалим по натуре, Колонна отличался наблюдательностью. Он сразу же заметил постоянное присутствие гранда Реквезена рядом с доном Хуаном. И действительно, Филипп II поручил испанцу Реквезену под видом советника сопровождать дона Хуана, а по сути — контролировать его. Но Колонна желал встретиться с главнокомандующим один на один, без участия этого человека.

Первый военный совет собрался на следующий же день, 24-го числа, на борту главного флагманского корабля. Председательствовал дон Хуан, а Веньеро и Барбариго представляли Венецию. От Ватикана присутствовали Маркантонио Колонна и командующий войсками Просперо Колонна. Здесь собрались представители Савойи, Генуи и Мальты, выделивших корабли и людей, а также Флоренции, Лукки и Мантуи, отправивших солдат для союзного флота.

Гранд Реквезен молча стоял за доном Хуаном. В соответствии с секретной директивой испанского короля он должен был как можно дольше затягивать отправление единой флотилии. В случае же отплытия последней Реквезену следовало сделать так, чтобы корабли двинулись к Северной Африке.

На первом заседании военного совета подсчитали людей и имевшиеся суда. Венецианцы быстро разгадали намерение испанцев постоянно тормозить процесс.

— Эти толстощекие интриганы из Мадрида стоят своего короля! — процедил Веньеро, обращаясь к Барбариго. — Оба уже отплыли на лодке к своему кораблю…

На втором военном совете командование решило послать разведывательное судно. Никто не мог отрицать необходимости разузнать о вражеских планах и действиях. Гранд Реквезен предложил поручить это задание испанскому кораблю. Веньеро категорически отказался, ссылаясь на то, что венецианцы лучше всех ориентировались на востоке Средиземноморья. Испанцы же, в свою очередь, не соглашались отправить лишь венецианское судно. Тогда Колонна нашел компромисс, предложив назначить испанца капитаном разведывательного корабля, а его первым помощником — венецианского представителя. На том и порешили.

Такими темпами ежедневные военные советы все дальше откладывали выполнение намеченного плана. Еще одной трудностью оказался языковой барьер.

Испанцы говорили только по-испански, поэтому Веньеро требовался переводчик. Хотя Колонна вполне мог выступить в этом качестве, Веньеро считал, что римский дворянин в любом случае является сторонником Испании, а посему его переводу нельзя доверять. Переговоры часто затягивались надолго, так как переводчиком оказался Барбариго, чей испанский оставлял желать лучшего. Однако благодаря родственности языков итальянцы и испанцы довольно сносно понимали друг друга и без толмачей. Особенно хорошо узнаваемыми стали ругательства…

2 сентября Квирини прибыл с Крита в Мессину, доставив туда вторую венецианскую эскадру из шести кораблей. В тот же вечер в порт вошел Дориа во главе двадцати двух боевых галер. Южноитальянская эскадра под командованием маркиза де Санта-Крус пришла на следующий день.

Теперь армада была в полном сборе. Марко Квирини и Джованни Андреа Дориа, чьи лица были знакомы даже средиземноморским пиратам, присоединились к военному совету на главном флагмане.

С прибытием двух опытных капитанов работа совета, казалось бы, должна была ускориться. Но советник дона Хуана Реквезен настаивал: не следует ничего предпринимать до возвращения разведывательного судна. Отчасти он был прав. Поэтому все ждали еще четыре дня, пока не прибыло судно.

Венецианские командующие ночевали на своих кораблях, будучи готовыми к отплытию в любой момент. Они отказались квартировать на суше в Мессине, постоянное оттягивание отправления оказывалось для них невыносимым. Более того, никто не мог сказать, как долго это будет продолжаться. Веньеро рвал и метал. Хотя его помощники не могли позволить себе столь же открыто выражать свое недовольство, чувствовали они то же самое.

Фамагуста, осажденная турками, могла продержаться еще около года, но не дольше. Все, чем располагала Венеция, было направлено для союзного флота, теперь оказалось нечем защитить Кипр. Более того, в результате полного перемещения всего венецианского флота в Мессину греческие воды стали совершенно доступны для турок.

Пират Улудж-Али возглавил авангард турецкой эскадры, плывшей из Константинополя на юг. Он с энтузиазмом исполнял свои обязанности: грабил критские порты в Ханье и Ретимоне, даже сжег часть Корфу Затем он направился Адриатическим морем к северу, атакуя одну за другой венецианские земли вдоль Далматского побережья, после чего разграбил остров Коркула.

Коркула находилась в Адриатике, поэтому Венеция на всякий случай усилила здесь свои укрепления. Затем из отчетов стало известно о приближении турецкой эскадры. Пять тысяч солдат, которых все-таки собрали, намереваясь послать в Мессину, в итоге остались дома. Даже не добравшись до Адриатики, они стали бы жертвами этой османской флотилии.

Вся информация была в подробностях изложена венецианским командующим в Мессине, на что те ничем не могли ответить. Военному совету так и не удалось прийти к согласию.

Долгожданный разведывательный корабль вернулся 7 сентября. По просьбе венецианцев испанский капитан и его венецианский первый помощник докладывали поодиночке, что не было лишено оснований. Так, оба отчета полностью противоречили друг другу. Первый был обнадеживающим, а второй — удручающим.

Испанский капитан сообщал: турецкая эскадра из двухсот боевых кораблей и сотни транспортных судов направлялась из Корфу к Лепанто. Тогда многие из присутствовавших на совете впервые услышали название «Лепанто». Венецианцы сообщили о морской обстановке вокруг Лепанто испанцам и всем, кто не был знаком с востоком Средиземноморья.

Венецианский помощник капитана докладывал: турецкая эскадра состояла из ста пятидесяти боевых кораблей в относительно пригодном состоянии, а также примерно из сотни маленьких транспортных лодок. Их вооружение было нестандартным, оно в разы уступало по качеству тем же характеристикам венецианского флота. Успешно блокированная эскадра Улудж-Али теперь следовала на юг, чтобы соединиться с главным флотом. И все же точные масштабы флотилии Улудж-Али и число кораблей у Лепанто оставались неясными.

Военный совет признал отчет венецианца более значимым. В качестве подготовительного мероприятия совет решил организовать показательное построение.

Построение состоялось 8 сентября. Галера, на которой находились дон Хуан и остальные офицеры высшего командования, медленно проследовала вдоль выстроившихся в линию боевых кораблей.

Здесь собрались двести три галеры, шесть галеасов, пятьдесят маленьких галер (так называемых фрегатов) и тридцать широкопарусных транспортных судов. У фрегатов имелось по две мачты, наверху каждой из них развевался треугольный флаг. Фрегаты требовали по тридцать гребцов, вмещая по десять солдат каждый. Это были высокоскоростные корабли. Как правило, они использовались для разведки или передачи приказов.

Естественно, этимологически слово «фрегат» родственно английскому «frigate», что означает «сторожевой корабль». Как правило, каждый конвой включал два фрегата.

На кораблях, участвовавших в построении, находились матросы и гребцы, но совет приказал показать и весь солдатский личный состав. На кораблях красовались различные флаги и гербы, на палубах рядами выстроились все солдаты флота — от племянника папы до рядовых пехотинцев. Все они были в доспехах и с холодным оружием на поясе. Когда корабль дона Хуана проплывал вдоль линии, в рядах начинали шептаться.

Парад в темно-синем море под голубым средиземноморским небом поднял боевой дух армады. А молодой дон Хуан был особенно впечатлен зрелищем.

Симпатии главнокомандующего союзного флота постепенно менялись, хотя двое испанцев, которые в соответствии с приказом Филиппа II никогда не оставляли дона Хуана, казалось, ничего не заметили. В тот день перемены сыграли решающую роль. Гранд Реквезен несколько переоценивал собственные полномочия, возложенные на него испанским королем. Дон Хуан, в свою очередь, больше пекся о личной славе, нежели об интересах Испании, навязываемых ему сводным братом в Мадриде и обоими советниками в Мессине.

Но Реквезен и Франсиско не были единственными, кому монарх доверил свои интересы. Имелся еще генуэзец Андреа Дориа, руководивший королевской эскадрой. Дориа как раз попросили выступить первым на военном совете завтрашнего дня.

Капитану было всего тридцать два. Его имя «Джованни Андреа» можно толковать как «Андреа-младший». Действительно, он унаследовал мантию великого капитана морских наемников двенадцать лет назад, когда ему самому было всего двадцать. Джованни Андреа был мужчиной тучным, в чем совершенно отличался от дяди, который и в свои девяносто напоминал черного сокола. Рано облысев, Дориа-младший (видимо, из стеснения) никогда не снимал шлем во время сражений, а в мирное время всегда оставался в головном уборе. Но в присутствии дона Хуана ему все-таки приходилось его снимать.

Как генуэзский наемный командующий, Дориа располагал собственными военными кораблями, матросами и солдатами. Испания, которую с трудом можно было назвать морской державой, заключила с ним соглашение, по которому он обеспечивал страну реальным флотом.

Для Дориа в военном деле важными были не только победы. Военное дело являлось его профессией, лишь смерть могла положить конец этой карьере. Он получал тайные указания от Филиппа II. Поэтому претензии, предъявляемые Дориа на военных советах, касались двух основных пунктов. Он утверждал: во-первых, на венецианских кораблях катастрофически не хватало людей, с таким малочисленным составом нечего было и надеяться на победу над турками. Во-вторых, он заявлял, что уже идет середина сентября, а значит, сезон для морской войны завершился.

Оба испанца, советники дона Хуана, тоже мотивировали свое несогласие с венецианцами нехваткой солдат. Прошлогодняя эпидемия и пять тысяч бойцов, так и оставшихся в Венеции, привели к тому, что на каждом венецианском судне находилось по восемьдесят солдат. Для сравнения — на каждой испанской галере имелось по двести воинов.

Венецианцы отвечали, что их гребцы — свободные граждане, которые тоже могут сражаться во время боя. Но этот аргумент оказался малоубедительным, когда речь пошла о схватках вплотную между галерами. Тем временем венецианцы, с нетерпением ожидавшие отплытия союзной армады, более не желали терять время на споры. Когда дон Хуан выступил со своим предложением, им ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Главнокомандующий предложил, чтобы испанские корабли передали часть своих солдат венецианцам. Это означало, что на судах, экипированных исключительно преданными республике людьми (венецианскими дворянами, служащими офицерами, рядовыми матросами, плотниками и гребцами из Далмации), появились бы чужаки. Веньеро утверждал, что такое моральное единство поддерживало людей, он до последнего не одобрял идею дона Хуана. Но близилась поздняя осень. Даже Веньеро чувствовал, что выбора нет.

И когда решение уже было принято, Дориа настаивал, что отплывать в этом году слишком поздно. В ярости Веньеро вскочил со стула. Хотя корабль, на котором они заседали, изначально предназначался для королевской фамилии, потолок в каюте был низкий. Казалось, что Веньеро, самый высокий из присутствовавших, готов проломить его головой.

— То есть вы предлагаете начать все сначала? — воскликнул пожилой венецианский офицер. Он по отдельности оглядел всех сидевших в комнате, и даже дона Хуана, после чего добавил низким голосом, от которого у всех пробежали мурашки по коже: — Есть ли здесь еще кто-то, кто намерен продолжать этот и без того затянувшийся грязный фарс?

Никто не ответил. Наконец заговорил Колонна:

— Адмирал Веньеро, мы все вправе открыто говорить. Здесь каждый может свободно высказывать свое мнение. Но когда речь идет о принятии решений, то если двое из нас троих согласны, третий обязан подчиниться.

— Кто дал Дориа право принимать решения? — парировал Веньеро. Затем он снова стал доказывать им необходимость немедленного отплытия. Колонна, явно напуганный этой пылкой тирадой, робко отдал свой голос за отправление.

Все взоры устремились на дона Хуана, сидевшего в центре комнаты. Проголосуй он против — и решение об отплытии будет принято двумя голосами против одного. А поведение испанской стороны давало все основания ожидать от главнокомандующего очередной демонстрации своевольного упрямства. И его голос обладал особой весомостью.

Бледное лицо молодого человека раскраснелось. Когда он встал, показалось, что его лицо горит.

— Мы поплывем, — произнес он.

Эти слова всколыхнули атмосферу в комнате. Венецианские командиры тут же объявили решение принятым.

Двадцатишестилетний принц не забывал, какой значимостью обладал главнокомандующий союзной флотилии из более чем двухсот кораблей. Его молодое сердце сладко сжималось при мысли о том, что, возможно, им наконец-то удастся расквитаться с неверными турками, которые последние сорок лет возомнили себя хозяевами Средиземноморья.

Огонь его надежды еще больше разгорался при виде новых венецианских кораблей — фантастических галеасов. Выстроенные в линию, они напоминали собой плавучие крепости. Дон Хуан находил невыносимым ждать еще год, чтобы наконец пустить в ход эти корабли. К тому же не было никакой уверенности, что в следующем году в главнокомандующие снова произведут незаконного принца (кем он, по сути, являлся). Сейчас же у него был шанс, и дон Хуан готов был поставить на него все.

Реквезен и Франсиско сверлили его горящими глазами инквизиторов, но это больше не имело ни малейшего значения для молодого принца.

Приняв окончательное решение, военный совет сразу же принялся за обсуждение деталей. Отплытие было назначено на 16 сентября. Выбрали именно эту дату, ибо она приходилась на воскресенье — святой для христиан день.