Гибель

Гибель

Восемнадцатого декабря яростная атака, первоначально направленная на наполовину разрушенную арагонскую стену, перешла в наступление по всем направлениям. Однако после неудавшихся мирных переговоров атаки приобрели совершенно другой характер. Теперь турки продолжали обстрел даже после того, как их собственные войска были отправлены на взятие стен. Они не переставали стрелять, даже если их солдаты получали удар со спины и разлетались в стороны.

В бой пошли янычары, поэтому Великий магистр приказал рыцарям отовсюду поспешить к арагонскому участку, где шло самое тяжелое сражение. Итальянцы отправили десять рыцарей, включая Антонио и Орсини. Великий магистр сам появился на стене, командуя резервом. Арагонский участок был единственным местом, где врагу удалось подобраться вплотную к защитникам крепости. Если бы враг нанес им поражение здесь, то существовала серьезная опасность захвата всего города.

Наступил полдень, но битва продолжалась. Ров был заполнен телами турецких солдат, на которые наступали янычары, пробираясь к остаткам разрушенных стен. Когда огнестрельное оружие, луки и арбалеты оказались неприменимы, в ход пошли мечи.

Наступал вечер. Стена получила прямой пушечный удар там, где разворачивалась рукопашная битва. В одно и то же место одновременно угодили два снаряда. Камни и мешки с песком тут же превратились в клубы пыли. Антонио подбросило в воздух. Когда пыль улеглась, несколько его товарищей и враги остались неподвижно лежать среди грязи и камней. Броня с правой руки юноши слетела. После такого мощного удара опустилась странная тишина.

Антонио встал, нетвердо держась на ногах, и вспомнил, что в правой руке у него был меч. Клинок приземлился в десяти футах от хозяина. Антонио направился за ним. Только добравшись до меча, он подумал об Орсини. Антонио вспомнил, что стоял рядом с ним, когда его друг ловко расправился с двумя янычарами. Юноша постепенно приходил в себя, и его голову стали наводнять ужасающие образы.

Он больше не мог думать, мог только карабкаться на стену, превратившуюся в гору развалин. Он нашел Орсини в десяти ярдах. Левая половина его тела была завалена камнями. Орсини слегка кивнул, когда Антонио позвал его, и юноша бросился к нему.

Антонио начал откапывать своего друга. В сторону один за другим летели камни.

Он старался двигаться как можно скорее, потому что Орсини быстро бледнел. Глаза его были закрыты. Груды камней раздробили нижнюю часть его тела до позвоночника, а погнутая стальная броня впилась в тело. Даже после того как Орсини был освобожден из-под руин, лужа крови все продолжала увеличиваться.

Антонио почувствовал себя абсолютно беспомощным. Ему оставалось только снять броню, сдавливавшую тело его друга. Когда это удалось сделать, Орсини еще дышал, но конец был близок. Антонио снял шлем Орсини и двумя руками осторожно держал его голову. Друг на миг открыл глаза и увидел, что на него смотрят. Левая половина его рта слегка скривилась в усмешке. Для тех, кто его знал, она была выражением его безграничной доброты; а незнакомые ошибочно принимали ее за насмешку. Именно с таким выражением на лице ушел из жизни римский рыцарь в возрасте двадцати пяти лет.

Временное затишье нарушили крики с обеих сторон. Антонио осторожно опустил голову друга на землю и замахнулся мечом на врага. Впервые за пять месяцев военных действий он почувствовал, как в нем закипает ярость — против турок и против самой судьбы.

Битва закончилась с заходом солнца. Турецкая армия отошла подобно отливу, оставив убитых на поле боя. Тела турецких солдат, остававшиеся на стенах, сбросили в ров. Защитники крепости унесли тела своих товарищей в город. Слуги омыли убитых рыцарей, одели их в доспехи и выложили в ряд в церкви Святого Иоанна. Этот ритуал оставался неизменным. После того как архиепископ проведет мессу, тела рыцарей будут преданы земле в крипте под церковным полом. На эту похоронную мессу пришли все иоанниты, которые смогли. Антонио был среди тех, кто стоял вокруг тел, лежавших на полу.

Он не слушал, как архиепископ читал молитвы. Он просто смотрел на мертвое тело Орсини, лежавшее в трех футах от него. Губы Орсини, которые всегда излучали слабое розовое сияние, теперь были бледны. Но Антонио почувствовал, как это розоватое сияние медленно возвращалось прямо на глазах.

Антонио вспомнил то время, когда он находился в госпитале. Однажды ночью во время прерывистого лихорадочного сна он почувствовал, как что-то слегка коснулось его шеи. Испугавшись, что это может прекратиться, если он проснется, Антонио позволил этому продолжаться. Он знал, кто это был. Или, скорее, он надеялся, что это был именно тот человек, и не хотел шевелиться.

Губы Орсини задержались на шее Антонио, затем спустились вниз к его груди, а затем все прекратилось. Антонио попытался заговорить. Но прежде чем слова вырвались наружу, их сдержал страстный поцелуй. С того дня привязанность между двумя молодыми людьми, одному из которых было двадцать, а другому — двадцать пять, становилась все глубже. Это был первый опыт Антонио этой прекрасной стороны жизни.

Теперь юноша стоял в церкви, крепко сжимая в левой руке какой-то предмет. Он тайно снял его с шеи Орсини, когда слуга омывал его тело. Это было распятие. Антонио был единственным, кто знал, что Орсини никогда не снимал этот крест. Распятие, инкрустированное двумя рядами небольших рубинов, Орсини дала его мать, провожая его на Родос. Орсини было тогда двадцать, а она умерла меньше чем через два года после его отъезда. Антонио украл это распятие не для себя; был человек, которому он собирался его отдать.

После похорон Антонио не вернулся в дом итальянских рыцарей. Он пошел по боковой улице, которая вела вниз, в город. Дверь дома Орсини была плотно затворена. Казалось, никого не было дома. Тем не менее Антонио с силой постучал в дверь железным кольцом, укрепленным на ней. Вскоре дверь открылась, и перед ним появилась гречанка. Антонио понял, что она уже знала о смерти Орсини. Возможно, ей сообщил его слуга. Суровое лицо не выдавало того, что было у нее на сердце, а глаза, казалось, не знали слез. Тогда Антонио вдруг понял, что он тоже не плакал.

Он молча протянул ей распятие. Она так же молча взяла его. Никто из них не проронил ни слова, и она закрыла дверь.

На следующий день, девятнадцатого декабря, как обычно, начался штурм. Рукопашная схватка теперь распространилась на английский и итальянский участки. Великий магистр взял на себя командование и оставался абсолютно невредимым. Люди начали верить, что его защищал Бог.

На итальянском участке враг сконцентрировал свои усилия на форте дель Каретто. Обе стороны сражались только мечами. Через три часа напряженной борьбы рыцари заметили одинокую фигуру в броне, перегородившую тропинку от внешней стены к нижней части башни. Толпа вражеских солдат должна была вот-вот сокрушить воина.

Это было сродни самоубийству, но позвать его назад было невозможно. Двери у основания форта были плотно закрыты, и никто не мог понять, как ему удалось выйти. Да и пушечная пальба была настолько громкой, что рыцарь не услышал бы их голоса. Они не знали, кто это был.

Вскоре турецкие солдаты окружили рыцаря, в руках которого теперь было копье. Оно взлетело в воздух, когда враги повалили воина. Мужчины на башне инстинктивно закрыли глаза. Когда толпа турецких солдат рассеялась, тело осталось неподвижно лежать на земле.

В тот день сигнал окончания наступления прозвучал неожиданно рано, сразу после полудня. Как только враг отошел, рыцари, защищавшие итальянскую стену, поспешно открыли засов на воротах и бросились к погибшему воину. Когда Антонио вместе с другими подняли тело, шлем рыцаря упал на землю. Увидев его лицо, все окаменели. Лицо, обрамленное густыми черными волосами, вне всяких сомнений, принадлежало женщине. Антонио сразу узнал ее. Остальные рыцари, казалось, тоже узнали, но никто не сказал ни слова. Когда они стали снимать тяжелый нагрудник, на землю упало небольшое рубиновое распятие.